Связь между пространственным поведением ребенка и развитием его личности ярко проявляется в подростковом возрасте через особенности «пограничных конфликтов» с родителями. Базовой психологической задачей подросткового возраста как раз и является активное формирование личностной идентичности, а попросту говоря — настойчивая необходимость ответить самому себе на вопрос: «Кто я?» В это время подросток начинает «выламываться» из старых иерархических отношений «поучаемый ребенок» — «распоряжающийся взрослый». Он активно стремится утвердить более взрослые и полезные для его развития горизонтальные отношения со старшими «личность» — «личность» в отличие от вертикальных («старший» — «младший»). Неприемлемые для него прежние отношения подросток особенно быстро замечает и остро реагирует на них в моменты нарушения взрослыми границ его телесного «Я» или границ принадлежащей ему территории.
Например, его раздражение часто вызывают бесцеремонные прикосновения родителя, который пытается без спроса поправить надетую набекрень шапку, по-другому завязать шарф или застегнуть пуговицу. Для подростка эти действия являются не только грубым вторжением в интимно-личное пространство его телесного «Я», но и демонстрацией того, что родители воспринимают его как маленького ребенка — частицу их самих, являющуюся их собственностью. Ведь признаком маленьких детей является открытость их границ и телесная доступность для родителей.
Схожие проблемы можно наблюдать и в отношении домашней территории. Чем ближе ребенок к подростковому возрасту, тем больше он подчеркивает значимость своей двери — границы между общим пространством квартиры и входом в его комнату, если таковая есть. Если же нет — настойчиво мечтает о собственном закутке — маленьком мирке, где будет все свое. Бывает, что подросток, гордясь остроумием, вешает на дверь своей комнаты табличку: «Посторонним вход воспрещен» или «Не влезай — убьет» — с черепом и костями, снятую с электрического столба. Этим он демонстративно усиливает идею запретности, недоступности своей территории для всех остальных, для тех, кто «не-Я».
Его комната переживается им как проекция его личности, которую надо оберегать от вторжений, так как она еще непрочна, недостаточно определена, ее легко уничтожить более сильному. Кроме того, для подростка нова и интересна сама идея обособленности и заповедности собственного мира, поначалу выраженная как пространственная недоступность для других. Юной личности придется еще долго расти, чтобы дойти до понимания древней латинской формулы: все мое ношу с собой. А пока подросток борется за то, чтобы его порог не переступали без спроса, в частности чтобы родители стучались при входе и не наводили свой порядок в его отсутствие.
В некоторых семьях такой проблемы вообще не существует — родители с малолетства уважают личностные права ребенка. Но бывает и наоборот. По разным причинам родители могут быть не готовы к тому, что в их семье появилась еще одна личность, претендующая на равноправие со взрослыми. Поэтому иногда родители нарушают границы домашней территории своего повзрослевшего ребенка с той же воинственной демонстративностью, с какой подросток их защищает. Они делают это, чтобы доказать свою решимость удерживать власть в своих руках. Надо сказать, что в этих случаях родители обычно действуют под влиянием глубинных проблем своей собственной личности, которые они плохо осознают, прикрываясь псевдорациональными объяснениями своего поведения.
В общих чертах и на нескольких примерах мы обсудили тему «границ» и теперь перейдем к характеристике второго базового понятия — термина «пути».
Путями называются привычные траектории движения, которые избирает существо, перемещаясь в пространстве своей территории. Это может быть лесная тропа к водопою, дорожка, проложенная домашними муравьями по стене кухни, или излюбленные маршруты ребенка от дома до школы и от школы до дома. Путь связывает места, которые являются целями передвижения. Его можно охарактеризовать, исходя из таких свойств, как протяженность и удобство, знакомость, безопасность при перемещении. Для человека интерес может представлять и сам путь как таковой, поскольку он доставляет ему разнообразные и приятные переживания.
Кто-то спокойно пробежит мимо вонючей помойки, не обращая на нее никакого внимания, руководствуясь только одним соображением: здесь дорога короче и можно быстрее добраться до остановки.
Кто-то пойдет к той же остановке более длинным путем, лишь бы идти по красивой дорожке между кустов сирени, а не рядом с помойкой.
А кто-то специально проложит маршрут через помойку, чтобы, проходя мимо, хотя бы ненароком глянуть — нет ли там чего-нибудь интересного, чего не было вчера. В этой роли может оказаться младший школьник, старик или строитель дачного домика — у каждого возможен свой собственный интерес, хотя они далеко не отбросы общества, проводящие свое время на помойках.
Как помнит читатель, в исследованиях Р. Хэрта дети отмечали на картах городка все свои перемещения в течение дня. Этот эксперимент, а также совместные прогулки с детьми по окрестностям позволили Хэрту установить важный факт: далеко не всегда дети пользуются дорогами, которые проложили взрослые.
Часто ребенок находит свой собственный путь до нужного места и пользуется им достаточно регулярно. С точки зрения взрослого этот путь может быть неудобен, странен, а иногда и слишком долог. А ребенка привлекает возможность пролезть в дыру в заборе, пройти вдоль канавы с головастиками, воспользоваться опасным шатким мостиком и т. д. На этом пути будет и острота ощущений, и возможность понаблюдать за интересными объектами, и испытания на ловкость и храбрость, и общение с любимыми местами.
Данные&nbZsp; Р. Хэрта согласуются с нашими наблюдениями и исследованиями. Разница в географическом положении и особенностях воспитания в России и Америке ничтожна по сравнению со сходством общих принципов детского территориального поведения. Можно добавить, что выбор того или иного пути у детей (как и у взрослых) может также зависеть от множества психологических причин: настроения, наличия свободного времени и т. п. В наших исследованиях обнаружилось, что даже статус ребенка в группе сверстников может повлиять на то, какой дорогой он возвращается из школы домой.
Для ребенка очень важен сам факт того, что он идет самостоятельно найденным путем. Это иной, свой путь, не такой, как у взрослых, и даже не такой, как у других детей. Ребенок ощущает себя первопроходцем, открывателем и хозяином собственного мира. Хотя формально это тот же самый мир, где живут все остальные, но переживается он как мир, по-настоящему открывающий свои тайны только избранному.
Бывает, что ребенок хочет поделиться открытиями с ближайшими друзьями и приобщить их к своим переживаниям, но с горечью обнаруживает, что далеко не всякий человек может разделить его восторги. И даже самый близкий по духу компаньон будет воспринимать в окружающей природе что-то свое. Тончайший интимный творческий контакт, налаживаемый ребенком с открывшимся ему ландшафтом, глубоко индивидуален. В этом соединении ребенок действительно порождает «свой мир», где сливается воедино и то, что он видит, и то, что он эмоционально переживает, думает, фантазирует.
Эта проблема очень точно описана в рассказе одного мальчика, детские годы которого прошли в одном из пригородов Петербурга:
«Обычно я шел домой по ручью, хотя рядом была дорога, которая вела кратчайшим путем к дому. Ручей был для меня целым миром. В одном месте он был узким, и его можно было перепрыгнуть, в другом — разливался, и я придумывал, как его перейти. Не раз я там мочил ноги. Родители не понимали, где я умудрился это сделать, но не очень ругали.
По сторонам ручья были огороды, цветники, сады. Я видел, у кого что растет, что где зацвело и топится ли печка.
Этим путем я ходил всегда один. Мои попытки показать свой ручей брату не увенчались успехом. Ему он был неинтересен...«
Третье и последнее базовое понятие, характеризующее освоенную территорию, — это термин «место». Под термином «место» мы будем понимать некий локус пространства (по-латыни «локус» — это и есть место, понимаемое как пространственный факт), где существо удовлетворяет какие-либо потребности и испытывает определенные чувства. Иначе говоря, это субъективно значимый, эмоционально окрашенный островок в пространстве мира, который человек посещает для какой-то надобности.
Понятие «места» растяжимо. Все зависит от того, в каких координатах оно мыслится. На вопрос родителя: «Куда мы пойдем гулять в воскресенье?» — ребенок может ответить: «В парк!» В этом случае парк будет им переживаться как «место» по отношению к пространству города в целом. Но, придя туда, ребенок обычно устремляется в свои любимые места. Например, зимой для него это будет берег озера, где есть удобный склон для катания на санках и хороший каток для спуска на ногах. Летом он обязательно хотя бы на минуту забежит на железный мостик, чтобы почувствовать, как покачивается и поскрипывает под ногами металлический настил, а потом спустится под темную арку, туда, где скользко и сыро, чтобы проверить, какие букашки и рыбки плавают сегодня в мелкой воде заросшего илом протока.
Наши наблюдения за детским территориальным поведением позволили выделить перечень мест, которые посещают дети.
Во-первых, это места игр. Моя ученица психолог Н. Г. Путятова занималась картографированием мест игр и развлечений детей одного из кварталов города. Оказалось, что когда дети младшего школьного возраста выходят гулять, то они склонны группироваться в однополые компании, которые располагаются неподалеку друг от друга, но отдельно, и играют там в свои игры, например девочки — в «школу мячиков», а мальчики — в «ножички». То есть у детей существуют постоянные (хотя внешне никак не обозначенные) «девчоночьи» и «мальчишечьи» игровые места. Когда же девочки и мальчики объединяются для общей игры, например в прятки или в пятнашки, то вся группа передвигается на место, находящееся посередине между их привычными площадками. Интересно, что если смешанная группа детей играла в более «мальчишечьи» игры, типа казаков-разбойников, она сдвигалась ближе к территории мальчиков. Когда же игра была более «девчоночьей», например прыганье через скакалку (двое крутят, один скачет, остальные ждут своей очереди), то все перемещались в сторону игровой территории девочек.
Кроме того, у детей существуют излюбленные места для определенных игр: у глухой стены удобно играть в «школу мячиков»; во дворе, где стоят машины и штабеля ящиков, — есть куда прятаться; на площадке перед школой можно свободно гоняться друг за другом и т. д.
Другой тип детских «мест» — это «страшные места». Они относятся к разряду опасных, запретных, чуждых ребенку пространственных зон, но составляют среди них особую категорию. Обычно дети считают «страшными местами» не обитаемые людьми замкнутые пространства: подвал, чердак, старый погреб или колодец, заброшенный дом и т. п. Входы в эти места становятся для детей точками соприкосновения обыденного мира ребенка с миром иным — таинственно-мрачным, населенным непонятными враждебными силами, живущими по нечеловеческим законам. От них веет могилой, и они вызывают у ребенка экзистенциальный ужас. Но, как известно, «все, что нам гибелью грозит для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья». Поэтому посещение «страшных мест» — это особая традиция детской групповой жизни.
Еще одним видом «мест» являются места интересные, где можно беспрепятственно наблюдать чужую жизнь, потаенную, необычную, не такую, как у ребенка. Чаще всего это жизнь или совсем маленьких существ (муравейник, канава с головастиками, у которой некоторые дети готовы сидеть часами), или, наоборот, — больших людей, которые не знают, что на них смотрят, и заняты чем-нибудь интересным для ребенка (окно в мастерскую, где что-то шьют, варят, точат, строгают). Обычно такие места дети любят посещать без сверстников, чтобы они не мешали сосредоточиться.
Есть у детей и «злачные места», где удовлетворяются особые потребности: добывается запретное или совершается недолжное. Самым типичным местом такого рода является свалка.
Как и у взрослых, существуют у детей места уединения, где не потревожат, где уютно и удобно. Это может быть индивидуальное место, куда ребенок уходит, чтобы пережить обиды, успокоиться, обрести контакт с самим собой, помечтать: выходящее в сад крыльцо деревенского дома, любимые качели, мостки над прудом, беседка и т. п.
Места встреч, наоборот, являются местом общего сбора окрестных детей, вечерних посиделок, задушевных разговоров компании приятелей. Их выбирают там, где удобно сидеть, много места, всех видно и взрослые не докучают.
Последняя категория мест, о которых важно упомянуть, — это места экзистенциально-философских и религиозных переживаний, самостоятельно найденные ребенком. Обычно он ходит туда один, чтобы пережить особые состояния души. Вот один из примеров:
«Когда мне было лет восемь-девять, я жила в Анапе. Самые яркие впечатления я сохранила благодаря самостоятельно полученному опыту — в одиночестве. Меня захватывало переживание заката солнца, который я наблюдала, сидя на большой вышке, слушая шум ветра в ветвях и вдыхая запах травы и моря. В эти минуты я думала о вечности, о скорости жизни. Меня переполняло чувство причастности ко всему и грусти. Это я вспоминаю до сих пор».
Обо всех этих местах мне рассказали в устных интервью или отвечая письменно на мои вопросы около сотни людей разного возраста и пола.
Оказывается, что и детей, и взрослых одинаково тянет туда, где для них может совершиться что-то нужное и важное. Что движет ими? Зачем они туда ходят?
В общем виде на этот вопрос можно ответить так: подобное тянется к подобному. Притягательные для личности места оказываются точками сгущения определенных событий, отношений, состояний, внутренне связанных с теми душевными проблемами, которые человек решает в данный момент своей жизни. Обычно атмосфера такого места символически выражает некую ключевую тему, прочувствовать которую хочет стремящийся туда человек. Причем сам человек (а это равно может быть и ребенок, и взрослый) большей частью совсем не понимает причин своей неожиданной тяги к тем или иным местам. Он просто чувствует, что ему туда хочется. Осознание внутренних мотивов своего поведения даже у взрослых людей может прийти через много лет. Интересно, что это довольно часто происходило с моими взрослыми информантами именно в процессе рассказа, когда человек описывал события минувшего. Мои вопросы заставляли вспомнить в подробностях то, над чем он никогда не задумывался. Когда же прошедшее оживало в рассказе, некоторых людей озаряло понимание того, почему в определенные моменты жизни они любили бывать в определенных местах.
Например, взрослых людей, находящихся на душевном перепутье, тянет в места, отмеченные признаками переходности: там что-то завершается, а что-то начинается, это места перемен, превращения одного в другое, места, где совершается выбор направления действий, происходят активные перемещения, течение. Там человек может прочувствовать глубинную динамику жизни, законы ее круговращения и вечные законы бытия. Для взрослых такими местами являются пристани, вокзалы, перекрестки дорог, мосты, кладбища, реки, море и, конечно, церкви.
Возьмем в качестве иллюстрации вокзал. По делу туда приходят или те, кто уже выбрал свой путь — купил билет и отправляется в дорогу, или те, кто встречает приезжающих людей, которые добрались до пункта назначения.
А вот переживать вокзал как эмоционально значимое место и посещать его время от времени без видимой цели, вероятнее всего, будут люди, которые стоят на пороге перемен, которым хочется изменить течение своей жизни, выскочить из жизненной ловушки, расширить свой мир, пережить вместе с пассажирами дух тех далеких мест, откуда они возвращаются, и т. п.
Обратимся к свидетельствам тех, кто пережил это сам.
«Мы учились в университете на пятом, последнем курсе. Нас было трое подруг, и мы обычно возвращались с занятий вместе. Вообще-то нам надо было уже от метро разъезжаться в разные стороны, но мы не могли расстаться. Мы очень переживали по поводу того, что будем делать после выпуска — какую работу удастся найти и как будем работать, если ничего практически делать не умеем. Было страшно выходить в жизнь, как нам казалось, совсем неподготовленными.
И вот мы держались друг за друга, шли, разговаривали и двигались такой веселой компанией до Варшавского вокзала (в той стороне жила одна из девочек). Сидели там в зале ожидания на деревянных диванах, чувствовали, что не хотим расставаться, потом шли до следующего вокзала — Балтийского. Дальше нашей целью был Витебский, там что-нибудь съедали и двигались обратно: проходили через Московский вокзал и заканчивали поход питьем кофе на Финляндском. На этот безумный маршрут уходило по четыре-пять часов. Хорошо, что еще была ранняя весна, преддипломный отпуск и экзамены еще не скоро. Главное, что мы такие странные путешествия по всем вокзалам города проделывали не один раз. Тогда мы совсем не думали о том, почему нас туда тянет. Просто шли куда ноги несли. Почему-то нам на этих вокзалах очень нравилось сидеть в зале ожидания, на перрон мы никогда не ходили. Только позже, вспоминая об этом, я с удивлением поняла, насколько точно эти сидения на вокзалах символически отражали нашу тогдашнюю жизненную ситуацию«.
«Когда я начинал работать, то уходил вечером домой после девяти. На работе отношения не ладились, было одиноко. Дорога домой была неблизкая, но я шел обычно пешком, чтобы попозже добраться: дома было много народу, некуда деться, и возвращаться туда не хотелось. Тогда у меня и появилась странная привычка по дороге делать крюк и заходить на вокзал. Я проходил внутрь, на перроне в любой холод покупал мороженое и съедал его там, глядя на поезда и спешащих людей, а потом шел домой. Непонятно, зачем я это делал, но так продолжалось до весны. Иногда мелькала мысль: как бы все удивились, если бы увидели меня здесь. Нормальный человек не пойдет же ни с того ни с сего в такое время на вокзал!»
Чем более зрелой является личность, тем лучше она осознает то, как на карту расстилающегося вокруг внешнего мира накладывается невидимая карта мира душевного. В картах социального мира хорошо разбираются профессионалы: практические психологи, этнографы, детективы, разведчики, писатели — они должны знать и чувствовать те места, которые привлекают героев изучаемых ими жизненных сюжетов.
Так же и всякий человек, который много путешествовал, знает, как за короткое время можно составить представление о духе города или селения и о характере его жителей. У каждого бывает своя стратегия относительно того, какие места для этого нужно посетить прежде всего. Один чешский любитель путешествий рассказывал мне так:
«Приехав в новый город, я сразу иду в три места — в церковь, на кладбище и в ресторан. Там смотрю, как люди этого города живут духовной жизнью, как они относятся к смерти и к своим предкам и как они веселятся и радуются жизни. Все, что мне нужно, я могу узнать в этих трех местах».
