История беременности и родов

В последний перед новой жизнью вечер мы сидели на балконе и пытались поговорить. Я нюхала весну, ребенок внутри меня блаженствовал и мне совсем не хотелось рожать. Вернее мне не хотелось рожать так как хотели они. Уже второй раз я выскальзывала из омерзительных тисков их диагноза — кесарево! Слово это вводило меня в состояние обширнейшей депрессии. Два раза я сидела на кушетке родовой палаты, полностью готовая к стимуляции и переполненная слезами, по-собачьи, смотрела в глаза своей акушерки. Ей тоже не хотелось меня резать, но на столе лежал приговор зав. Отделения и выбирать должна была я. Два раза после получасового, ничего не значащего разговора, я извинялась, быстренько собирала вещи и, так и не родившая, выбегала к дико напряженному мужу, сияя медным чайником. Его лицо мгновенно оттаивало и мы мчались заедать нашу никому не понятную радость в корейский ресторан. А потом и этот день заканчивался, а я все лелеяла свой живот и упорно не рожала. Панический страх кесарева был, в первую очередь связан с тем, что я не могла себе представить как я буду объяснять своей дочери процесс ее рождения, а главное — дату, этот пресловутый день, выбор которого я могла предоставить только Господу Богу, но не как не врачам. Почему-то меня страшно беспокоил вопрос, как моей дочери будут составлять индивидуальный гороскоп, ведь день ее рождения определят не звезды, а самые обычные люди. Одна эта мысль ядовитым червяком постоянно точила мой беременный мозг. Я хотела рожать как животное — естественно, свободно, пусть тяжело, но непременно самостоятельно. Я была вознаграждена, но сначала — о том, как все начиналось.

У меня был производственный роман, перетекший в производственное замужество, а затем в производственную же беременность. Мои представления о себе, как женщине в то время находились на уровне делового костюма, автомобиля среднего класса и бесконечного карьерного роста. Муж вписался в эту схему без особого труда, но дети… Я сдалась в силу неутолимый жажды к новизне (почему бы и не попробовать?), материнский инстинкт в моем решении присутствовал процентов на 10. Картина у меня в голове вырисовывалась следующая — месяца до шестого — работаю, потом готовлюсь к родами, рожаю, месяцев до шести — сижу дома, потом беру няню и возвращаюсь к труду. Не стоит и говорить, что жизнь, злорадно посмеявшись над моим планом, насильно всучила мне свой.

Шла девятая неделя. Я хорошо помню, как деловой походкой вышла из женского туалета, превозмогая боль, прошла коридор, зашла в кабинет мужа и строго отчеканила: Одевайся, у меня выкидыш! Не сказав больше ни слова, мы быстро оделись, и через пять минут мчались в сторону одного из солидных женских центров, где еще несколько дней назад мне предсказывали спокойную жизнь в течение 40 недель. Милейшая "хозяйка" заведения, взглянув на наши лица, подавилась сигаретой и почти донесла меня до кресла. Пристально глядя на экран УЗИ, она сообщила мне новость, временно выключившую меня из происходящего: "Сердце не прослушивается". Повторяю, я не была больна идеей материнства и за девять недель не успела стать "настоящей беременной", но само сознание того, что внутри меня у кого-то не бьется сердце, моментально лишило меня рассудка. Я жалко плакала, курила (а думала, что бросила надолго), вжималась в мужа и ждала, когда она найдет хорошее место, где мне сделают чистку. Мы бодрились, слушали ее соболезнования и даже не могли устроить скандал — все вдруг стало всеравно и неважно. Потом мы молча ехали в найденное место и абсолютно ни на что не надеялись. Там — очередь, мне больно, но ведь уже некуда торопиться и мы ждем, вяло реагируя на суету зав. отделением, которая тащит меня зачем-то снова на УЗИ. Добрый ангел в тот день маскировался под видом скучающего усатого акушера, буднично удивившегося: " Почему же не бьется? Вот оно — бьется прекрасно!" Для одного дня это было слишком, я даже не смогла заплакать. Муж до сих пор не может успокоиться, вспоминая вопрос: "Ну что, будете сохранять?". Получив наше согласие, сестры сложили то, что от меня осталось, на каталку и началась эпопея сохранения.

Первое время в больнице я много плакала. Беспричинные беременные слезы — притча во языцех, у меня же имелись, как я считала, вполне конкретные раздражители. Бесили другие беременные. В палате я — четвертая, новая, все лежат по месяцу и больше, у всех истории — хуже не придумаешь, по сравнению c которыми мне просто нечего рассказывать, да и нет особого желания. Ногами ко мне лежала сорокадвухлетняя мадам, искусственно беременная двойней, каждое утро начинающая словами " Ну хотя бы 35, ну 37, но не 42!" В углу у окна прочно и надолго обосновалась молодая девушка с какими-то генетическими проблемами, сильно отразившимися на ее внешности. Трогательность, с которой она изо всех сил пыталась сохранить ребенка, сохранить которого было невозможно, родители ее, ежедневно держащие ее за руку по вечерам, муж, тоже чем-то больной и не знающий чем ей помочь — все это сводило меня с ума — я рыдала то от бешеной жалости к ним, то от злобы — зачем они все это затеяли, ведь знали же? Две другие лежали с моей историей и переносили это очень спокойно, обстоятельно и как-то по-домашнему. Задушевных бесед у меня ни с кем не получалось, хотя очень хотелось сочувствия, мечтать я боялась — сделалась дико суеверной и старалась дальше одного дня вообще не загадывать. Мучила вычеркнутость из жизни, мой деловой образ затягивало туманом, но я еще пыталась говорить с мужем о работе, делала вид что интересуюсь офисными интригами, читала приносимые им бумажки, а по-настоящему волновалась, не осознавая того, только об одном — что там происходит в животе.

Помимо всего прочего на меня надвигалась свадьба. Никогда не отличавшиеся практицизмом, мы с мужем сначала решили завести детей, свадьбу решили отложить на потом. Вот это "потом" и должно было наступить очень скоро, а конца моему сохранному периоду еще не было видно. Свадьбу готовили без меня, я помню только, что совершенно не хотела в ней участвовать. Ежедневные капельницы, уколы в живот, анализы, УЗИ вконец испортили мой и без того не простой характер. Я не радовала сама себя и боялась стать предметом публичного разглядывания и обсуждения.

К тому же угрозу выкидыша еще никто не отменял, а идти с ней на собственную свадьбу мне было не весело. В больнице все знали и ставили меня на ноги удесятеренными темпами. Я выписалась за день до бракосочетания, совершенно не представляя себе, что меня ждет. Утро следующего дня я встретила с опухшим, абсолютно не своим лицом, мятая и жеванная снаружи и изнутри. Памятник надо поставить визажисту, три часа делавшему из меня красотку в испанском стиле. Как ни странно, все в тот день у нас получилось, несмотря на то, что в туалете ресторана мама колола мне "Но-шпу", несмотря на то, что я панически боялась танцевать, употреблять алкоголь, дышать прокуренным воздухом, несмотря на периодические вспышки беспричинного раздражения — свадьба была похожа на свадьбу, причем в ее лучшем варианте. Я сломалась поздно вечером в шикарном номере для молодоженов отеля "Савой", спустив собаку на вымотавшегося мужа, не оценив прелести первой брачной ночи в номере престижной гостиницы.

День после свадьбы я решила ознаменовать кулинарными достижениями и, не вняв предостережениям врачей, строго наказывавшим мне лежать пластом все последующую неделю, с утра принялась печь блины. Как потом выяснилось, муж, которому они предназначались, почему-то не съел ни одного, а я в тот же вечер снова рыдала в больничном коридоре — угроза выкидыша напомнила о себе. И снова я на сохранении, теперь уже в отдельной палате. Я нечеловечески много читала — все подряд, но только не о беременности и детях — тематическую литературу я решила изучать только тогда, когда в моем положении наступит стабильность. В общей сложности я провела в больничных стенах около 12 недель. На двадцатой неделе я выписалась и начался самый светлый период моей беременной жизни. Сейчас, по прошествии 3-х лет, я вспоминаю только эти месяцы, и мне кажется, что у меня вообще не было проблем — так гладко и красиво я доходила свой срок. Все было как в журнале для будущих и состоявшихся родителей — прогулки по вечерам и в выходные, хорошее питание, положительные эмоции, впечатляющий внешний вид. Я непередаваемо изменилась внешне и внутренне. Мозги заплыли сладким жирком, на лице закрепилось блаженное выражение, я начала разговаривать со своим животом, я балдела от начавшихся передвижений ребенка внутри меня, я стала настоящей беременной и упивалась своим состоянием. Приближался день, предсказанный мне как "раньше которого нельзя". Я позволила себе мечтать и представляла, как моя дочь родится тогда-то или тогда-то и нет ли в этом тайного смысла или знака судьбы.

При всем при этом началась красивейшая весна — лучшее украшение беременной женщине. Я считала себя крайне сексуальной, красоткой немыслимой, меня даже волновали окружающие мужчины. Все бы было отлично, если бы время вдруг не начало бешенно скакать вперед, а я не делала ни малейших попыток к тому чтобы разродиться. Почему-то мне было вполне удобно с ребенком под сердцем, я уже знала, что после родов жизнь моя изменится до неузнаваемости, и слегка этого побаивалась. И тут бес попутал меня сходить на одно простенькое обследование — рентген детородных путей, после чего нервных клеток у меня уменьшилось вдвое. Рентген показал, что сама я ни за что не рожу, что есть у меня то самое место, где так узко, что порвется точно. Короче, кесарево неминуемо. У меня — шок. К тому времени я уже начиталась модной литературы, и была почти готова рожать в ванной, о каком кесаревом могла идти речь? Вот тут и начались мои мытарства, с которых я начала свою историю. Я доверяла врачам, но один умный американский автор, которому я почему-то доверяла еще больше, в своей прогрессивной книжке обронил фразу, звучащую буквально следующим образом: "Поймите, милые женщины, врачам гораздо проще и спокойнее сделать Вам кесарево сечение, чем двадцать пять часов принимать у Вас роды, которые еще неизвестно как закончатся, а Ваш психологический шок после искусственных родов никого не интересует". Сейчас я понимаю, что в своем упорстве была не совсем права, что больше думала о своих эмоциональных ощущениях (как же я не буду знать, что значит родить самой?), чем о ребенке, но интуиция развилась у меня так ярко, что я почти видела как все происходит по моему сценарию.

И вот мы сидим на балконе в последний перед новой жизнью вечер и пытаемся поговорить. Мы в сотый раз пробуем обсудить тему моих родов и никчему не приходим, потому что оба хотим естественного варианта и страшно боимся навредить ребенку. Тяжело навздыхавшись, я ложусь и сплю, вижу во сне свои роды, а муж, оказывается даже не пытается спать, так как чувствует что сегодня я его осчастливлю.

Проснувшись часа в четыре утра, я поймала его сосредоточенный взгляд, и сообщила: "Что-то низ живота у меня побаливает... периодически". Смысл сказанного тут же дошел до нас обоих и мы стали спешно собираться. Через пятнадцать минут схватки стали настолько чувствительными, что мне на мгновение привидилось как я рожаю дома, при помощи мужа и Господа Бога. Подъехало такси, водитель меня явно боялся, я же шутила и радостно охала при схватках. Перед входом в приемное отделение я остановилась и предложила мужу еще погулять — утро к этому очень располагало. Но он затолкал меня в дверь, думая, видимо, что разум на время меня покинул. К тому, что рожать больно я не готовилась совершенно. Во-первых, я считала, что рожу как мама (она родила за 3 часа ), во-вторых, знала что будет обезболивание. Между тем схватки усиливались, сестра приемного отделения влила в меня огромную клизму, что само по себе отвратительно, а в картину приближающегося торжественного события вообще не вписывается, никто вокруг меня не суетился и я начала нервничать. Разбуженная акушерка приехала через час, застав меня свернувшуюся клубком на кушетке предродовой. Все прочитанное о родах сидя, стоя, на корточках, о ходьбе во время схваток, о правильном дыхании почему-то моментально забылось. Ходить, да и вообще вставать мне абсолютно не хотелось. Хотелось лежать и стонать, что я и делала. В момент, когда мне показалось, что со следующей схваткой я перейду на ор, мне вкололи обезболивающее и примерно в течение часа я проплавала в околоболевых пространствах. С момента моего приезда прошло часа три и внутренне я была готова к продолжению схваточного периода еще часа на четыре, но удивленная акушерка известила меня, что маточный зев полностью открыт и сейчас меня повезут рожать.

Вспоминать о происходящем в родовом зале мне до сих пор немного стыдно. Героини из меня не вышло. Орала я во всю мощь окрепших от длительного некурения легких. Был момент, когда я малодушно умоляла "разрезать меня к чертовой матери и прекратить эти пытки". Надо мной добро посмеивались и всячески торопили. Наконец мне показалось,что вот сейчас меня разорвет надвое, я успокоилась и приготовилась умирать, слабо удивляясь, почему никто меня не спасает. Тогда то в ухо мне громко рявкнули "Последний раз!", я, дико заорав, рванулась вперед, прекрасно понимая, что точно не выживу, но хоть ребенка рожу и почти сразу все прекратилось. Наступила тишина. Чего-то не хватает — пронеслось в голове электрическим сигналом, я моментально сообразила "чего" и выдохнула: "Где ребенок?" "Ну вот он, что вы волнуетесь", — как-то обиженно сказала акушерка и тут же слух вернулся ко мне, и я услышала писк моей дочери, а потом ее саму, теплую, красную, смешную, похожую на щенка, крысенка и вообще всех новорожденных зверенышей одновременно, положили мне на грудь. Дальнейшее описать я не берусь — меня ударило такой любовью и нежностью, что я могла только плакать и гладить копошащееся на мне тельце.

Потом было наше взаимное с акушеркой удивление, что я умудрилась родить во-первых довольно быстро (в общей сложности за 5 часов), а во-вторых без единого разрыва. "Все от Бога", — решили мы, и, думаю, были правы.

Моей дочери сейчас два года, я по-прежнему нахожусь в высшей точке любви к ней и понимаю, что это навсегда. Мы думаем о втором ребенке, и я точно знаю, что рожать его буду с большим вдохновением и постараюсь полюбить свою боль. Во всяком случае теперь я знаю, какова награда за страдания, и ради нее можно выдержать абсолютно все муки ада, тем более что забываешь о них через секунду после их прекращения.