Актриса Янина Жеймо, любимая несколькими поколениями советских детей Золушка, всегда поражала коллег по съемочной площадке удивительной легкостью, с которой она делала свою работу. А все потому, что слова "жить" и "репетировать" для нее были синонимами с самого детства, которое она провела на цирковом манеже.
Шесть Жеймо
Первый раз на сцене
— Янечка! Беги быстрее! Опоздаем! — крикнула мама. В местном клубе устраивался благотворительный концерт, и по просьбе организаторов мы с Элей должны были на нем выступить. Исполнить танец матчиш.
Мы подошли к огромному, как мне тогда показалось, дому с очень широкой лестницей, и мама остановилась.
— Я возьму тебя за левую руку, а Эля — за правую, — сказала она, — чтобы помочь тебе подняться по лестнице. Неудобно ведь балерине ехать у мамы на руках, правда?
Я утвердительно кивнула, хотя мне очень хотелось на руки — я ужасно устала, пока шла за мамой и Элей, стараясь попадать в глубокие ямки, которые оставались за ними в снегу...
Через фойе, где было очень много народу, мама повела нас в глубь дома. Мы оказались в просторной комнате, там стоял длинный стол. Мама посадила меня на него и стала стаскивать валенки.
— Ну вот, я так и знала: ноги мокрые, — и она сняла чулки тоже. Потом мама нас переодела и завязала огромные банты "бабочкой".
— Как только услышите аккорд, — прошептала она, — сразу бегите на сцену. Сделайте реверанс публике (публика там, где светятся лампочки, за рампой) и начинайте танцевать.
Не успела мама закончить фразу, как мы услышали, что кто-то бурно забренчал на рояле. Эля схватила меня за руку, и мы выбежали на сцену. Я замерла... Дело в том, что на сцену я попала впервые. Это в цирке я чувствовала себя как дома, потому что чуть ли не с самого моего рождения родители приносили меня на ежедневные репетиции своих номеров.
С детьми на репетиции приходили все артисты цирка. Те из детей, кто уже держался на ногах, подбегали к репетирующим взрослым и с интересом наблюдали за их работой. Очень часто кто-нибудь из артистов учил желающих ребятишек своему мастерству. А несколько дней назад я начала работать как полноправный артист в одном из наших семейных номеров, который назывался "Музыкальные эксцентрики". Я играла на барабане.
Так вот, в цирке я всегда видела публику вокруг всей арены в полном освещении кренгельских ламп. А здесь, на сцене, передо мной горела рампа, а за ней была яма, черная, страшная яма. Там глухо дышал какой-то огромный зверь.
— Танцуй! — строго приказала Эля.
По ходу танца нужно было стать спиной к залу, но это было выше моих сил, и, вывернув голову, я продолжала смотреть на "яму". Стоя в такой позе, я, естественно, потеряла равновесие и растянулась на полу. Из "ямы" раздался жуткий хохот. Я лежала, крепко зажмурив глаза.
— Почему ты не встаешь? — громко шипела Эля.
— Там зверь!
— Какой зверь? Где?! — Эля старалась перекричать хохочущую публику.
— Ну там! В яме! — не открывая глаз, я показала рукой назад.
Эля наконец поняла.
— Там не яма. Там сидит публика, как в цирке. Просто со сцены ее не видно.
А публика не унималась и по-прежнему хохотала, но уже не так страшно.
— Вставай! — сердито сказала Эля, подняла меня, отряхнула мое платье и поправила бант. Мы снова начали танцевать...
Успех был огромный. И немудрено — младшей балерине было всего два года и восемь месяцев.
Яня и Эля Жеймо
Первые цирковые номера — с папой и дедушкой
Публика очень любила цирковую пантомиму "Китайский праздник". Она начиналась с китайского базара. На манеже — всевозможные ларьки с игрушками, фонариками, масками... Выступают фокусники, акробаты, жонглеры... Расхаживают богато одетые китайцы, китаянки носят на спине грудных младенцев, выезжают рикши и, пробежав по арене круг, мчатся на конюшню.
И здесь же — дети артистов. Они раньше не выступали, только репетировали свои номера вместе с родителями, но вот на этом базаре впервые пробуют свои силы. Если начинающий акробат вдруг упадет, а маленький жонглер не сможет поймать шарик, в суматохе никто не обратит на это внимания и можно до бесконечности повторять неудавшийся трюк.
Мы с Элей, как и все дети цирковых артистов, любили принимать участие в "Китайском празднике". Как-то раз меня нарядили в костюм китайского мальчика, а волосы заплели в косичку, которая начиналась от макушки. Выбежав на арену и держась за папину руку, я смотрела на ларьки, на артистов...
Но тут папа неожиданно поднял меня и поставил себе на плечи. Он немного походил со мной по базару и остановился.
— Не шевелись! — крикнул папа и отпустил мои руки.
— Ап! — руки снова тянутся ко мне, и я, схватившись за них, замираю в не слишком изящной позе.
— А теперь встань мне на голову!
Очень осторожно я сначала ставлю на папину голову одну ногу, потом другую...
— Ап! — я хлопаю в ладошки и раскидываю руки, как крылья. А папа, отпустив мои ноги, тоже расставил руки и, балансируя, что-то говорит мне. Но, кроме шума манежа, я ничего не слышу. От яркого освещения, от множества разноцветных предметов и людей мне радостно, как на новогоднем празднике.
Через несколько дней дедушка, посадив меня и Элю к себе на колени, спросил:
— Хотите, чтобы на следующем дневном представлении все дети весело смеялись?
— Хотим! — дружно ответили мы.
— В начале представления мы с вами будем делать антре с пузырями! — объявил дедушка.
Цирк во время дневного представления напоминает улей, полный пчел. Весь он гудит от маленьких зрителей.
Вот грянул оркестр, и представление началось. Мы с Элей — в стареньких, заслуженных, переходящих из поколения в поколение клоунских костюмах. В руках у нас по надутому свиному пузырю. На арену выходит клоун, это наш дед. Он несет стул.
Оркестр умолк, и дедушка объявляет зрителям, что сейчас он продемонстрирует трюк невероятной сложности. Держась одной рукой за спинку стула, а другой за сиденье, он на счет "три" встанет на руки вверх ногами, в чем сейчас убедится почтеннейшая публика.
Нагнувшись над стулом, он готовится считать. И тут мама берет меня за руку, а Павлуша, папин брат, берет Элю. Незаметно они подводят нас к барьеру и прячут за него.
— Ра-аз... Два-а... — считает дед.
Мы с Элей выскакиваем из своего укрытия, подбегаем к дедушке и, не дав ему произнести "три", с размаху ударяем пузырями пониже спины. Клоун чуть не падает, он напуган до полусмерти, мы мчимся обратно и прячемся за барьер.
Клоун выпрямляется, со страхом и недоумением смотрит на зрителей, которые хохочут и визжат от восторга. Никого поблизости не обнаружив, он вновь приступает к исполнению номера. И снова при счете "раз... два..." мы подбегаем к деду, с треском лупим его пузырями и бежим прятаться за барьер.
Клоун медленно выпрямляется, теперь во взгляде его изумление и ярость. Он подходит к барьеру и в упор строго смотрит на мальчика в первом ряду.
— Это не он! Не он! — дружно кричат дети. С сомнением покачав головой, дедушка поднимает руку, призывая к тишине.
Зрители сразу успокаиваются, и, погрозив мальчику пальцем, дед решительно направляется на середину манежа. Громко вздохнув, он становится в ту же позицию и в третий раз начинает считать:
— Раз... Два...
Мы только успеваем подбежать и замахнуться, как он резко поворачивается, а мы, вскрикнув от неожиданности и бросив пузыри, кидаемся прочь, визжа, спотыкаясь и падая. Торжествующий клоун мчится за нами, подбирая пузыри.
Цирк гремит от хохота маленьких зрителей. Деду удалось, наконец, поймать меня, и, держа под мышкой, он колотит меня пузырем так же, как мы только что били его. Эля хотела спастись бегством, но дедушка заметил ее маневр и бросился вдогонку.
Так закончилось наше антре...
