Мой ребенок будет говорить. Эти слова я напечатала на листе бумаги ярко-красными чернилами. Положила листок с заветными словами в карман джинсов и ношу, не вынимая. И мне кажется, будто в сознании постоянно, ярко-красной строкой, пульсирует мысль: «Мой ребенок БУДЕТ ГОВОРИТЬ».
Как все начиналось
Я стараюсь гнать от себя невеселые мысли. Часто, когда на душе становится тяжело, воспроизвожу в памяти самые теплые и трогательные моменты из жизни сыночка. Перелистываю альбом с фотографиями. Вот пухлошекий малыш делает первые нетвердые шаги на поляне из желтых одуванчиков. Вот он катается на качелях, а вот мы с ним в парке кормим уток и голубей. А вот он играет со старшей сестрой и заливисто хохочет. А вот находит подарки под новогодней елкой, и глазки радостно загораются.
Смотрю на счастливую улыбку и сияющие глаза сына — и стараюсь думать только о хорошем. А на слуху диагнозы один мрачнее другого. Задержка психоречевого развития. Дефицит внимания. Моторная алалия. И прогнозы не самые радужные.
Моему сыночку Вовке три года. И он не разговаривает. Совсем. В активном словаре два слова, «мама» и «папа» — и даже эти слова он употребляет редко и неохотно. Нет даже попыток звукоподражания и междометий. Малыш не показывает и не пытается называть картинки в книжках. Всех животных, которых видит, он именует одним словом «мяу». Он не играет в игрушки, разбрасывает кубики, пазлы, карандаши и пирамидки. Единственное занятие, которое может увлечь сына — бесконечное, монотонное катание машинок.
Начинаем работать с логопедом. На контакт Вовка идет с трудом, внимание в течение занятия удерживать не может. Логопед («на будущее, на всякий случай») знакомит меня с тем, какие коррекционные классы и школы имеются в нашем районе... Я впадаю в ступор.
Все дети разные
Мой старший ребенок — «звездная» девочка, умница-отличница, успешная во всем, за что ни возьмется. А младшему светит коррекционная школа... Внушаю себе, что детей сравнивать нельзя. И успокаиваю себя тем, что коррекционная школа — не конец света: был бы ребенок здоров и счастлив, а название учебного заведения значения не имеет.
Бесконечно пересматриваю фильм «Звездочки на земле». Ситуация в семье, аналогичная нашей. Старший сын — гордость школы и родителей. Младший — дислексик, который второй год подряд не может осилить программу третьего класса. Амбициозный отец негодует («он дерзкий, ленивый, избалованный, наглый», «наш старший сын — лучший ученик в школе, а этот...»), мать казнит себя («что я сделала не так?») — в итоге родители, ощущая свое полное бессилие, отправляют мальчика в интернат...
Каждый раз пересматриваю со слезами. И без конца прокручиваю в голове цитаты из фильма: «Дети всему обязательно научатся, но каждый — в свое время», «Если бы на руке все пальцы были одинаковыми, рука бы была бесполезной. Но нет! Каждый палец нужно непременно вытягивать! Вытягивать, пока он не станет указательным! Вытягивать до тех пор, пока не сломается!».
— Обратите внимание, — заметила логопед на очередном занятии. — Видите, он выполняет шаблонные действия. А еще — не смотрит в глаза. И — я наблюдала не раз — после занятия часто бегает по кругу или вращается вокруг своей оси. Мне кажется, мы имеем дело с легкой формой аутизма.
Надо ли ставить диагноз?
Признаться, я не очень удивилась. И не сильно испугалась. Я давно ожидала услышать нечто подобное. Не могла ведь я не заметить, что Вовка бесконечно что-то крутит в руках, до истерики боится незнакомых мест и незнакомых взрослых, совершенно не замечает детей на площадке... и еще, и еще.
Логопед предложила организовать консультацию с психологом, которая работает с детьми-аутистами. Психолог после 2-минутного общения с ребенком вынесла вердикт: «Наш клиент. Но я, как психолог, просто делюсь своими наблюдениями. Хотите точный диагноз — вот координаты психиатра, специалиста по „нашим“ детям».
— А для чего необходима точная постановка диагноза? — робко спросила я. Сказать по правде, перспектива посещения психиатра меня пугала.
— Ну... будем рассуждать прагматично. Поставленный диагноз даст вам возможность оформить ребенку инвалидность, не работать, сохраняя стаж, и получать пособие.
Нет. Мой ребенок не инвалид. И он БУДЕТ ГОВОРИТЬ. Поэтому к психиатру за уточнением диагноза я не пошла. К слову, поведенческих проблем у Вовки практически не было. Он был тихим, спокойным, вполне управляемым — я бы даже сказала, послушным. Во всяком случае, воспитатели в детском саду добродушно шутили: «Идеальный муж кому-то достанется: тихий, молчаливый, где посадишь, там и сидит». А дети, с которыми Вовка особо не играл, относились к нему хорошо, любили его за спокойный и неконфликтный характер.
Аутизм. Перечитала море литературы по данной теме. Картинка не складывалась. Какие-то аутичные черты в характере Вовки явно присутствовали. А каких-то и в помине не было. Поражал разброс аутичного спектра: от «гарантированного инвалида» до «ребенка с небольшими особенностями характера».
Лично мне аутичный ребенок представлялся в образе улитки в раковине. Улитки, которую можно из раковины выманить чем-то новым, ярким, интересным. Поэтому я постоянно покупала все новые и новые игрушки, книжки, игры. Постоянно пыталась водить сына в новые места, знакомить с новыми людьми. Старалась структурировать его день так, чтобы у него не осталось времени на уход в себя. Постоянные игры, прогулки, занятия, постоянный активный диалог, постоянное возвращение «с небес на землю»...
Очень поддерживала меня психоневролог, у которой мы лечили задержку речи. На мои вопросы по поводу аутизма у ребенка она всегда отвечала: «Какое имеет значение, как это называется? Есть проблемы — будем пытаться их решать. А аутизм — это модный диагноз. Двадцать лет назад вашего ребенка просто назвали бы «замкнутым».
Так или иначе, совместными усилиями психоневролога, логопеда, ну и моими — мы добились того, что после трех лет речь постепенно начала появляться, хотя речью это назвать можно было с трудом. Поэтому специалисты настоятельно рекомендовали нам попытаться попасть в логопедический детский сад.
Комиссия
Легко сказать... Для получения путевки в логосад требовалось заключение психолого-медико-педагогической комиссии. Даже в самом фантастическом сне я не могла представить, как мой ребенок, который панически боится незнакомых мест и незнакомых людей, для которого посещение врачей в поликлинике всегда заканчивается неконтролируемой истерикой, который вообще очень мало с кем соглашается идти на контакт — как такой ребенок согласится сдать «экзамен» толпе незнакомых людей.
В дни перед прохождением комиссии, мне казалось, невыносимая тревога стала просто частью меня. Спасительной оказалась мысль: если так тревожно и страшно мне — каково же ребенку? А значит, вместо того, чтобы волноваться самой, нужно по возможности успокоить сына.
Вовке объяснила как можно более доступно (настолько, насколько можно объяснить ребенку, который с трудом понимал обращенную речь), что на комиссии «будут тети, которые будут с тобой заниматься, будут показывать тебе картинки и спрашивать». К слову, на комиссии все же произошел «разрыв шаблона», потому что «тети» решили ребенка «экзаменовать» не по картинкам, а с помощью предметов и игрушек. И под конец испытания сын начал рыдать и метаться по кабинету с криком «где картинки?».
Как и следовало ожидать, большую часть заданий Вовка не выполнил. Пирамидку не собрал, разрезанную картинку не сложил, на вопросы тоже отвечал с трудом. Но хоть не спрятался под стол или не потянул меня к за руку к выходу — и то хорошо. Комиссия оказалась лояльно настроенной: «Три года ребенку? Маленький еще. Пишем, что развитие соответствует норме».
Правда, в заключении приписали «недостаточный объем и концентрация внимания. Рекомендованы занятия с психологом». И вот эта злосчастная строчка в заключении чуть не стала причиной конфликта в новом саду.
Как нас встретил логосад
Если на комиссии Вовка еще держался, то когда мы зашли в новый сад, это стало для него последней каплей. Пока я отдавала заведующей заключение и беседовала с ней, он с громким криком и со слезами хватал меня за руку и пытался тянуть к двери. В тот момент заведующая никак не прокомментировала поведение ребенка — просто предложила прийти с документами к методисту через месяц.
Прихожу в назначенное время к методисту.
— Здравствуйте, я мама Вовы К., мне сказали принести вам документы.
Методист, слегка меняясь в лице, звонит заведующей и сообщает «пришла мама такого-то». Заведующая говорит в телефонную трубку так громко, что мне отчетливо слышно каждое слово:
— Это сложный ребенок со сложным диагнозом! И я говорю: если будут агрессивные проявления в поведении — а я сама их наблюдала! — я отправлю его в коррекционный сад!
Методист кладет трубку и обращается ко мне, старательно отводя глаза.
— Понимаете... у вас очень сложный диагноз. Вот в заключении написано «нужны занятия с психологом». А у нас в саду психолога нет.
— ?
— Ну, хорошо... давайте поговорим с вами начистоту. Ваш ребенок агрессивный? Гиперактивный? Обижает детей? Воспитателю придется его все время за руку держать?
Бывают в жизни моменты, когда через какое-то время после разговора понимаешь: а ведь нужно было сказать или ответить вот так-то. Пять минут спустя, когда я вышла из сада, все во мне кричало: «Да почему вы так решили? Вы ведь совсем не знаете моего ребенка! Вы его даже не видели! В конце концов что вам мешает прочитать характеристики от воспитателей и психолога предыдущего сада?!». Но тогда, находясь в кабинете методиста, я лишь удивленно и растерянно пробормотала:
— Нет... он не агрессивный. Он никого не обижает... Он просто замкнутый и неконтактный...
— А, ну если просто замкнутый — тогда ладно. Давайте ваши документы.
Сложный ребенок со сложным диагнозом
Из сада вышла в слезах. Ведь если раньше проблемы были очевидны только для меня и для специалистов, которые работали с Вовкой, а всем остальным он казался послушным и удобным — то теперь впервые в жизни к нему прикрепили клеймо «сложного ребенка со сложным диагнозом». При этом даже не узнав его толком.
Естественно, логичной была мысль не забирать Вовку из привычного сада, где все к нему хорошо относятся, и не переводить туда, где заранее против него настроены. И если бы не наша логопед, которая настаивала «ему нужен логосад — я не справлюсь сама», наверное, я бы последовала именно этой мысли. Но страх того, что ребенку так и не удастся выровнять речь, пересилил, я пошла на беседу к заведующей.
— Понимаете, он совсем не агрессивный. И не гиперактивный. Он спокойный и послушный ребенок. Он просто с трудом идет на контакт и боится новых людей.
Лицо заведующей смягчается:
— То, что с трудом идет на контакт — ничего страшного, наши воспитатели с этим обязательно справятся. Все будет хорошо, не переживайте.
Как я потом поняла, строка в заключении комиссии «дефицит внимания» в сочетании с тем поведением, которое сын продемонстрировал во время первого визита в сад, моментально создала в голове у заведующей картинку СДВГ-ребенка, которого нужно держать за руку в режиме нон-стоп.
Так Вовка перешел в логосад и попал к очень хорошим воспитателям: очень добрым, очень внимательным, очень профессиональным. И на этом наша черная полоса начала заканчиваться.
Чудеса случаются
А дальше... дальше мне стало казаться, словно кто-то подарил волшебную палочку. Словно вся вселенная пришла на помощь. Совершенно случайно и с первого раза находились хорошие специалисты, которые работали с ребенком. Совершенно неожиданно появлялись денежные ресурсы, дающие возможность оплатить занятия и лечение. Совершенно из ниоткуда брались интуитивные знания о том, как с таким ребенком общаться и заниматься.
Полгода спустя речь у Вовки оказалась развитой вполне по возрасту, даже слегка с опережением. Еще через полгода его стали считать одним из самых развитых детей в группе. И аутичные черты ушли незаметно: из ребенка «в раковине» Вовка превратился в веселого, жизнерадостного, активного и очень любознательного живчика.
Я не знаю, чья это заслуга. Может, психоневролога и логопеда. Может, замечательных сотрудников логосада. Может, и тех, и других, вместе взятых. Может, ребенок и сам «дозрел», просто чуть с опозданием.
Но мне кажется, то, что произошло с Вовкой — это просто чудо. Нет, не так — ЧУДО!
Р.S.
Когда наши мытарства подошли к концу, я достала из тумбочки диплом психолога, который десять лет покрывался пылью за ненадобностью (я считала эту профессию бесполезной, ненужной и зря выбранной в свое время). И пошла устраиваться на работу в школу. В класс коррекции. К детям с задержкой психо-речевого развития. Просто не смогла пройти мимо. И хоть я «не волшебник, а только учусь», но люблю свою работу очень. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
