Я ехала в деревню зализывать раны. Всё открылось внезапно... Земля под ногами разверзлась, не оставив шансов на светлое будущее. Вариантов оказалось не так много: застрелиться, задушить мужа чулком или отравить его любовницу.
После грандиозного скандала муж притаился в зоне "Икс", а любовница, поднимая с пола клок вырванных мною волос, покрутила пальцем у виска и, пригрозив полицией, пожелала "счастливо оставаться со своим мужем-придурком, потому что, хотя он и купил ей норковый полушубок, но всё равно — последний жмот".
Окинув взглядом разгромленную приёмную офиса, я испытала истинное удовлетворение! Треснувший монитор компьютера, кипа разбросанных бумаг, посуда, разбитая вдребезги... Герань, сброшенная с пьедестала подоконника, покорно сложила красную голову на "Декларацию о налогах".
Я запулила вслед выбежавшей секретарше, а по совместительству — любовнице мужа органайзер, тем самым поставив жирную точку на поле битвы. Дома трясущимися руками быстро собрала чемодан и, вызвав такси, отправилась на вокзал.
"В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов!" — писал кто-то из классиков, и писал верно.
Толчея вокзала несколько отрезвила. Передо мной в кассу стояла молодая влюблённая пара. Он держал её за руку, она смотрела на него глазами овцы, с выражением лица "навеки ваша".
У меня вдруг появилось жгучее желание сказать незнакомой девчонке:
— Имей в виду, все мужики — сво...
Девчонка, видимо, почувствовав тяжёлый взгляд, оглянулась и ещё теснее прижалась к плечу молодого человека.
В деревню, к тетке
Деревня — это панацея от суеты, урбанизации, мужей-предателей и коварных див. Я поставила чемодан на дощатый пол тёткиной избы:
— Гостей не ждали?
Тётка, снимая с картофелины витиеватую ленту кожуры, удивлённо ойкнула:
— Галочка, шо стряслось?
Под согревающий душу напиток, похрустывая солёным огурчиком, я поведала тётке историю грехопадения супруга, а также кораблекрушения, случившегося с судном "Семейный быт".
— Тёть Нюр, я этой секретутке фасад хорошенько подпортила!
— Эх, узнаЮ нашенскую породу! — удовлетворённо крякнула тётка. — Горячая у нас кровушка, себя в обиду не дадим!
Первую ночь в деревне я не сомкнула глаз. Старый диван оказался сердобольным и благодарным слушателем: всю ночь он скрипел пружинами в унисон моим вздохам, всхлипываниям и ворочанию с бока на бок.
Утро навалилось внезапно и солнечно, как будто солнце стремилось выполнить и перевыполнить план по ранней побудке. Хмурая и опухшая, я вывалилась на крыльцо.
Тёть Нюрина соседка кормила своих несушек, подзывая ласково:
— Цыпа-цыпа!
"Цыпа" — так называл мой супруг свою крашеную "курицу". Об этом я случайно узнала из переписки "ВКонтакте".
— Тьфу, ты, вульгарщина какая — цыпа!
И почему тётушка не живёт на необитаемом острове?..
Прихватив полотенце, я отправилась на местный пруд. Но сколько бы раз не окуналась в прохладную воду, стараясь смыть вчерашнюю грязь, легче не становилось.
— Галюня, садись завтракать!
Я заглянула тётке в глаза: было заметно, что и она ночью не спала.
— Телефон у тебя давеча верещал, — сказала тётка.
— Нехай верещит.
Я отключила ненавистный в данных обстоятельствах мобильный телефон.
Вторая ночь в деревне оказалась куда страшнее предыдущей. Вопросы сыпались, словно из рога изобилия:
— Кто прав и что делать?
— Откуда у измены ноги растут?
— Когда случилось охлаждение отношений, и почему я его проморгала?
Сначала я во всём винила мужа, потом себя, потом снова мужа — и так до бесконечности.
Утром я не вышла к завтраку. Тётка принесла тарелку с яйцами, горбушку хлеба и стакан козьего молока.
— Поешь-ка маленечко!
Шоковая терапия
На исходе третьих суток моего пребывания в деревне дверь в спальню резко отворилась, и тётя Нюра, подвязывая под подбородком концы белого платочка, строго изрекла:
— Шо ты собираешься делать, Гала?
Букву "г" тётка смягчала так, что получалось почти "Хала".
— А что такое, тёть Нюр?
— Шо такое? И ты меня об этом спрашиваешь?
— Тёть Нюр, ты белены объелась?
— Вот возьму сейчас хворостину да отстегаю по голым коленкам!
— Да говори толком!
— Третий дён на исходе, а ты всё в кровати валяешься! Скока можно? А ну, геть на улицу! Воды принеси, козу подои — чай, не забыла, откуда у неё титьки растут?
— А ты куда?
— Куда-куда... на Кудыкину гору! Ишь, цаца явилася.
— Тёть Нюр, ты же вроде бы с пониманием отнеслась к моей проблеме.
— Кончилось моё понимание! Геть с кровати!.. Дел невпроворот, а она тут разлеглася...
Вот так началась моя деревенская шоковая терапия. Вместе с тёткой я полола огород, доила козу Зинку, бегала к речке полоскать бельё. Новомодный маникюр облез, волосы выгорели на солнце и развевались на ветру лёгкими каштановыми прядями. Я забыла, что такое макияж, педикюр, причёска.
— Загорела моя Галюша, похорошела! — тётка удовлетворённо цокала языком. — Приехала поганка — поганкой, а теперича — красавица, кровь с молоком!
Я и сама заметила перемены, случившиеся со мной за последнее время. Джинсы, прежде туго обтягивающие бёдра, теперь надевались свободно. Кожа приобрела золотистый оттенок и пахла приятно: свежей травой, банным веником, луковой шелухой, козой Зинкой. Я вспомнила, как, будучи девчонкой, бегала к роднику, громыхая пустыми вёдрами.
— Тёть Нюр, а можно на сеновале ночевать?
— Шо, детство вспомнила?
— Ага!
— Там, Галочка, сена уже нет. Сенокос вот-вот начнётся — тогда и поваляешься на свеженьком.
— Тёть Нюр, а когда я у тебя последний раз гостевала?
— Три года назад, Галочка. Теперича с тобой только по телефону и балакаем.
Цветы и торт
Я не смогла преодолеть искушение и после десятидневного бойкота всё-таки включила телефон. Ого! Сорок три пропущенных вызова. Звонила подружка, коллеги, а ещё тот, чьё имя я с корнем вырвала из памяти, словно сорняк — с огородной грядки.
— Чаво там? Звонил милай али как?
— Звонил.
— Много?
— Много.
— Молодец! Раскаивается, значицца, помириться хочет... Эх, охламон, твой Николашка!
— Да откуда ты знаешь, что помириться? Может, уже на развод подал и на раздел имущества?
— Нееет, деточка, помяни моё слово — мириться хочет...
Вдруг в сенках что-то громыхнуло, послышался стук упавшего алюминиевого ведра. Дверь в избу отворилась, и на пороге, словно чёрт из табакерки, появился мой суженый-ряженый.
В одной руке он держал слегка подвявший букет моих любимых ромашек, в другой — перевязанный ленточкой, торт.
— Батюшки-святы, кто явился!
Тётя Нюра всплеснула руками.
— Можно? — полушепотом, словно нашкодивший кот, прошипел супруг.
Он топтался у самого порога, так и не решаясь сделать шаг вперёд.
— Коли с добром пришёл, тады можно.
— С добром, тёть Нюр.
Муж не сводил с меня глаз, будто пытаясь угадать моё настроение: то ли сковородой огрею, то ли кипятком в рожу плесну.
— Проходи, Георгич, не стесняйся.
Муж, опасливо на меня поглядывая, осторожно поставил коробку с тортом на стол, присел на краешек стула.
Я глядела на своего ненаглядного в упор несколько мгновений, и губы вдруг сами расплылись в предательской улыбке.
— Соскучился, как я погляжу, Николай Георгиевич!
— Ну я... это... вот...
Муж стал вдруг заикаться, и, наконец, на выдохе произнёс:
— Галя, поехали домой!
— Тёть Нюр, — позвала я тётку, — принеси-ка ножик!
Тётка выглянула из-за печи:
— Ты не глупи, племянница! Ты шо удумала-то?
— Дай, говорю, ножик — торт резать будем.
— А-а-а, торт! А я-то, глупая баба, чаво удумала...
Я взглянула на Николашу: он слегка распрямил плечи, удобно развалился на стуле, заулыбался.
Я медленно поднялась:
— Ну, что, Коленька, мировую пить будем?
— Дык, можно и за мировую выпить.
— А как же твоя любава? Неужто забыл?
— Галочка, дай сказать! Повиниться хочу, покаяться!
— И правда, дай мужику сказать, — вставила тётка.
— А тебе, Галочка, жизнь в деревне на пользу пошла! — сказал Николай.
— Да ну? А что ж ты раньше красоту мою не замечал? Или я хуже твоей секретарши?
Я крепче вцепилась в спинку стула, чтобы совладать с собой и не наделать глупостей.
— Не хуже, Галочка, а даже лучше!.. Тьфу ты, запутался совсем! В общем, люблю я только тебя, возвращайся домой! Всё у нас будет теперь по-другому, по-хорошему.
— А как это — по-другому?.. Ты думал: куплю цветочки-тортики, Галка и растает?
— Ой, совсем забыл! Я же тебе и колечко купил.
Муж протянул обитую красным бархатом коробочку.
С жиру беситесь!
— Цыпа-цыпа! — донеслось из открытого окна. Это соседка приглашала своих куриц на вечернюю трапезу. Слово "цыпа" подействовало на меня магически, словно красная тряпка матадора — на быка.
— Ах, ты, паразит! А ну, пошёл вон! Думал меня за колечко да за тортик купить?Я схватила со стола торт и вместе с кремовыми розочками впечатала в удивлённое лицо законного супруга.
— Мама дорогая, — выдохнула тётка Нюра.
Эта фраза почему-то сподвигла меня на дальнейшие подвиги. Я вырвала из букета ромашку и воткнула в бисквитную мякоть, приговаривая:
— Вот тебе торт, вот тебе ромашки, вот тебе колечко!
И, подтверждая слово делом, запулила коробку с колечком в распахнутое окно.
— Цыпа-цыпа! — не унималась соседка, делая вид, что не слышит нашу ругань.
— Ко-ко-ко, — отвечали ей благодарные пеструхи.
Тётя Нюра подхватила меня — трясущуюся, рыдающую — усадила на стул, стала гладить по голове. Николай, низко опустив голову, осторожно снимал с лица остатки торта и педантично складывал на клеёнчатую скатерть.
— Николай, поди к рукомойнику — умойся! — приказала тётка.
Муж повиновался.
— Погодите-ка, я мигом! — сказала тётка и зачем-то полезла в подпол.
На столе, словно на скатерти-самобранке, появилось нехитрое угощение: солёные помидоры, бутылка с прозрачной жидкостью, картошка с луком.
Вся спесь, что была заметна вначале визита, сошла с Николая на нет.
Тётка разлила по стаканам "божественный нектар".
— Говорить красиво я не умею, не обессудьте. А што скажу — слушайте внимательно, уважьте старого человека.
Я взглянула на мужа: тонкими пальцами он переминал в руках кончик клеёнки.
— Гляньте на портрет, что висит на стене — это мой Егорушка. Не вернулся Егор из рейса, без вести пропал... Ни машину, ни косточки его не нашли. Страшное время было — "лихие девяностые". Уж как я его ждала, как ждала! А замуж так и не вышла — никто мне не люб был. Вот что вам скажу, милые: с жиру вы беситесь, ребятушки!
Муж впервые поднял на меня глаза.
— Ты, Николай, мужик с мозгами, и руки у тебя — откуда надо растут. Фирму вот, хоть и небольшую, содержишь... На Галюне моей по любви женился?
— По любви.
— Так что ж ты свинячишь в своём дому? Любовнице — шубы да подарки. А кто одёжку твою стирает, посуду за тобой убирает? Встречает с работы да провожает? Чево молчишь? Заработал лишнюю копейку — вези жёнушку отдохнуть, обстановку поменять. Она ведь в парикмахерской на ногах весь день, не присядет даже.
— Тёть Нюр, виноват я. Сам не знаю, как такое вышло.
— А я скажу — как: деньги тебя испортили, Николаша! Понаглее ты стал, понахальнее.
Николай горько вздохнул.
— Правильно говоришь, тёть Нюр! — я с победным видом зыркнула на мужа. — Последнее время и слова ласкового не скажет! Откуда ж им, словам, взяться — всё любовнице досталось!
— Цыц, племяшка! — прикрикнула тётка. — И к тебе претензии имеются. Куды ж ты, милая, так раскабанела? Талию не блюдёшь, а лицо — как репа, того и гляди треснет!
— Тёть Нюр!
— Чаво — тёть Нюр?!
"Тик-так" — сказали старые часы с гирьками и остановились.
Тётка подтянула гирьки за цепочку:
— Вот так и в жизни... Скажет эта жизнь на прощание "тик-так", и ничего исправить уже нельзя. А вам ишшо можно всё хорошее возвернуть, надо только сильно постараться. Вот бы Егорушка мой вернулся — всё бы было сейчас по-другому...
И заплакала тётка Нюра горько и безысходно, и у меня слёзы, на неё глядя, навернулись на глаза.
Николай сильно растерялся, заметался — не знает, кого из нас успокаивать. Так и бегал между мной и тёткой — то её по голове погладит, то меня к груди прижмёт...
Все по-прежнему?
Прошло почти два месяца. Мы с Николаем снова вместе, и кажется, что в нашей жизни всё по-прежнему. Но это не так! После разлуки поняли мы, что получили хороший жизненный урок.
Я за это время ощутимо похудела, и все говорят, что мне так лучше. Николай закрыл фирму, и вернулся на родной завод, где до этого работал ведущим инженером. Конечно, зарплата у него теперь поменьше, но выходные и праздники мы отмечаем в кругу друзей, а чаще всего — вдвоём.
На этой неделе собираемся к тёте Нюре, в деревню, уже и продуктов в супермаркете набрали. Если бы не моя мудрая тётка, не знаю, как бы всё сложилось, и чем закончилась наша с Николаем история.
Единственное, чего я на дух не переношу — это слово "цыпа"! Как только соседка тёть Нюрина начинает кликать несушек, я затыкаю уши и убегаю куда подальше. Слава Богу, тётка курей не держит — у неё только гуси да коза Зинка. У козы, говорят, молоко очень полезное, даже более полезное, чем коровье. Особенно, говорят, для деток!
Николаю пока не говорила — держу в секрете. Всему — своё время, и каждому овощу — свой срок.
