"Место для детей и их родителей открыто...
Почему?
Потому что мы знаем, как важно малышам и их родителям с самого рождения подготовиться к социальной жизни.
Потому что родители часто оказываются отрезанными от всего мира и замкнуты в трудностях, которые они переживают один на один со своими малышами.
Это — не ясли, не детский сад, не группа, где оставляют детей под присмотром. Это — место слова, место отдыха, где матери и отцы, дедушки и бабушки, няни и кормилицы принимаются вместе с детьми, о которых они заботятся".
Из текста, распространенного в Париже перед открытием Мезон Верт.
Бывают на свете мечтатели
Иногда я думаю: "Какое счастье, что есть несколько людей, известных мне в этом мире, которые такое выбрали!"
Что значит "такое"? Такое — это сделали то, что они действительно хотели: стали немножко пророками и успели воплотить собственное пророчество. Ты только почувствовал: "Это может быть", а они уже сформулировали и говорят: "А это уже есть"!
Франсуаза Дольто
Она многое по-новому увидела и сотворила на свой вкус. Успела не только понять, написать, сказать, поддержать, но и создать на вырост. Не детям на вырост, а на вырост взрослым.
"А ты, Франсуаза, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?" — спросил ее кто-то из взрослых, когда ей было около восьми.
- Врачом-воспитателем.
- Что это значит?
- Это значит быть таким врачом, который знает, что дети иногда болеют от того, как их воспитывают".
Франсуаза не нашла факультета, на котором бы давали специальность, которую она выбрала для себя в детстве. Она получила два образования, медицинское и психоаналитическое.
(Здесь и далее приводятся отрывки из книги Ф. Дольто "На стороне ребенка". — Екатеринбург: У-Фактория, 2003)
Они о чем-то мечтают...
И вот я листаю книгу "На стороне ребенка", написанную доктором Дольто более чем через шестьдесят лет после вышеприведенного разговора.
Ее содержание напоминает утопию. Одна глава так и называется: "Утопии на завтра".
О чем мечтает автор книги, ставший знаменитым "врачом-воспитателем"?
О том, чтобы в жизни взрослого всегда был простор для творчества и риска, чтобы люди не обесценивали ручной труд, а специалисты могли несколько раз сменить профессию.
О том, чтобы подростки, полюбившие друг друга, могли бы создавать семьи и не боялись бы рожать детей, чтобы взрослые оставляли своим детям пространство для поисков себя и развития.
Она пишет о школе будущего, в которой у детей есть свобода выбирать, что и насколько глубоко изучать и когда сдавать по экзамены.
Она придумывает детский сад, помещения которого соединялись между собой, и "дети могли бы ходить друг другу "в гости" в поисках такого уголка, который подходил бы им и соответствовал бы их интересам".
Они для кого-то мечтают...
Кажется, она хотела бы изменить весь мир, но свою профессиональную карьеру посвятила детям до четырех.
На ее решение повлиял опыт, приобретенный во время практики в психиатрической больнице под Парижем.
Работая там, она встречала женщин, которых подбирали в общественном транспорте и после распределителя помещали на лечение. Женщин, страдающих старческим слабоумием, впавших в депрессию или испытывающих сильное чувство вины после несчастной любви или аборта. Старые и молодые, они были перемешаны в наглухо закрытых палатах и находились в полном бездействии.
"Я отдавала себе отчет в том, что, независимо от тяжести психиатрического поражения, все эти женщины... говорили о своем раннем детстве... И это утвердило меня в мысли, что нужно заниматься детьми, чтобы предотвратить это зло: нужно помогать им выразить то, что в противном случае взорвется позже". "Надо помочь этим существам говорить, чтобы эти подавляемые остатки детства могли найти себе выражение и не проявлялись в неузнаваемом виде в результате испытания, перенесенного во взрослом возрасте".
И что-то их вдохновляет...
Понимание важности высказывания невысказанного досталось ей от психоанализа, который во время ее профессионального становления активно развивался во Франции. Она была уверенна, что многие будущие "проблемы", которые возникнут у ребенка, можно предотвратить, если в нужное время найти для него необходимые слова.
Если малыш родился от нежеланной беременности, если его родители расстались или мама вынуждена зарабатывать деньги, снимая ребенка в рекламе, если он страдает врожденной болезнью — ему нужно об этом сказать. Иначе он почувствует непонятно откуда взявшуюся тревогу, страх, грусть, вину родителей и неправильно ее истолкует. Следствием этого могут стать физические и психические нарушения детей и "ниоткуда взявшиеся" сложности взрослых.
Такой взгляд начал выстраиваться у Дольто из наблюдений за жизнью собственной семьи.
"Я была четвертым ребенком в семье (в ту пору нас, детей, было у родителей уже шестеро). У англичанки, которая ухаживала за малышами (мама занималась теми, кто постарше), часто возникали стычки с кухаркой. У самого младшего были рвоты. Вызывали врача, и он предписывал диеты. Малыш плакал от голода.
Забившись в уголок, я раздумывала: почему доктор не спрашивает, что у вас произошло? Почему, узнав, что у младшего брата несварение желудка, он говорит: "Надо посадить ребенка на диету и три дня держать дома"? А ведь если бы он спросил: "Что у вас произошло от шести до восьми вечера?" — именно тогда брата начало рвать, он бы узнал, что англичанка переругалась с кухаркой, и та на нее наорала. А я это заметила (мне было пять лет), но никто меня об этом не спрашивает. И мне казалось, что, знай об этом врач, он бы мог успокоить моего братика:
"Не обращай внимания, они поссорились, но не нужно из-за этого переживать. Это вечная женская склока между кухаркой и мисс. Я давно это понял, так что ты вполне можешь обойтись без рвоты. Какое тебе дело до их ссор!"
"Мне хотелось, чтобы врач, которого мама вызывала, когда кто-нибудь из детей заболевал, не попадал в плен мнений, которые высказывала мама — это, мол, начало болезни, — а понимал, что ребенок хочет что-то выразить, и догадался бы, в чем дело"...
И что-то они сотворяют...
Дольто не была тем, кто создает теорию в надежде, что последователи воплотят ее в жизнь. "Постепенная революция" — так назывался раздел ее книги "На стороне ребенка". Революционным является ее социальное изобретение Мезон Верт, по-русски — Зеленый дом.
Мезон Верт стали особым пространством. Здесь создавались условия для того, чтобы ТО, что должно быть высказано, высказывалось, а значит, освобождало бы от СЕБЯ тех, в ком ОНО до сих пор оставалось непроговореным.
Кто же приносил ЭТО невысказанное в Мезон Верт?
Взрослые с детьми от нуля до трех.
Каждый день здесь их ждала тройка принимающих (так назывались люди, работающие в Мезон Верт). Она состояла из педагога, психоаналитика и врача, которые не учили, не лечили и не ставили диагнозов.
Их задача была познакомить приходящих с Мезон Верт, объяснить действующие здесь правила и... заметить то, что не высказано, и при возможности поговорить ЭТО вместе с пришедшими.
О чем разговаривала Дольто с посетителями в первом Зеленом доме?
И получается вот...
О "неправильной" любви
Одна белая мама, родившая ребенка от темнокожего мужчины, не говорила ребенку, что он — метис. Она обратилась в Мезон Верт. Вообще-то дети-метисы, как правило, красивы.
Мы ей говорим: "Он — красивый, ваш ребенок... Прекрасное смешение пород".
Выражение задело ее.
"Вы никогда не говорили ему, что он метис, и именно поэтому он красивый?"
"Нет, я живу с ним одна..."
"Но ведь вы любили его отца. Откуда он родом? Из Африки? С Антильских островов?"
Подходит ребенок, и я говорю ему: "Я как раз рассуждаю с твоей мамой, почему ты метис, хочу знать, кто был твой отец, кто дал тебе жизнь, кто сделал так, что ты такой красивый, такой красивый метис".
"О, — говорит мать, — я никогда не могу ему этого сказать".
Ребенок поворачивается к матери и говорит: "В детском саду я негритос".
"Как? Что это ты говоришь?"
"Видите, — говорю я, — нужно было ему сказать о том, что он смешанных кровей, — метис. Вы должны объяснить ему, что он — дитя любви между вами, белой, и его отцом, негром, которого вы любили".
"О! Но он никогда не увидит этого человека! У него есть дядя, моя семья..."
"Да, но он не может отождествить вашего брата со своим отцом, он не может быть плодом кровосмесительной связи! И потом, этот человек, вы его любили..."
"О, да (жемчужная слеза), целых шесть лет, мы были студентами, но он распределился на свою родину, у них там полигамия, остаться со мной ему было невозможно".
"Да, но ребенок родился от вашей любви. Вы его любите. Почему же ребенку об этом не сказать и не показать фотографии его отца".
"Их у меня больше нет".
"Наверняка есть!"
Когда она пришла снова, состоялся такой разговор:
"Вы были правы — одна фотография у меня осталась".
"Вы ее ему показали?"
"Да, я сказала ему: "Посмотри, это твой папа".
"Вы видитесь с ним?"
"Да, когда он приезжает во Францию. Он хочет увидеть малыша, но я этого не хочу, я боюсь, что он увезет его к себе".
"Да нет же, общепризнанно, вы — его мать, у него нет прав на ребенка. Между вами есть интимные отношения, когда он приезжает во Францию?"
"Да".
"Значит, вы еще испытываете к нему чувства, и это очень важно для ребенка. Ведь живут преимущественно сердцем, а не тем, что принято или не принято".
...О бум-бум-бум
"У нас в Мезон Верт есть небольшой бак с водой, стоящий на высоте двух ступенек. За два года нашей работы мы ни разу не видели, чтобы дети играли с машинками на второй ступени около бака. И вот восемнадцатимесячная девочка забирается туда, с трудом затаскивает машинку, зажав ее между коленями, и сталкивает ее оттуда: бум-бум-бум. И продолжает в том же духе.
Совершенно не подражая ей, ее трехлетний брат в другое время затаскивает туда грузовик и сталкивает его со ступенек точно таким же образом. И братику и сестре так было надо.
Я наблюдаю и вижу, что родители, а в особенности папа, приходят в ярость от той игры, которую придумали дети, хотя эта игра никому не мешала.
Я спросила у мамы: "Когда дети были маленькими и были в коляске, вам надо было спускаться или подниматься с коляской по ступенькам?"
"И не напоминайте", — она смеется, муж — тоже.
Мама мне поясняет: "Мы жили в бельэтаже, и у нас была несносная консьержка, которая не позволяла мне оставлять коляску на... и без того тесном выходе. Так что я, чтобы добраться до нашей квартиры, была вынуждена постоянно поднимать коляску на семь-восемь ступенек, а когда родился второй, в коляске стало двое детей, так что я сходила с лестницы... бум-бум-бум..."
А муж — закатывал сцены: ругал и консьержку, и свою жену, которая не могла убедить консьержку, что коляску надо оставлять внизу и что это бесчеловечно по отношению к ней. Точно так же сегодня он буквально готов изничтожить своих детей.
"Вот этого-то и не достает вашим детям, — сказала я тогда родителям. — Вот что они делают".
Малышка слышала это "бумканье" в свои первые 3-4 месяца. А ее брат — все свое младенчество. И они на своем языке, с помощью этих машинок, "возвращали" ту, свою с матерью, безопасность: бум-бум-бум, вниз, и снова подняться, и снова бум-бум-бум. ...Эти двое детей не играли, а в самом деле переживали необходимое им состояние".
И продолжается так...
"Эти двое родителей в тот день узнали кое-что важное для себя, они поняли, что ребенок обретает чувство безопасности, когда воссоздает тот "язык", который он усвоил в общении со своей матерью". Ему нужно "чувствовать собственную безопасность с самых первых месяцев жизни, и это включает в себя то, что ребенок, пусть даже его за это ругают, воспроизводит, повторяет некоторые ситуации. Это процесс интеграции, инициации в жизнь, и дети повторяют его на свой манер. Но для того, чтобы это понять, это надо увидеть. Такую возможность и предоставляет Мезон Верт.
И важно, что это происходит до того, как общество принимает или не принимает ребенка. На этой стадии не только нарушения у ребенка, но и непонимания, недопонимания взрослых — обратимы. Родители таким образом открывают для себя, что такое понимание мира их детьми. То, что они сначала принимали за тики, мании, каприз или глупость, то, что их нервировало, открывает перед ними потрясающую сеть невидимых связей, которые образовались вокруг самых обыденных событий первых лет жизни ребенка, когда существование молодой пары было обременено массой проблем.
Отец, приходивший в ярость от бесконечного "бум-бум-бум" машинки и грузовика, в конце концов, с облегчением расхохотался: "Мне бы в голову не пришло, что мой сын и моя дочь помнят о той лестничной комедии, и что все это — желание ее вернуть!"
Отец из последней истории наконец-таки рассмеялся, а мальчик-метис обрел надежную защиту от обидного "негритос".
А для многих детей и родителей прибавилась еще одна возможность быть услышанными и принятыми. Сейчас в мире действуют около трехсот Зеленых домов.
Книгу Ф. Дольто "На стороне ребенка" можно купить, в "Зеленую дверцу" в Москве можно прийти.
Статья из декабрьского номера журнала
