Не успели мы привыкнуть к материнскому стебу о детях, как писатель Олег Батлук выдал отцовский — да какой! В коротких зарисовках о сыне, которые Олег начал вести три года назад — недавно они вышли как "Записки неримского папы", — узнаваемые всеми молодыми родителями ситуации и неподражаемые реакции папы, отлично владеющего словом. Очень смешно и очень расслабляет — особенно если ночью отпрыск опять стянул с вас одеяло.
Как назвать мальчика?
Имя для ребенка. Сколько браков распалось на этом минном поле! Нам с женой повезло. У нас прошло безболезненно. Каждый перебесился в своем углу.
Я помню, с какими мучениями называл кота. А тут — объект посерьезнее, хотя и размером пока с кота.
Первым делом я полез в интернет. Вон современная молодежь с помощью поиска Google даже смысл жизни умудряется найти — а я чем хуже? Там, в интернете, на официальном сайте Управления записи актов гражданского состояния я с горечью обнаружил, что все мои любимые имена мальчиков уже заняты: и Дмитрий-Аметист, и Огнеслав, и даже простенький Еремей-Покровитель. Что ж, нахрапом решить вопрос не получилось.
На том же сайте я поизучал, как называют детей другие родители. В современной Москве оказалось на удивление много Рюриковичей — новорожденных часто нарекали Ратиборами, Пересветами, Коловратами. Я не собирался воспитывать викинга, поэтому такие варианты тоже не подходили.
Кто-то посоветовал поискать имя малышу в области своих увлечений, хобби. Я увлекался футболом, и перспектива жить с сыном по имени Динамо Москва немного испугала.
Оставалась надежда на жену. Я спросил про ее выбор, и она предложила назвать сына Александром. В ее семье к этому моменту уже было трое мужчин по имени Александр и один — в моей, мой младший брат. По выражению моего лица жена все поняла. Больше к этой опции мы не возвращались.
В итоге мы с женой сошлись на том, что первый вариант, как голос сердца, должен быть самым правильным и назвали нашего сына Дмитрием-Аметистом. Шутка. Артемом.
Артемом, потому что это было мое любимое имя с детства. Артемом, потому что в юные годы я, застенчивый и малохольный, писал детские рассказы про пионера Артема, смелого и сильного. Артемом, потому что в тот момент, когда вариантов больше не оставалось и выбор зашел в тупик, я случайно наткнулся в магазине на ряд подарочных кружек с именами, где кружка "Олег" стояла ровно посередине между двумя кружками "Артем". Не шутка.
Кто меня раздражает
После рождения Артема я стал крайне раздражителен. Меня раздражают гордые владельцы тюнингованных консервов, не пропускающие тебя на пешеходном переходе с коляской. Раздражают крашеные тетки с пунцовыми лицами, с дохлыми лисами вокруг шеи. Эти тоже не пропускают на узких улочках во дворах, так что ты вынужден съезжать на обочину. Они же проходят мимо коляски, не понижая голоса, продолжая проклинать кого-то в своих бюджетных телефонах.
Раздражает соль русской нации — алкаши на комариных ножках, которые дымят рядом с ребенком, спорят на лавках друг с другом о своих дешевых экзистенциальных кризисах и разве что не срут тебе под ноги. Не меньше раздражает все это новое татаро-монгольское иго в от-кутюр-от-черкизон, которое позволяет себе смотреть вслед твоей жене, гуляющей с ребенком, так, как будто они сверху Делон, а снизу Дуэйн "Скала" Джонсон.
Раздражают вечно жужжащие вокруг, матерящиеся подростки со своими выцветшими до времени девочками-дворняжками. Раздражают чахоточные врачи в государственных поликлиниках, которые лечат твоего ребенка по методике "Окей, гугл". Раздражают встречные старухи со скомканными от беспутной жизни лицами, прожигающие тебя взглядом насквозь. От таких инстинктивно хочется закрыть коляску своим телом, потому что их ненависть идет впереди них.
Я долго размышлял над метафизикой этого своего раздражения. И нашел два возможных объяснения.
С одной стороны, есть вероятность, что я просто необъективен. Что я обращаю внимание только на темную сторону Луны — ведь вокруг есть и много хорошего, а я программирую свою психику на плохое, хотя, напротив, нужно учиться видеть радугу во всем ее спектре. С другой, не исключено, что просто на текущий момент в Москве скопилось критическое количество м*даков.
Совместный сон — это...
Какая же это идиллия: слева жена, справа я, а посередине сопит наш малыш. Засыпаешь — и будто слышишь, как десятки розовых фей порхают вокруг вас, точно мотыльки. И без всякого кокаина...
Но первая эмоция ранним утром следующего дня — ощущение тотальной тревоги. За ночь случилось что-то непоправимое. Я вдавлен в стену спальни какой-то чудовищной силой.
Жены нет рядом. Где моя жена? Ах, вот она, свернулась калачиком у меня в ногах. Что же случилось здесь за несколько часов ночного сна? Нас с женой словно разбросало в стороны ядерным взрывом... А вот и он, эпицентр взрыва: по-прежнему лежит и посапывает рядом, только теперь уже в победном одиночестве посередине кровати, в позе звезды.
Я снова погружаюсь в сон. Это странное ощущение, когда даже во сне понимаешь, что у тебя болит голова. Сотня микроскопических гномиков добывают нефть из твоего черепа крошечными кирками.
Я открываю глаза. В это мгновение маленькая пяточка прилетает мне точно в лобик. Оказывается, Артем подполз ко мне вплотную, лег на бочок и уже какое-то время сосредоточенно пинает ножками мою тыкву. Я непроизвольно пытаюсь оценить точность и технику ударов. Говорю про себя, что, если выживу сегодня, все-таки отдам малыша на футбол.
Жена в моих ногах прикинулась мертвой, не шевелится и дышит через раз. Под монотонность ударов плюшевых пяток я снова погружаюсь в дремоту.
И мне снится кошмар. Я стою в цепях на лобном месте, и императрица Екатерина приказывает вырвать мне ноздри. Палач приближается с раскаленными щипцами. "В этот момент все же должны просыпаться!" — кричу я себе во сне, но почему-то не просыпаюсь. Ощущения оказываются крайне натуральными.
Я вздрагиваю и вновь открываю глаза. Пальчики Артема торчат из моих ноздрей. Он использовал мои ноздри, чтобы подтянуться поближе ко мне. У меня самопроизвольно начинают литься слезы...
Пока Артем жует свои ножки, у меня получается еще раз задремать. Сколько продолжалось забытье, неизвестно. Я прихожу в себя от какой-то давящей тишины. Перед моим лицом что-то белеет. Вот я уже различаю красивых лошадок, милых слоников. Видимо, думаю, это облака, а я уже в раю для невыспавшихся пап.
Но вскоре обнаруживаю на заднем плане довольную, даже счастливую физиономию Артема. Белое перед моим лицом — это его подгузник. Малыш каким-то образом развернулся возле моего бездыханного тела, задрал ножки и нацелил подгузник прямо мне в лицо. Клянусь, я слышал, как несколько злобных троллей у Артема в голове дружно скомандовали: "Огонь!".
В следующее мгновение сынок пукает мне в нос несколькими оглушительными очередями. На секунду показалось, что его памперс разошелся по швам. Жена в ногах подскакивает от неожиданности. "Батлук, с ума сошел, что ли, прекрати!" И пока сознание плавно ускользает из контуженного мозга, я успеваю прошептать: "Это не я..."
И ревнует меня к жене, по совместительству — своей мамочке
Долгое время Артем был для меня некой слюнявой кричаще-пукающей субстанцией инопланетного происхождения. Но недавно я начал подозревать, что пригрел миниатюрного пухлого мужичка. Мужичка — потому что в свои пять месяцев он уже оттирает меня от своей мамочки, а по совместительству — моей жены.
Ну, что значит — "оттирает". Как в пробке, понимаете: сначала нос засунет между нами, потом свой куриный окорочок, потом и задние булки протиснет. Я — человек мнительный и однозначно воспринимаю это в русле заговора. Малыш явно ревнует меня к жене, это такие мужские терки, я не должен отступать — так рассуждает мой взрослый мозг.
В чем это выражается. В каких-то нюансах, деталях, этот хитрый шкет не идет на открытую конфронтацию. Например, подползет к тебе и начинает трогать нос, причем оценочно так трогать, свысока! Так и слышно, как он там думает про себя: "Надо же, мужик, и нос у тебя тоже есть, такой же, как у меня, вишь ты, выскочка!". Или схватит вдруг за ухо, а сам тихо-тихо бормочет, так, что только один я слышу: "Ага, этого здесь быть не должно". И как дернет до хруста, до вычпокивания барабанных перепонок.
А иногда просыпаешься неожиданно от леденящего такого взгляда. Словно Око Саурона выследило твоего маленького хоббита. Поворачиваешься — а там этот, со щеками наперевес — и сверлит, буравит тебя насквозь, как теща в день знакомства. И главное, не спит ведь, явно скучно ему, так ведь не пискнет, будет изучать исподтишка. А в глазах его читается: "В целом, мужик, мне не очень приятно, что ты находишься с нами в одной кровати". И в доказательство этих подозрений — раз! — тебе прилетает ощутимый карающий пендель.
Сынок может учинить и открытый демарш. Начинаешь смотреть футбол, а гном — в крик, визг, слюни на люстре, типа не нравится. Переключишь на какую-нибудь женскую хрень — он успокаивается, делает вид, что смотрит, что ему офигенно интересно, как Высоцкая готовит мильфей. При этом еще, кочерыжка, глядит томно на мамочку, а по совместительству — мою жену, и я опять же отчетливо слышу, как он посылает ей ультразвуковые дельфиньи сигналы: "Видишь, мамуля, как я тебя понимаю, не то что этот мужик".
Короче, думаю вот сдать его в круглосуточный детский сад для пятимесячных. Наверняка такой есть.
Отцовское. Коротко
Говорят, дети быстро растут. Ерунда. После двухнедельной командировки я рассчитывал, что Артем встретит меня словами: "Папа, я устроился на работу на детскую китайскую фабрику контрафакта, ты можешь больше не работать". Но нет. Он встретил меня в своей кроватке все с тем же скептическим выражением лица: "Чего подошел? Сиська есть? Нет? Тогда зови следующего".
Похоже, с именем для сыночка я все-таки просчитался. Эта новая мода давать детям странные древнерусско-хипстерские имена — нечто, конечно. Я уже представляю малышей, которые возвращаются из детского сада домой со словами: "Мама, папа, меня мальчишки дразнят!" — "Кто, кто, тебя дразнит, маленький?" — "Аскольд, Гермоген и Сварог! Они говорят, у меня дурацкое простое имя, как у всех!" — "Это все твой папа виноват, люмпен проклятый. Фантазии ноль. Ты прости нас, Мефодий".
Мы с Артемом — как два компьютера разных поколений. Он — шестой айфончик, постоянно обновляется в фоновом режиме. Заснул, проснулся — бац, какая-то новая программка установилась за ночь: или ползать задом, или плеваться в папу, или еще что-нибудь.
Я же — как 486-й комп. Очнулся утром — и минус одна фича. То загружаюсь по полчаса, вглядываясь в волосатого йети в зеркале, то дисковод не открывается, то экран гаснет сам по себе. А иногда сам вздрагиваешь вдруг от противного такого мерзкого клацающего металлического звука. Домашние нервничают: что это, где это? И только малыш взирает сочувственно со своих айклаудных высот с немым вопросом в умных глазах: "Что, папа, через диалап-модем опять в интернет пытаешься выйти? Ну-ну, смотри картридж не надорви".
Когда Артем капризничает, я беру его детский игрушечный телефон и делаю вид, что набираю номер. "Алло, — говорю я, — это детская полиция? Здесь детский дебош. Высылайте детский омон. Будем закрывать клиента в детский КПЗ по беспределу". Сынок сразу успокаивается. Без году неделя, а уже понимает, что у нас в стране правоохранителям лучше не попадаться.
Артем приполз ко мне с доброй открытой улыбкой. Целоваться будет, решил я. Он так уже пару раз к жене приползал, и они целовались. Я приблизил свое лицо к малышовому и начал усипусить. Сынок продолжал тянуться ко мне. Вот ведь, всплакнул я внутренне, какая любовь к отцу! И только в последнюю секунду я успел инстинктивно отдернуть голову: передо мной опасно клацнули четыре мелких редких зуба. Батлук-младший и не думал целоваться. Он просто хотел откусить мне нос.
Зато не тряпка-неженка, как папашка, а хищник, чо.
