Предлагаем вспомнить лето и подумать о том, какой тон взрослого лучше всего воспринимают дети, с помощью главы из книги польского врача и педагога Януша Корчака. «Несерьезная педагогика» — это реальные радиобеседы Старого Доктора, выходившие в эфир на варшавском радио, в которых он будто ведет репортаж из летнего пансионата. Общается с детьми отдыхающих, устраивает с ними игры и прогулки и делится своими наблюдениями.
Прогулка
Прогулка на лодке. Но разрешат ли мамы? Разрешили. Когда? Сегодня. На лодке? На лодке. После завтрака в город — до обеда. Вся детвора до четырнадцати лет и я; на лодке до безымянного города (если успеем — далеко ведь).
— Кто с нами?
А то девчушка тоже хочет.
— Ну хорошо.
— Что, и она тоже?
— Пускай, даже хорошо — она легкая.
— Но дошкольник тоже хочет. Его не возьмете?
— Почему не возьму?
— Вы его повезете?
— Ну не я, а лодка его повезет, раз он хочет.
— Так он же не слушался!
— Не слушался на суше — может, в плавании покажет себя бравым моряком. И потом, если мы оставим его дома, он что — станет послушным?
— Но ведь он вам нагрубил?
Да, было, помню, оскорбил меня словом (но в пылу обиды, потерпев поражение); что же — мстить побежденному? Оборонялся? Это его право. Он мужественно сражался, он сильный — просто выучки не хватило. К тому же я взял тяжелым весом и многолетним опытом. Победа досталась мне нелегко; я уважаю своего противника-рыцаря, а нанесенное оскорбление готов забыть.
— Но при одном условии: в лодке будешь сидеть рядом со мной, согласен?
— Согласен.
— Давай руку.
Дал.
А мама:
— Видишь, какой пан доктор добрый, поблагодари его и слушайся каждого слова...
Лодка считается в усадьбе крепкой и надежной, рыбак — гребец опытный, ну а я — автор книжки «365 способов уберечь любимое чадо от несчастных случаев в будни и праздники». К тому же я плаваю, как атлеты Валасевич или Кусочиньский.
Остается только выяснить кое-что: какая погода, нужен ли свитер, а творог, а панамки от солнца, устойчива ли лодка, управлюсь ли с эдакой оравой, и беспрекословно, и точно к обеду, не то будут волноваться, и больше уже никогда, никогда, до седых волос и лысины...
Доверились мне мамы, тети, бабушка. Премного им благодарен. Но тут еще одна, новая серия вопросов: брать ли футбольный мяч, скаутский ножик, альбом с марками...
— А собаку можно взять? Ведь ей нет четырнадцати лет!
Я в этой суете и кутерьме — хладнокровный вождь, оплот и провидец. Держу ситуацию под контролем — кто с кем в лодке, кто на носу, кто у руля. Воду не пить, через борт не перегибаться. Прошу взять запасные штанишки для младших членов экипажа. И шепотом рекомендую мальчикам сходить «на всякий случай».
Дошкольник заупрямился: он только что, ему не надо.
Интересуюсь:
— Все сделал?
— Да.
— Покажи язык.
Не показал — предпочел сходить еще раз.
Девочки поломались — они, мол, взрослые и вообще эфирные создания, но тоже сходили «на всякий случай».
Улаживаю мелкие недоразумения: эта не хочет сидеть рядом с тем, этот не хочет сзади.
Лодка слегка качнулась. Девчушка — рядом со мной, дошкольник с палкой предпочел бы (робко) подальше от меня. Гудок (свисток). Трогаемся. Плывем. Машем. Тишина. Она (та, чья тетя была за границей) обиделась всего дважды и сейчас первой нарушила полную тишину:
— Пан доктор, он наклоняется, он упадет в воду! Пан доктор, он брызгается!
И тут — ужас-ужас! — дошкольник показал ей язык.
— Начинается?! Вот погоди, скажу твоей маме! Я же говорила, я знала, что так будет. Больше с нами не поедешь! Он брызгается!
До этого дошкольник спокойно водил палочкой по воде, теперь шлепает от души.
— Видите, что он делает? Ах, он мне все платье... Я не хочу здесь сидеть.
Говорю дошкольнику строго:
— Не брызгайся.
А она:
— Отберите у него эту палку!
Я ей, тоже строго:
— Не командуй, я сам знаю, что мне делать.
А дошкольник, разумеется, продолжает загребать своей палкой. Интересуется:
— Ты сколько раз скажешь?
— Что сколько раз?
— Ну чтобы я не брызгал?
— Не понимаю.
Нетерпеливо:
— Сколько раз скажешь, а потом дашь мне пенделя, дашь по лапам, — один раз?
— А-а, вон ты про что. Три раза скажу, я всегда так.
— А то, что ты уже сказал, считать?
— Ну да.
Легонько ударил палкой по воде и спрашивает:
— А это считается?
— Нет, легонько можно.
Она недовольна, хочет пересесть. Лодка слегка накренилась, маленькая соседка крепче сжала мне руку. (Это был единственный инцидент.) И опять сосредоточенная тишина.
Тишина. Виды. Сменяющие друг друга пейзажи. Плеск. Вода, сверкание, голубизна. Зелень, песчаные берега. Плывем.
Я улыбаюсь. Управлюсь ли с эдакой оравой? А впрочем, с чем тут управляться? Человек — тихое, доброе, спокойное, милое, немного наивное существо, если не дразнить, не обижать, не подстрекать, не принуждать. Даже эти двое сидят сейчас как паиньки.
Подумал: странное слово — опека. Откуда взялось, кто его придумал? Разве надо допекать и припекать, чтобы понять друг друга и прийти к согласию?
— Пан доктор, а драконы существуют?
— Не думаю.
— А раньше были?
— Историки о них не пишут. Были допотопные животные.
— А потоп был?
— Всякое бывало.
— А может, на никому не известном острове живет дракон?
— Сомневаюсь — человек уже весь мир обшарил.
— А как человек растет?
— Это долгая история; может, как-нибудь вечером расскажу.
«А у лягушек бывает насморк?», «А правда, что если посмотреть на молнию, то можно ослепнуть?», «А кто сильнее — акула или крокодил?», «А бывают ядовитые деревья?», «А далеко еще до города?»...
Причаливаем. Полянка. Ватрушка. Игра в вышибалу. Девчушка рвет цветы: букетик для мамочки (жалко, что нет нитки, но, к счастью, находится шнурок).
— Может, добавить несколько листочков в букет?
Не хочет.
— А ты попробуй.
Попробовала.
— Красиво?
— Вроде да.
С дошкольником играть не хотят — он мешал и чуть не уронил в воду мяч. Сидит печальный. Увидел муравья, посыпает его песком.
— Я его мучаю?
— Видишь ведь — он убегает.
Маленькие дети часто мучают муравьев и бабочек, даже кур — не понимают еще, потому что маленькие.
Тишина. Течет река. Букетик для мамочки: да, с зеленью получилось красивее. А поодаль играют в вышибалу.
Дошкольник:
— Ладно, пускай себе живет; иди, муравей. А скажите им, пан доктор, чтобы взяли меня в игру.
— Ну как я им скажу, раз они не хотят? Ты же им мешал.
— Но вы же можете приказать.
— Я не могу приказать, это их игра.
— Но вы же доктор.
— Они здоровы, а игра — не градусник, не грипп и не аспирин. Сам подойди — может, возьмут.
Приняли на испытательный срок, только девчушка протестовала:
— Он мне в лодке язык показал и платье обрызгал.
Присела рядом со мной и сказала, что ей скучно, что на будущий год они с тетей поедут в Монтекатини, там все удобства, и в каждой комнате есть ванна и культура, и вообще там все электрическое; тетя любит только Ривьеру и настоящее море.
— Ну да, но ведь и тут красиво. Я, например, не жалею, что сюда приехал, хотя тоже хотел в горы.
Нет, она как раз жалеет, потому что вода в реке грязная и девочки — притворщицы, а мальчики глупые и невоспитанные: когда подали мороженое, вели себя так, будто никогда его не видели. Все тут дикое.
Мы оба вздохнули — и она, и я. Они играют, мы беседуем.
До города не добрались — пора было возвращаться.
Похоже, легкое разочарование: один хотел купить новую батарейку для фонарика, вторая — что-то в аптеке для мамы, третий — какой-нибудь сувенир, ведь в городе наверняка есть «исторические руины», а может, даже древний грот. Вот бы увидеть. После каникул сочинение придется писать — как же без руин и без памятника! Ничего не поделаешь, учительнице подавай что-нибудь интересное — будто это твоя вина, что нет руин.
Поэтому они все-таки немного разочарованы, но признали, что было хорошо и что в первый раз лучше вернуться вовремя.
— А в следующий раз давайте на целый день, с котлетами. Через неделю, а может, даже завтра, пока погода хорошая. Правда?
— Правда, но не со мной. Завтра не получится. Через неделю — не знаю. Видите ли, обязательства, сроки, слово... Нельзя легкомысленно давать обещания.
Согласились.
— Неделя? А вдруг не успеем? Вдруг война и отравляющие газы?
— Да ну... Кстати, чуть не забыл: кто-то из вас спрашивал, бывает ли у лягушек насморк. А кто-то... ты, кажется, сказала: «Вот глупый». Кто-то рассмеялся, а спросивший смутился. Вопрос застал меня врасплох, и я не ответил. Так вот, я не уверен, надо еще порыться в книгах, но думаю, что очень даже может быть у лягушек насморк; не такой, как у людей, с чиханьем или без — не знаю, но дыхательные пути у лягушек есть, значит, вполне возможно какое-нибудь воспаление.
Потом пошли дискуссии: что приятнее — чихать или зевать, что больше докучает — кашель, хрипота или икота, что больнее — зуб или живот, что хуже — веснушки или комары...
А в лодке мы решили создать научное общество. К примеру, возникает вопрос, как растет человек, или про мозг, или про поэта. Можно собираться после обеда или вечером, даже председатель не нужен и телефон. Кто хочет. Приходить не обязательно. Дошкольник тоже. И девчушка тоже. Если мамочка позволит. Каждый человек, даже из четвертого отряда или пятого класса, иначе воспримет, когда сам послушает. Засыпать не возбраняется. (Я тоже, случалось, задремывал на научных заседаниях.)
И мы вернулись: никаких потерь — даже в экипировке, никто не погиб в пучине, обошлось без дождя, мы образцово сухие, в панамках, до обеда еще целых полчаса.
Очень важная получилась эта прогулка на лодке, вроде и пустяк, но важная. Вроде пустяк, да, но она теперь знает, что зеленые листья в букете — это красиво, а он все-таки не засыпал песком муравья; ну а вдруг этот муравей тоже вернулся только что домой и рассказывает о своем приключении, о том, как остался цел и невредим.
Когда я с детьми, я их спутник, а они мои спутники. Мы разговариваем или же молчим. (Мешают те, кто жаждет верховодить.) На часах мое время и их время, когда мы вместе; наше общее счастливое время жизни — мое и их. Оно не вернется...
