Она заставила себя поднять глаза, и тут же осеклась, застыла, ошеломленно глядя на собеседницу: серебристо поблескивая, очень внимательно на Нее смотрели два изумительной чистоты изумруда. Изумруд надо оправлять в серебро, а не в золото, пронеслась последняя здравая мысль, и Ее, как в глубокую воронку, стало затягивать в эту гипнотическую, почему-то уже не серебряную, а голубовато-синеватую зелень. Страх и тревога сдавили Ей сердце, Она готова была закричать, как вдруг неожиданно глаза залучились желтыми искорками, посыпавшимися веселым фейерверком, ослепляя Ее и невыносимо приближая к Ней собеседницу. Потом Ей почудилось, будто горячий южный ветер коснулся ее лба, и теплые синие волны пронзили ее тело от горла к животу и ниже так, что Она вдруг замерла в сладком оцепенении.
- Ласка, - подумала Она, как я хочу ласки, тепла, хочу обнять эту женщину, прильнуть к ней. Мама, где ты? Сынок!
- Итак, - наконец проговорила Лидия Сергеевна, - что бы вы хотели
сегодня обсудить?
И, выдержав паузу, мягко добавила:
- Произошло что-то, что заставило Вас придти сюда. Я готова выслушать
вас и помочь.
Она постепенно приходила в себя. После того, как Лидия Сергеевна заговорила, необыкновенные глаза, хотя и не утратили того магнетического очарования, которое повергло Ее в состояние транса, все-таки уже не влияли на мысли и чувства с прежней силой, и к Ней вернулась способность рассуждать.
Теперь Она видела перед собой молодую, возраста Ее сына, женщину, которая явно хочет выглядеть старше и солиднее. Иначе, зачем бы ей надевать слишком уж классический костюм и собирать волосы в унылый пучок? Тем более, что волосы у Лидии Сергеевны красивые, пышные и белокурые, признала Она, хотя всегда очень ревниво относилась к женской красоте и не любила, когда в компании оказывалась женщина, моложе или красивее Ее. Да, эта своего не упустит, поставила Она окончательный диагноз. А вот Ее Сашенька такого заморыша где-то откопал...
Внезапно,откуда ни возьмись, неприятно кольнуло: а глаза-то у Насти такие же, зелено-желтые, мягкие, любящие, когда смотрят на Сашу. И пронзительные, холодные, как будто знают что-то, о чем-то догадываются, когда смотрят на Нее. Так же, как эта Лидия Сергеевна посмотрела на Нее вначале, так что Она, взрослая женщина, даже испугалась, чуть всю душу наизнанку не вывернула.
Лидия Сергеевна перестала что-то писать и вновь подняла свои русалочьи глаза на посетительницу.
- О, Господи! Я этого не вынесу. Опять пронзила так, как будто в кишки заглянула. Мне страшно! Я хочу уйти, убежать отсюда. Надо же было послушать эту мистическую дуру, Викторию Эдуардовну! Психоанализ, психоанализ! Что хорошего, когда твои внутренности под микроскопом разглядывают? И чувствуешь себя под этим взглядом, как будто виновата в чем-то, словно оправдываться сюда пришла. А ведь обидели меня, мне в душу наплевали! И кто?! Собственный сын! А ведь чем я для него только ни пожертвовала! Всю себя отдавала! И что взамен попросила? Один-единственный день в году - триста шестьдесят пятый!
Она даже не заметила, как начала вслух говорить о том, что так наболело за эти годы. Сашеньке было семь лет, когда он очень удивил Ее, прибежав домой из школы, и, захлебываясь от восторга, завопив: Мама! Мама! Мой день рожденья - триста шестьдесят пятый день в году!
- Какой все-таки он у меня умненький мальчик! Ведь не каждый ребенок
до такого додумается!
- А сколько вашему сыну сейчас лет?
- Что? Ах, да, сейчас… Сейчас ему двадцать девять. Сашеньке было
двадцать пять, когда они поженились. А до этого каждый свой день
рожденья Сашенька отмечал со мной, и только со мной. Родственники
обижались, но я не обращала внимания - ведь это прежде всего мой сын,
а потом уже внук, племянник…
- Муж, отец…
- И сначала-то все так хорошо было… В тот день, когда Сашеньке
исполнилось двадцать шесть лет, ее не было - она лежала в роддоме, на
сохранении. И все получилось нормально. Сашенька пришел, как всегда,
с цветами, с конфетами, поздравил меня…
- Это был ваш день рожденья…
- Да нет, вы ничего не поняли! Это был Сашенькин день рожденья, но мы
всегда его так отмечали. Сашенька приходил ко мне, дарил цветы, конфеты,
покупал шампанское, он ведь знает, как тяжело мне достался…
- Расплачивался за все, что вы для него сделали…
- Сашенька всегда был очень внимательным сыном. Нам так было хорошо
вдвоем!
- А как вы отмечали свой день рожденья? Так же?
- Это для меня уже было неважно. Ведь это не то, что день рожденья сына.
Я приглашала своих подруг, приятелей. Я считала, что Сашеньке не стоит
беспокоиться из-за моего дня рожденья, поздравил, и на том спасибо.
Много ли матери надо.
- А что произошло на следующий год? Он не смог придти?
- Нет, на следующий год все было, как обычно. Мы ведь договорились:
триста шестьдесят четыре дня - ее, а триста шестьдесят пятый - мой.
Сашенька даже оставался у меня ночевать, не могла же я отпустить его
ночью одного: у них не было телефона, и я бы потом всю ночь не сомкнула
глаз, а сердце у меня слабое.
- А если день был будний, ваш сын сразу от вас ехал на работу?
- Конечно! Что здесь такого?
- Свое двадцативосьмилетие он тоже отметил с вами.
- Да, все было, как обычно. И вот вчера он не приехал и не позвонил.
- А вы ему звонили? Им уже поставили телефон?
- Телефон им как раз в начале года поставили, но я звонить первая не
буду, ни за что. Достаточно того, что я всю ночь глаз не сомкнула и
проплакала.
- Не легче ли было все-таки позвонить? У вас же слабое сердце.
- Нет, не легче.
- Выходит, вы так и не поздравили сына с днем рожденья?
- Если б он хотел, чтобы я его поздравила, он бы приехал.
- А вы сами не хотели его поздравить?
- Я хотела бы его поздравить так, как я привыкла.
- А если что-то случилось?
- Тогда бы она позвонила.
- Ваша невестка… Вы ни разу не назвали ее по имени…
- Анастасия…
- Значит, за четыре года супружеской жизни она ни разу не отметила день
рожденья своего мужа вовремя, вместе с ним.
- Ну и что? Они же отмечали его потом, с друзьями … почему дети такие
неблагодарные, ведь чего для них только ни делаешь. А потом приходит
не известно кто и уводит вашего сыночка, и оказывается мать
одна-одинешенька на всем белом свете. А ведь мать одна, а жен может
быть…
Она подняла глаза, и банальные, жестокие слова, которые хоть раз в жизни произнесла любая свекровь, застыли, так и не сорвавшись с губ: два холодных голубовато-зеленоватых луча жутких глаз Ее собеседницы, живущих какой-то самостоятельной, отдельной от своей хозяйки жизнью, сначала остановились на Ней, а потом, будто ослепив Ее, вонзились в самое сердце. Под этим пронзительным змеиным взглядом Она вся обмякла, распростерлась в кресле, не смея оторваться от глаз своей мучительницы, желая услышать хотя бы один человеческий звук, который вывел бы Ее из страшного оцепенения.
Наконец, Лидия Сергеевна спокойно и мягко произнесла:
- Ведь вам всегда было жаль девочку, правда?
Она почувствовала, как остатки сознания покидают Ее, и мгновенной
ослепительно-желтой вспышкой в ее уставшем мозгу высветился вчерашний
кошмар: Ей приснилось, как будто у Нее вместо глаз - два огромных
зеленых изумруда в серебряной оправе, они мешают Ей, Она должна увидеть,
узнать что-то очень важное, но Она не может избавиться от них. Она
закричала:
- Я хочу увидеть, понять, в чем дело!
В ответ Она услышала тихий, ласковый Настин голос:
- Ты и так все понимаешь, но боишься признаться себе в этом. Я помогу
тебе. А теперь проснись. Все будет хорошо.
Очнувшись, Она увидела прямо перед собой лучистые небесно-голубые
глаза Лидии Сергеевны и благодарно улыбнулась:
- Как вы догадались?
- Когда-то вы совершили страшную ошибку. Это стало вашим проклятием. Вы пришли, волнуясь и за свое будущее, и за будущее вашего сына. Однако вы старательно доказывали, что нет ничего особенного в том, что ваш сын, который уже несколько лет - муж и отец, отмечает свой день рождения только с вами. На самом деле вы хотели убедиться, может ли другой человек поверить в нормальность того, что выглядит совершенно противоестественно.
И еще: этот странный договор - триста шестьдесят четыре дня за один. Это цена, назначенная вашим сыном, за то, что вы с детства лишили его права распоряжаться пусть даже единственным днем в году. Эта мысль пришла ему в голову после женитьбы, когда он встретил женщину, беззаветно полюбившую его.
Три года вы честно выполняли условия договора. И вот вчера что-то произошло. Ваш кредитор не появился. Вы обрадовались: ваш сын простил вас, он остался отмечать день рожденья с женой, и, возможно, позже пустит вас обратно в свою жизнь. Но вам все-таки страшно, вам снится кошмар, вы знаете правду, но боитесь признаться себе в этом. Вы думаете, как странно, что он выбрал себе в жены девушку с такой скромной внешностью, почти дурнушку. Она вам - не соперница. Значит, сын не хотел, чтобы между вами встал кто-то, похожий на вас. Она другая, она очень его любит, по-матерински, отдавая всю себя и ничего не прося взамен. Поэтому вам было и стыдно перед девочкой, и жаль ее. Ведь она делает для вашего сына то, что должны были делать вы. В этом-то вы и боялись себе признаться.
- Да, я давно не мать своему сыну, с тех пор, как мне в голову пришла эта дикая мысль - отмечать его день рожденья только вдвоем. Тогда я хотела, чтобы так продолжалось всю жизнь. Ведь это было бы таким прекрасным доказательством того, что сын любит меня! Как будто дети обязаны доказывать родителям свою любовь. Я относилась к своему сыну хуже, чем к преступнику: ведь даже преступник не обязан доказывать в суде свою невиновность. Я лишила его шанса проявить любовь ко мне так, как ему этого хотелось, превратив живое человеческое чувство в обязанность. А теперь сын контролирует мою жизнь так же, как когда-то я контролировала его. Он не пускает меня в свою жизнь и навещает только раз в году, в свой день рожденья, убегая в этот день от жены, как когда-то хотел убежать от меня. Несчастная девочка! Она для него, как мать, которая все прощает своему ребенку, мать, которой я не была.
- Но ведь он не приехал вчера.
- Не думаю, что все закончилось. Бедный мальчик! Он стал моим палачом.
И я сама это сделала, своими руками…
…Не успела Она вставить ключ в замочную скважину, как в квартире зазвонил телефон. Она намеренно долго отпирала дверь, потом стала медленно снимать перчатки, берет, пальто, сапоги. Телефон звонил не переставая. Наконец, Она заставила себя снять трубку.
- Где ты была, мама? Звоню с самого утра … я уезжал, вернулся только сегодня. Нам нужно поговорить. Мы с Настей будем у тебя сегодня вечером.
Огромные, изумрудно-зеленые глаза, полные сверкающих серебристых слез, остановились на листке календаря - 29 февраля, еще один триста шестьдесят шестой, дополнительный день первого года оставшейся Ей счастливой жизни.
