Прекрасен, как смерть

Название - из Саши Черного, причем имеется в иду не настоящий убийца, а половой разбойник Санин. В наше просвещенное время, когда даже маркиз де Сад вызывает скорее недоумение, чем ужас, сей герой справедливо забыт. Да и не о нем я хотела бы поговорить. Я, собственно, о смерти, которая всегда неподалеку, за левым плечом, если верить Кастанеде. И не только наша собственная, и что там дальше - не совсем понятно, но также смерть родных и близких, а что там дальше - вполне понятно. Дальше больно и плохо. А если детей - невыносимо.

У всех народов смерть стараются облечь в сакральные одежды, окружить ритуалами (даже в случае казни преступника - "я топор велю наточить-навострить, палача велю одеть-нарядить"). Видят в ней объект для переговоров, вплоть до полной персонализации, вроде известной нам особы с косой. Раз это существо, имеющее свой облик (привычки, слабости) - можно с ним как-то договориться, упросить, задобрить. В общем, создать неформальные отношения. Ты ей уважение, а она тебе - снисхождение, какие-нибудь дополнительные льготы. В замечательной книге В. Р. Дольника, которую я недавно прочитала, теми же мотивами объясняется готовность восхититься красотой хищника, нашего древнего врага, при весьма умеренном отношении к внешности обезьяны, не слишком для нас опасного сородича. Развивая эту тему, ученый-этолог раскрывает еще один интересный механизм поведения человека, на мой взгляд, проливающий свет на некоторые странности нынешней эпохи. На странности любви.

В классе, кажется, восьмом я схлопотала по физиономии от одного несимпатичного парня. История произошла в школе, во время экзамена - так что ее быстренько замяли. Потрясла меня не столько оплеуха, мною, честно говоря, вполне заслуженная, сколько реакция одноклассниц. Целая куча девочек вдруг взялась энергично защищать мелкого хулигана и придурка, ничем, вроде, не выдающегося. Среди посетителей детской комнаты милиции попадались и более интересные особи. С другой стороны, наша классная руководительница, объясняя, как нехорошо портить мальчику жизнь, тоже явно напрасно усердствовала: никаких преследований не планировалось, да и портить уже было нечего. Даже исключение из школы тут не предполагалось - парень давно уже оную бросил. Приняв все это поначалу за злорадство, за неприязнь, которую, видимо, проворонила, я вскоре убедилась, что дело вообще не во мне. Просто почему-то именно такой вот тип, морально разбалансированный, вызывал прилив тёплых чувств. У женщин, заметьте.

И вот, много лет спустя, наблюдаем мы схожее явление, правда события при этом несоизмеримо страшней.

В который раз, едва прогремят очередные взрывы, когда фотографии убитых и их обезумевших от горя родственников заполнят первые страницы газет, когда потрясенные обыватели произносят гневные слова, и даже политические лидеры признают, что не всех представителей рода человеческого надо безоговорочно считать людьми - на сцену выходят дамы. Немолодые и заслуженные, вроде госпожи Б., вполне молодые и образованные, вроде госпожи П., да и просто еще пока юные и безымянные, но преисполненные стремления не дать в обиду. Вот этих вот. Причем, похоже, бескорыстно.

Логичнее всего, конечно, было бы обвинить каждую из миротвориц в продажности, но горячность, с которой они пускаются обсуждать права убийц на своеобразие их методов борьбы за свои идеалы производит впечатление искреннего чувства. А то, что средства массовой информации подключаются к процедуре - так те, кто сумели - тех мы и слышим. Есть, наверное, и другие защитницы, не добравшиеся еще до трибуны. Но не денег они ищут, не славы - не надо так сразу упрощать. Остаётся, однако, вопрос: как сказал бы поэт, откуда такая нежность?

Действительно, откуда?

Светлый рыцарь, благородный разбойник - вот образы, притягательные для женского сердца. Они, конечно, существуют все больше в литературе и фольклоре, но за последние столетия все как-то уже привыкли, что слабых и беззащитных мучить нехорошо. Пусть бандит, но воевать изволь с вооруженным противником. Ужас и отвращение положено испытывать к тем, кто, среди разорванных на куски женщин и детей, своих и чужих, отвоевывает какие-то сомнительные свободы, будучи при этом, как правило, обычным наемником, склонным зарабатывать, а не погибать за идеалы. И тот, кто его организовывает и вдохновляет, заслуживает тех же эмоций. И женщина должна бы инстинктивно шарахаться от самой идеи как-то обсуждать мотивы выстрела в упор в малыша, просившего пить.

Но так ли мы хорошо разбираемся в своих инстинктах?

Представим себе наших древних предков в лихую пору, когда все крепкие мужчины племени оказались перебиты, либо просто ушли далеко на охоту, а банда мародеров ворвалась в селение. Разумеется, они будут убивать и, скорее всего, не особо разбирая. Женщине, связанной детьми, в такой ситуации достаточно трудно выжить. Убежать она не может, сопротивляться - тоже. В любой момент ее забьют под горячую руку, а то и съедят. И детям ее угрожает та же участь. Ей страшно, сама смерть явилась к ней в облике яростного, не знающего пощады воина, но есть еще надежда умилостивить убийцу. Понравиться ему, сделать что-нибудь приятное. Может, он возьмет ее к себе, либо просто не тронет, оставит живой, уходя. И детей ее пощадит.

Закономерная ненависть к агрессору в этом случае - плохой попутчик. Сердце надорвешь, да и поди ее скрой, свою ненависть. Тем более, наши предки острее воспринимали эмоции друг друга, а и лицемерить вряд ли хорошо умели. Эмоции имеют, например, запах, а речь в те времена была не слишком развита. Метод, выработанный для данного случая природой - изменить свое отношение вплоть до любви. Любовь к деспоту - известный феномен, но ведь это защита. Те, кто не любят, имеют меньше шансов уцелеть и сохранить потомство. Некоторая сексуальная добавка здесь напрашивается, и при всех тираниях в основном именно женщины возбужденно обожают властителя. Такой вот Эрос с Танатосом на пару.

В древних мифах и сказках нам часто встречается образ Чудовища. Обычно оно для пущей убедительности наделено разными нечеловеческими чертами и представляет из себя убийцу, так сказать, в чистом виде. Мотивы его поведения не обсуждаются, отдельно написанной биографии с подробностями детских травм данного существа вы не добудете. Как Крокодил Гена работал в зоопарке крокодилом, Чудовище работает чудовищем, воплощая в себе все древние человеческие страхи. Договориться с ним практически невозможно, но можно скармливать ему, например, девушек. Или детей. (Исключение представляет, пожалуй, Минотавр, которого тоже кормили девушками, но в лабиринт его запихнули сами родители.) Победить Чудовище положено Герою. В награду Герою достается обычно и девушка, и разные другие блага, или же он удаляется, исполнив свою работу.

Однако с некоторых пор (недостаток образования не позволяет мне уловить, с каких) появляется новая архетипическая версия. Девушка справляется с Чудовищем сама, своими, женскими, методами. (Идея оказания прямого сопротивления как-то не популярна.) Ситуация сия происходит, видимо, при отсутствии Героя. То есть, прослеживается все тот же бедственный вариант, когда защитить ее просто некому. Посему девушка - уместнее будет называть ее Красавицей - начинает привыкать к Чудовищу, отвечает смирением и благодарностью на его добрые чувства, сама уже испытывает к Чудовищу нежность и т.д. Поцелуй, превращающий монстра в принца - достойная ей награда. Заметьте, что Красавица никак не осуждает Чудовище за его чудовищные дела, вообще не интересуется подробностями его биографии - и правильно делает. Была одна такая, чрезмерно любознательная, полезла в чулан. Хорошо, братья подоспели. (Тут рекомендую почитать детям Кира Булычева из серии про Алису.)

На мой взгляд, такое решение проблемы - первый шаг на пути эмансипации женщины. А что делать, если Героя не нашлось? При этом, правда, приобретается несколько сомнительный покровитель - так ведь выживать-то надо. Даже у сказочных Людоедов имеются жены и дети, и он их обеспечивает. Тем более, волшебная сила поцелуя общеизвестна.

Впоследствии покровители уже варьируются: Работа, Социальная Позиция, Благотворительная Деятельность, Творчество, наконец. Но изначальная причина все та же. И всегда недостаток Героев будет вызвать чрезмерное внимание к Чудовищам.

Подобного рода истории мы видим вокруг постоянно - к счастью, обычно не в самой экстремальной форме. Жены буйных и жестоких мужей не найдут понимания в правоохранительных органах - все равно потом помирятся ("заявление: раскаявшись, насильника на поруки потерпевшая берет" - А. Вознесенский). Мало кто осудит хозяйку в заботе об ужине и выпивке для квартирующего у нее бандита. Или офицера оккупационной армии. А она ведь будет приветлива - с угрюмой физиономией нарвешься на неприятности - до того момента, когда терять уже станет нечего. Парадоксальный эффект симпатии заложников к своим мучителям тоже известен и описан специалистами. Образ свирепого убийцы, никак не напоминающего астронома, включает древнюю инстинктивную программу. Такой же механизм может подогреть чувства к любому отморозку - сам факт выпадения его за рамки общепринятой морали содержит в себе угрозу и необходимость задабривания. Некоторые же из нас столь чутки, что реагируют на весьма отдаленные от них события. Почему? Наверное, причины у каждого свои. Но в основе будет всё-таки страх и неуверенность в наличии защиты. Проблемы с образом Героя. Думаю, что если такая женщина станет непосредственным участником (жертвой) безобразия, её отношение к происходящему может и не измениться. Было бы полезно проверить - ведь все эти поклонницы грубых сил обычно имеют весьма виртуальное представление о результатах их деятельности. Не сидят часами, ожидая смерти, не ищут в кровавом месиве своих близких. Но горячая любовь к мерзавцу всё равно остается попыткой обезопасить себя и свое потомство, которого данная женщина, возможно, и не имеет. Древняя программа оказывается сильнее нынешних представлений о добре и зле. А программа защиты любого ребенка, не только своего, очевидно сформировалась у человека позднее. Чему тут удивляться - не мы ли каждый год празднуем счастливый побег в Египет Младенца Иисуса, в то время, когда солдаты Ирода вырезали младенцев во всем Вифлееме?

Вот и спешит очередная Красавица со своими поцелуями, торопится уверить Чудовище в своей лояльности.

Посему я справлюсь со своей злостью и не стану осуждать нашу сестру за эту неприятную слабость. Слава Богу, не все ей подвержены и не все имеют возможность проявлять её с экранов, эфира и страниц газет. И я полагаю, что в ситуации военной уместнее Человек С Ружьем, а не взбудораженная дама. Какой-нибудь Капитан Фортинбрас, не озабоченный особенностями духовного мира принца Гамлета и его сложными отношениями с родственниками.

Так что, господа гуманитарии! Немало ещё найдется бед и несчастий для ваших политических игр. Но может всё-таки уберете из ваших стройных рядов баб? А то как-то тошно.

Мне - так очень.

Татьяна Товаровская
Petersfield
Сентябрь 2004