Не путайте его с Бологое. "Оставь надежду всяк сюда входящий", или "оставь здесь своё сердце" — так переводится название этого старого и странного города. И расположен он не на Среднерусской равнине, а в Африке, на юго-восточном берегу Индийского океана, и даже звёзды на небе здесь другие — с Южным крестом.
Но не пугайтесь, европейскому туристу с надеждами, сердцем и кошельком расставаться необязательно. Это имя было дано городу всего в восемнадцатом веке чёрными рабами, настоящими рабами в ошейниках и рогатинах, которых сгоняли сюда, из глубины континента, с предгорий Килиманджаро, с неоткрытых ещё европейцами озер Виктория и Танганьика, сгоняли в тогдашние концентрационные лагеря арабские работорговцы. И много было горя рабам перед последней морской дорогой на невольничьи рынки Занзибара. Туда, где много позже появится на свет один из любимых бологойцами и почти не известный в Богомое араб — Фрэди Меркьюри.
Богомое — городок провинциальный, тихий и очень старый, и в нём нет ничего, кроме истории и памяти о бурных временах своей юности. Юности того мира, в котором мы всё на свете знаем, который мы привыкли называть своим, цивилизованным, удобным, понятным и современным.
Ещё не было Москвы, а здесь уже шумел крупный порт с каменными, сложенными из белоснежного, сверкающего на солнце известняка мечетями и дворцами местного султана. Руины этого арабского города девятого века до сих пор хорошо сохранились, и хотя в шестнадцатом веке, тоже не брезговавшие работорговлей, захватившие побережье португальцы нашли здесь лишь развалины в окружении нескольких пальмовых хижин, даже сейчас, за тысячу лет, ещё можно представить, сколь богатым было это поселение — Каоле. Но известняк, конечно, постарел и превратился из белоснежного сахара в пепельно-чёрный уголь, и удивительно видеть сейчас древние каменные склепы и остатки городских стен, вклеенные в современные глиняные мазанки местных жителей. Впрочем, есть и однокомнатный музей. Но неподготовленного к африканскому менталитету туриста ждёт здесь разочарование, граничащее с шоком. А подготовленный турист прекрасно знает, что недостаток артефактов африканцы с лихвой восполняют изделиями местных кустарей. И в этом маленьком музее в витрине рядом с осколками китайского фарфора
Там, так и не проснувшийся, седоволосый, с усами не хуже, чем у Сальвадора Дали, индус собрал по пол доллара с человека, предложил филе по двенадцать и, махнув рукой куда-то в сторону края саванны, пошел досматривать сны. Стараясь удерживать в голове невнятный азимут, идём одни по бескрайнему полю, куда глаза глядят. Ориентируемся по полудиким посадкам затенённых какими-то лохмотьями, заросших паутиной ананасов и выгорающего на солнце острого перца пили-пили. У этого перца много жертв среди белого населения. Местами попадается тропа с бетонными ваннами, вровень с землёй. Вода в них похожа на малахит. И в перегретой сорокаградусным солнцем голове появляются навеянные фильмами ужасов нехорошие мысли, но, взяв себя в руки и заглянув внутрь, понимаешь — это не для крокодилов, это для полива.
И всё же минут через пятнадцать появляются, мягко говоря, амбре и бетонные стены высотой по грудь. За стенами, на дне в лужах без признаков жизни лежит с пяток двухметровых крокодилов. Таких вольеров штук десять: есть крокодилы побольше, есть крокодилы поменьше, есть кусты, обвешанные гнёздами ткачиков, но нет здесь ни одной живой души вокруг. Ни одного человека! Оно, в общем, и понятно — не часто в Африке воруют крокодилов, но ноги как-то сами быстро понесли назад, к машине, уж очень сытыми они выглядели ...
Нужно было успеть сделать заказ в очень приличном по русским меркам ресторане, где топтались без дела с полдюжины официантов, и продолжить осмотр Старого города.
В Богомое всё рядом. Вот пригорок, с которого и начинается главная улица, вернее говоря, главная проезжая дорога — Индия стрит. С пригорка виден крест на берегу океана, этот крест один из первых символов христианской религии в юго-восточной Африке был поставлен католическими монахами-проповедниками в шестнадцатом веке, а рядом с крестом сарай с ржавой крышей, на котором просто написано "Всемирная Евангелистская церковь". Смешно, но после Домовой церкви, именно в этом сарае, на этих досках, ожидая отправки в последнее путешествие, на родину, в Англию, лежало забальзамированное тело великого гуманиста, путешественника и борца за человеческие права коренного населения Африки — "Белого Доктора" — Ливингстона. По иронии судьбы именно из Богомое, начиная свою первую экспедицию, вышел на поиски Ливингстона другой отважный путешественник, основатель многомиллионных ныне городов и государств, корреспондент "Нью-Йорк Геральд" Генри Стэнли.
Они встретились недалеко от Бужумбуры, столицы Бурунди в октябре 1871года и Стэнли был поражен смелым и весёлым характером человека, страдавшего тяжелой болезнью, оставшегося без снаряжения и просто не получавшего больше двух лет вестей из Европы. Несколько месяцев они вместе исследовали берега Танганьики. Но Ливингстон отказался возвращаться назад у него были новые планы. Сердце его до сих пор покоится в жестяном ящике из-под муки где-то под большим деревом мвула на берегу Бангвеоло. А самодельный саркофаг с телом долгих восемь месяцев тащили на себе по непроходимым джунглям пятеро африканцев — верных друзей "белого доктора". Никто из них не рассчитывал на вознаграждение, это была только дань уважения к человеку, который говорил: "Самое главное из моих открытий — открытие хороших качеств у людей, которые считались племенами, стоящими на самой низкой ступени цивилизации".
Но нам нужно двигаться дальше, и тут взор заслоняет свежеевыкрашенная, безукоризненно белой и глянцевозелёной красками небольшая с виду мечеть тринадцатого века. А в ограде мечети, в низине, заслонённая от посторонних глаз зеленью сада, тихо, неприметно стоит четырёхэтажная новёхонькая вилла с бассейном, подземным гаражом и тремя спутниковыми антеннами. Кто отдыхает в этом райском уголке? Не его ли разыскивают? Напомню, что именно в тишайшей и проамериканской до абсурда Танзании в 1998 году взорвали американское посольство. Взорвали так сильно, что сдвинулись верхние этажи стоящего неподалёку нашего.
Теперь американцы переехали, отстроили не посольство — крепость со рвами, с тремя рядами стен, и даже сфотографировать его не просто. Но это в Дар-эс-Саламе, а здесь Богомое. Здесь американцев почти не бывает.
Зато здесь много немцев, вернее много могил немецких солдат, погибших в войне с шейхом Аль-Бусшири. Всё дело в том, что в 1886 году в борьбе за колонии Германия спешно захватила это благодатное восточное побережье Африки и сделала Богомое столицей Германской Восточной Африки. Оставшись к тому времени без доходов от работорговли, султан Занзибара был уже так разорён, что не смог оказать никакого сопротивления, но иное дело были местные князьки, им очень не хотелось отказываться от неограниченной тирании... Но и солдаты кайзера в методах "работы с населением" не многим отличались от солдат фюрера. На касках у них были отнюдь не крылышки, а рожки и шишаки, и в руках у солдат были не евангелия, а винтовки и Кибоку. Кибоку на суахили — это бегемот или дубинка из его кожи. За недостаточно низкий поклон при встрече с немецким колонистом африканцу полагался один "бегемот". За кражу пачки сигарет — одна смерть.
В полтораста метрах вдоль океана, рядом с отелем для редких туристов — поляна, где проводились казни. Там, в декабре 1889 года повесили и Бусшири. Кстати, немного попозже были в Танзании и свои нацисты, и свой Гитлерюгент. Можно понять, что истинно народные восстания вспыхивали против немцев одно за другим. И три десятка немецких могил на берегу океана да чёрные стены старого форта тому свидетели. Из этих амбразур когда-то часто палили пушки, что увезли теперь в музей Дар-эс-Салама. Но могилы на берегу океана остались. Германия не бросает своих солдат, это могут подтвердить те, кому посчастливилось найти в нашей земле немецкий, военный медальон. И поэтому на кладбище чисто, могилы ухожены, недавно покрашены, а на некоторых стоят свежие стелы из чёрного гранита — это уже забота родственников. И тут же, за оградой, в мангровом лесочке расположились местные "сувенирщики" с товаром.
Товар у лоточников обычный для Танзании — тамтамы, резьба по чёрному дереву, плетение бисером, многочисленные женские украшения сделанные кажется из всего что растёт, ползает или плавает. Мне интересна только резьба. Эбен можно колоть. Пилить же и резать чрезвычайно тяжело, поэтому меня просто удивляет трудолюбие и самоотверженность местных мастеров. Не раз приходилось слышать, что, мол, резьба грубовата. Попробуйте сами и сразу поймете, какое это физически тяжелое дело. Поэтому не будем придираться, да и цены-то более чем скромные, если, само-собой, торговаться. Что же тут есть?
Фигурки масаев и масаек; конечно, маски, фигурки животных, подсвечники, абстрактные композиции на тему любви и женщины, и знаменитые "дерева жизни" — поддерживающие друг друга фигурки людей в нелепых позах, с мешками или горшками в руках, они ещё называются "коммунизм". Из "коммунизма" у меня дома сделана ночная лампа с плетёным абажуром. Поэтому за двадцать пять долларов покупаю огромную резную доску. Вернее говоря, икону с изображением Рождества и Тайной Вечери. Мастер, её резавший, неслишком талантлив и виртуозен, но хорошо чувствует материал и чтит традиции — доска получилась очень, на мой взгляд, естественной и иконографичной. Есть в этом что-то наивное, подлинное, настоящие, не росло ли это дерево рядом с баобабом, где в 1855 году Ливингстон схулиганил и единственный раз в своей жизни вырезал на стволе свои инициалы... Сувенир весит девять килограмм. Ещё бы довести его в Россию. Бывали дни весёлые — из Конго кость возил.
Оторвавшись, наконец, от преследующих нас на велосипедах продавцов, возвращаемся на главною дорогу, к Старому форту. Он построен в 1860 году как резиденция знаменитого своей удачливостью торговца рабами и слоновой костью — арабского купца Мархаби. Позднее форт был продан султану Занзибара и потом, почти сразу, благородному Севе Хаджи из секты исмаилитов — одному из немногих купцов, с оружием в руках выступавших против работорговли. Который передал здание, как ему казалось, "несущим просвещение" немцам.
Поворачиваем дальше и напротив поразительного примера колониальной архитектуры — заброшенного здания германской администрации (Герман Бома) — встречаем маленький камушек с табличкой о том, что именно с этого места начиналась полная драматизма, невероятных и жутких приключении, экспедиция Бартона и Спика, открывших озёра Виктория и Танганьика. Возможно, вы смотрели шикарный кинофильм об этих героях. Но вот уже и "кофейный дом" — арабский дом отдыха работорговцев. Ещё одна полуразвалившаяся Герман Бома, и вот он — центр города. Нас окружают узкие, тёмно-жёлтые арабские улочки, дома с маленькими, закрытыми ставнями окошками и резными дверями, закрашенными толстыми слоями масляной краски — с подтёками и самых нелепых тонов. Лабиринт из света и теней. Трещины на старых стенах.
Свернём направо с Индия стрит и пойдём мимо Старой почтовой станции по направлению к океану. Старою почту построил ещё Сева Ходжи, считавший почту и телеграф одним из главных достижений для сближения и лучшего взаимопонимания людей. Он наверняка был бы заядлым интернетчиком.... Сейчас это жилой дом со стенами, утыканными ржавыми металлическими сотами почтовых ящиков. Некоторые из ящиков открыты, и крышки хлопают на ветру, а некоторые закрыты ещё в незапамятные времена, и кто знает, что за письма ждут в них своего адресата.
Дальше вниз. Мимо Старой таможни, немецких пакгаузов без крыши. Мимо первой и ныне действующей межрасовой школы, построенной на средства Севы Хаджи, мимо первого госпиталя для бывших рабов, построенного всё тем же удивительным человеком... Выходим к зданию порта.
Отлив. На обнажившемся метров на сто песчаном, без единого камешка, дне, живописно-поваленными рядами лежат рыбацкие джонки. Это не изящные прогулочные яхты, а грубые баркасы с грязными, заплатанными парусами, пузатыми сине-красными боками без киля. Они такими были и двести, и триста лет назад. И хотя к корме приторочено не по одному хорошему японскому мотору, паруса попрежнему в ходу — бензин стоит денег. Вокруг толстых боков, не обращая ни на кого внимания, копошатся лихие рыбаки в неменее живописных лохмотьях. Рыбакам нужно кормить свои семьи, они выходят в океан не ради развлечения.
Где в Африке порт, там и рынок. На рынке "столбом стоит" тяжелый запах пальмового масла, в котором кипит или кипел улов достойный скорее русских, домашних рыбаков, чем профессиональных морских волков. Столько труда ради дюжины осьминогов, сверхкостистых рыб-сабель, пары ящиков зелёных, пузатеньких чанга (Не путайте с Чунга Чанга, это представительница древнейшей в мире профессии), да горки очень крупных тигровых креветок. Зато есть прекрасная картошка, помидоры и лук, морковь величиной с автомобильный огнетушитель, манго, висящие на сезалевых верёвках сплошной стеной ананасы и очень зелёные апельсины с огромным количеством косточек. Есть и прилавок из рассохшихся ящиков, за которым стоит старичок, торгующий морскими сувенирами. Сушёные морские звёзды, красногубы, петухи и, конечно, каури и сушеная рыба-шар. Перво-наперво тщательно обнюхав (раковина с запахом — большая проблема), покупаем громадную раковину красногуба за три доллара. Старичок счастлив — план продажи на сегодня перевыполнен, и предлагает купить старые германские монеты начала прошлого века с дыркой посередине. Доллар штучка. Это уже не подделка, африканцам не освоить такой уровень, да и подделка стоила бы здесь дороже оригинала. Но не надо спешить. Эти деньги вышли из оборота.
И если уж покупать старые медяки, то нужно возвращаться назад. В музей католической миссии. Именно здесь отец Антоне Хорне в 1868 году организовал первую Католическую миссию в Восточной Африке и заложил здание прекрасного, подлинно монументального собора. Этот очень не маленький европейский собор из грубого серого камня с витражами и толстыми серыми крестами на крыше несколько дисгармонирует с бескрайней, залитой солнцем пальмовой рощей напротив входа. И почему-то кажется, что над собором собираются тучи и вот-вот пойдёт дождь, хотя на небе ни облачка. Но сердце больше волнуется при виде стоящих рядом покрытых ржавой гофрой не то гаражей, не то складов. Их толстые стены — это всё, что осталось от Христианской Свободной Деревни — места, где освобождённые рабы жили и обучались ремёслам, чтобы прокормить себя в не лёгком, очень далёком пути — к свободе.
Нам то же пора подкрепиться — мы люди уже свободные "до нельзя", и быстро взглянув на знаменитый баобаб и мрачно выглядящий Фразер Хаус, бегом мимо белой башни Домовой церкви, не успев посмотреть и Арку рабов, обратно в ресторан. Туристский аппетит — доходная статья и главный культурный экспорт для многих стран.
В ресторане нас ждут вполне удобоваримые спокойные "цивилизованные приключения". Европейский менеджмент с упорством парового катка, сделал своё дело. Прекрасно оформленное в стиле суахили заведение. Высокая сплетённая из пальмовых листьев крыша, грубо-обструганные стропила из кругляка, сад с террасами, с безумно дорогими, сделанными из целых стволов чёрного дерева, органично украшенными тонкой резьбой перилами. Просторные залы, мягкие низкие кресла, широкие столы и очень вкусный обед за двадцать долларов: прекрасно отбитый до нежного пуха стэйк с сочнейшим ароматно-перчёным пюре, салатик из морепродуктов — жаренные гамбасы с октопусами и две поллитровочки пива Таскер с чёрным слоном на этикетке. Заполируйте впечатление чистейшим, как истина Коньяги, — два по сорок. Достаньте сигарету из большой красной коробочки с золотой каёмочкой и, опускаясь в мягких подушках кресла всё ниже и ниже, подумайте, какие не шуточные страсти кипели когда-то в крохотном провинциальном городке со странным именем — Богомое.
