Мы сами приводим детей к ожирению. Значит ли это, что за процесс похудения мы тоже ответственны? Вот что думает мама, сын которой самостоятельно похудел на 34 кг в 16 лет.
В тот момент, когда инструктор программы по снижению веса Weight Watchers объясняла группе подростков, как заказывать гамбургер в ресторане, я почувствовала, что в душе моего сына произошел внутренний надлом. Женщина-консультант описывала пошаговый алгоритм: во-первых, никакого кетчупа и майонеза; во-вторых, убрать верхнюю часть гамбургера — да, гамбургером можно наслаждаться без верхней части булочки; в-третьих, отказаться от картофеля фри, о котором мы с вами, друзья мои, говорили на прошлой встрече.
Мой сын сидел передо мной, и я видела, как он нервно ерзает на стуле. Я ощутила, как всего одна фраза, произнесенная с назидательной мягкостью и вежливой напористостью, лишила его радости жизни. Было нарушено его право воспринимать гамбургер как единое целое, но, самое главное, разбилась иллюзия, которую он упорно поддерживал в течение шестнадцати с половиной лет: что с ним все в порядке, что у него нет ничего общего с людьми, которые посещают клубы худеющих, садятся в кружок, снимают обувь, встают на весы и рассказывают друг другу о том, какое искушение им удалось побороть на прошедшей неделе.
Мой сын захотел сбросить вес
Мы заранее договорились, что эта встреча пробная. Незадолго до этого мы ездили в магазин одежды, после чего сын попросил нас помочь ему похудеть. Я не страдаю от того, что мой ребенок носит размер XL, но безумно обрадовалась его просьбе, потому что он сам завел этот разговор и сам захотел сбросить вес.
Несколько лет назад я дала себе слово никогда не вставать на сторону тех, кто причиняет ему душевную боль: дети, которые обзывали его "жирным", когда ему было четыре года; внутренний голос, который иногда шепчет ему, что он не такой, как все; учительница в начальной школе, сделавшая язвительное замечание; дальняя родственница, накануне Пасхи пошутившая про его здоровый аппетит.
Я точно знала: если мы заставим его меняться, но сам он не осознает необходимости этого, мы станем гордыми родителями мальчика, который носит размер М, однако он будет делать это не для себя. Он будет чувствовать себя гамбургером без верхней части булочки, без кетчупа и майонеза и без своего лучшего друга. Да-да — без картофеля фри.
Вот почему его просьба о помощи произвела на меня столь сильное впечатление. Разговаривая с ним, я поняла: он прекрасно осознаёт, что приобретает и что теряет, и теперь готов измениться и хочет этого. Я должна была найти верный способ осуществления задуманного не потому, что мечтаю о более здоровом или более привлекательном сыне. Я надеялась открыть окно для постоянного диалога между ним и его едой, для любви и ненависти, чувства блаженства и чувства вины, которые сопутствуют этому диалогу.
Окно, которое позволит ему изменить представление о своем теле и о своей мужественности, полюбить себя таким, какой он есть, добиться успеха, побороть искушение, испытать настоящий голод и ощутить чувство сытости, выяснить, почему он переедает и почему должен скорректировать свои пищевые привычки.
Но использовать это окно сможет только он сам, и чем лучше он научится понимать себя, тем более счастливым и гармоничным человеком станет. Или не станет.
Прекрасно отлаженная система голода и насыщения
В организме новорожденного ребенка механизм голода и насыщения работает превосходно. Инструкции предельно просты: если голоден — кричи, и еда придет; если насытился — закрой рот, отвернись, и еда больше не будет поступать.
В младенчестве плач, выражающий потребность в еде, имеет огромное значение: ребенок сигнализирует о своем голоде, и Вселенная откликается на его запрос. В этом базовом акте взаимодействия заложен огромный коммуникационный потенциал. Я ищу ключи от машины, обращаюсь ко Вселенной — и нахожу их; я хочу заключить важную сделку, поэтому отправляю сообщение во Вселенную — и готово.
Обретенная уверенность имеет двойную ценность: это уверенность в себе, в способности заявить о своем чувстве голода, зная свой организм и понимая, когда ты проголодался; но это и уверенность в том, что мама накормит тебя, как только ты скажешь ей, что голоден, ведь она понимает тебя, и ты можешь на нее рассчитывать, ибо она — Вселенная, и вместе вы составляете единое целое, а ты пока не обладаешь самостоятельностью.
Каждый раз, когда мы незаметно засовываем ложечку каши в рот малыша или даем ему бутылочку только потому, что пора кушать, а не потому, что он просит об этом, или радуемся, когда малыш доел фруктовое пюре, но забываем, что он закрыл ротик и отвернулся, дойдя до половины баночки, мы должны понимать, что нарушаем его тайное соглашение со Вселенной, выводим из строя прекрасно отлаженную систему и лишаем ребенка уверенности, с которой он рождается.
Эмоциональная зависимость от еды
И со временем ситуация усложняется. Ребенок упал на детской площадке и ударился? Все исправит кусочек шоколада — к счастью, у меня в сумке как раз завалялся один. Моя малышка быстро успокаивается, когда я даю ей что-то сладкое, так что коленка уже не болит.
Скучно на дне рождения? Не беда, всегда найдутся чипсы и сладости, и нам станет повеселее, ведь, когда мы что-то жуем, мы заняты и уже не так сильно мучаемся от безделья. Мы не думаем, как бы развеять скуку , — мы испытываем удовольствие, а разочарование забыто.
А когда дети ссорятся в машине? Мы просто отвлекаем их перекусом, желательно таким, чтобы хватило на всю поездку, потому что, когда их рты заняты, они издают меньше шума, а когда им комфортно, они меньше ссорятся.
И теперь вы не отправляетесь в гости к бабушке без целой сумки с едой — к тому же, наполняя эту сумку, вы чувствуете, что делаете благое дело, ведь готовить еду для детей всегда приятно.
Постепенно чувство голода и чувство насыщения утрачивают свое исходное предназначение, а еда становится частью эмоциональной сферы. И вот что ужаснее всего — мы сами учим этому наших детей. Мы установили эмоциональную зависимость, потому что это было удобно, потому что так разрешались конфликты, потому что мы сами так делаем, потому что нам тяжело видеть своего ребенка расстроенным или страдающим, потому что еда приносит радость, потому что у нас самые добрые намерения.
Кстати говоря, с жаждой у нас нет проблем. Как правило, мы не напоминаем детям, что им нужно попить, не заставляем их пить воду, не призываем их опустошать чашку до последней капли, и дети прекрасно контролируют ситуацию, ничего плохого не случается, потребность в жидкости не смешивается с другими желаниями; все просто, и это их дело, а не наше.
Контролировать ли сферу еды?
А затем наступает этап, когда раздаются осуждающие нас голоса. Родитель, у которого слишком толстый или слишком худой ребенок, воспринимается как человек, пренебрегающий своими обязанностями. Эти голоса объясняют, почему вы ответственны за то, сколько ест ваш ребенок, и почему вы виноваты в том, что другие дети смеются над ним.
Если вы гуляете с пухлым ребенком, эти голоса выносят свой вердикт и признают вас нерадивым родителем. "Конечно, ребенку все позволяют, — шепчут они у вас за спиной. — Почему они покупают ей шоколадное мороженое, если можно предложить фруктовый лед?" "Сейчас ему всего четыре года, но когда ему исполнится четырнадцать, будет уже поздно".
И вот что на самом деле говорят эти голоса: родителям иногда приходится учить детей контролировать себя и устанавливать ограничения, знакомить детей с нежелательным развитием событий.
Так в чем разница между тем, когда ребенку разрешают смотреть телевизор весь день, и тем, когда ему дают добавку за обедом? Возможно, вам стоит вмешаться? Взять на себя ответственность там, где ребенок еще не в состоянии сделать это сам? Помочь ему сбросить вес, прежде чем он найдет глубокий и мрачный смысл в том, чтобы отказываться худеть?
Мы все совершаем ошибки
Мы еще не касались вопросов генетики и ничего не сказали о наших собственных расстройствах пищевого поведения, о том, что мы можем читать нравоучения и объяснять, ограничивать и воспитывать, хотя дети понимают все без слов: они видят, как мы, стоя на кухне, жадно хрустим свежим багетом или съедаем полкило мороженого, сидя перед телевизором после тяжелого дня.
Они чувствуют на себе наш взгляд, когда едят слишком много, и ощущают наше беспокойство, когда едят слишком мало. Они осознают, что контракт нарушен, что мы вершим над ними суд, что они не могут доверять ни своему телу, ни себе, что они для нас недостаточно хорошие, недостаточно красивые, недостаточно стройные или недостаточно стильные, что мы взяли под контроль их тело, а они больше не свободны и от них требуется только полное подчинение. Мы решаем, когда они голодны и когда сыты, когда им хочется чего-нибудь сладкого и когда нужно остановиться.
Мы играем важную роль в установлении норм: определяем, сколько сладостей ребенку разрешено съесть в день, готовим еду и накрываем на стол, покупаем полезные продукты, подаем пример (в том числе и человеческой слабости — когда показываем, что нам тоже бывает трудно сопротивляться и мы даем слабину, или, наоборот, одерживаем победу над собой, ограничиваясь одним кусочком шоколада, а хотелось съесть всю плитку).
Рассказываем детям о принципах здорового питания, приучаем к регулярным занятиям спортом, вместе с детьми наслаждаемся хорошей семейной трапезой, когда самое главное — беседа за столом, единение, смех или разговоры о событиях прошедшей недели, а не содержимое тарелок или количество съеденного.
С другой стороны, мы не разрешаем детям вставать из-за стола раньше времени, угрожаем, что они не получат десерт, если не съедят всю порцию, и совершаем множество других серьезных ошибок.
Мы не должны наполнять дом сладкими ловушками, заставляя ребенка сдерживать себя, если его братья и сестры худые и здоровые. Мы должны учить детей с самого раннего возраста, что они могут доверять сигналам своего организма, ведь наш организм — разумная система, он сам знает, когда устает, испытывает жажду, когда ему нужно в туалет или хочется сладкого.
Я – его Вселенная
Когда мой сын повернулся ко мне и прошептал: "Мама, это было одно из самых грустных мероприятий в моей жизни", я поняла его. Я ни на секунду не сомневалась: я продолжу поиски, пока не найду такой вариант, который поможет ему достичь поставленной цели, ведь это моя задача, ибо мой мальчик послал сигнал бедствия во Вселенную, а я была его Вселенной почти семнадцать лет.
В нашем контракте его задача — хотеть, мечтать, развиваться, совершенствоваться, а моя — слушать его плач, крик, слова и тайны, поддерживать, воодушевлять, верить в него, даже если он сам не особенно верит в себя, позволить ему столкнуться с реальной жизнью во всех ее проявлениях, со взлетами и падениями, помочь ему принять свою хорошую и плохую наследственность, смириться со своей неидеальностью, так же, как смирилась с ней я, и объяснить ему, что он сам хозяин своей судьбы. Я здесь только для того, чтобы быть Вселенной, которая ответит на его сигнал.
Если вы спросите меня, почему я не смотрю в тарелки моих детей и ничего не говорю, когда они берут добавку, почему не сажусь поболтать с ними и не советую им похудеть, я отвечу очень просто: несмотря на фантазии об идеальном семейном портрете, на котором будут запечатлены худенькие, модно одетые дети, несмотря на то, что легче взять все в свои руки, контролировать ситуацию, стать женщиной — продовольственным полицейским, я предпочитаю держаться в стороне и любить своих детей такими, какие они есть, не пытаясь их исправить, улучшить, покритиковать и изменить. Потому что я не хочу заставлять детей расплачиваться за мои желания. Да, это трудный выбор, но я знаю успешных, счастливых, умных и смелых людей, которые тоже носят размер XL.
Попрощаться с толстым мальчиком
Сегодня, год спустя, мой сын весит на тридцать четыре килограмма меньше, у него размер M. Мы нашли диетолога, достаточно мудрого специалиста, который отнесся к нашей проблеме с долей юмора, составили план питания, куда включили все любимые продукты нашего сына, объяснили ему, что значит проявить терпение, и заострили его внимание на вознаграждениях.
Мы оставались в стороне и с восхищением наблюдали за его прогрессом, поднимая тосты за его решимость и настойчивость на семейных обедах. А после того, как он похудел на десять килограммов, и никто в школе ни словом об этом не обмолвился, мы отмечали каждое отверстие на ремне, становившееся ненужным.
Довольно быстро сын понял, что может обойтись без диетолога, он попросил нас отказаться от ее услуг и пожелал продолжать самостоятельно. И ровно через год после начала работы над своим весом, во время похода по магазинам, он предложил нам купить его диетологу цветы.
Мы поехали к ней домой и вручили ей букет. По дороге я спросила, что он считает самым важным событием прошедшего года, и он сказал: "Я знаю, что, если я смогу попрощаться с толстым мальчиком, которым я был раньше, я смогу все!"
