Знакомая нам по книге и сериалу "Вызовите акушерку" Дженнифер Уорф продолжает рассказывать историю своих пациентов в книге "Тени Ист-Энда" — но речь чаще идет не о беременных и роженицах, а о стариках, которые застали совсем другую жизнь в конце XIX и начале XX века. Когда 16-летнему Джо так и не удалось найти работу в лондонском порту, он, не вполне понимая, что творит, записался в армию. 80-летний бывший военный рассказывает медсестре Дженни о службе в армии, какой она была во времена его юности.
Вокзал Ватерлоо
Гвардеец Джо Коллетт вместе с остальными шестьюдесятью новобранцами прибыл на вокзал Ватерлоо к половине десятого. Каждый считал, что рекрут выделил его особенно. Все они были бедны и крайне удивились встрече. Никто из них не знал, что армии полагалось каждый год набирать по двенадцать тысяч человек, чтобы компенсировать потери, — в основном из-за погибших.
Кроме того, на станции присутствовало около сотни разряженных девушек. Эти юбки, ленты, кружева, складки, оборки и рюши! Эти ботиночки с гетрами на пуговичках и широкополые шляпы, отягощённые фруктами, цветами и перьями! Но что это, неужели макияж? Джо никогда раньше не видел дам с накрашенными губами и щеками, и это зрелище совершенно его заворожило.
Девушки льнули к солдатам — по двое-трое на одного. У некоторых за подвязку была заткнута фляжка джина или рома, и появление алкоголя сопровождалось обильным шелестом юбок и притворным смущением. До отхода поезда оставалось всего полчаса, но девицы умели распорядиться временем. За полчаса может случиться многое, а красотки знали, что каждый солдат получил сегодня шиллинг.
Джо был выше остальных и очевидно хорош собой. Его атаковали сразу — ему предложили фляжку рома, которую он со смехом выпил залпом. Алкоголь сразу ударил ему в голову, и он обнял брюнетку, которая с песнями потащила его по станции.
Джо казалось, что он никогда не был так счастлив. К ним присоединились ещё две девушки и вывели его из вокзала на окрестную лужайку. На часах было без четверти десять. На лужайке девушки принялись целовать, тискать и нежить его. Уже изрядно нетрезвый Джо ощутил, как у него поднимается давление — и не только оно.
И тут обнаружилось, что у Джо нет при себе шиллинга. Девица завизжали от ярости и принялись пинать и толкать его, и он упал, ударившись головой об стену. Они сорвали с него камзол, обыскали карманы, швырнули его на землю — великолепный алый камзол! — и втоптали в грязь. Они таскали его за волосы и царапали, пока у него по лицу не потекла кровь. Девушки плюнули на него и убежали, шелестя юбками.
Потрясённый Джо привалился к стене. Он никак не мог уразуметь, что произошло. Голова болела от удара. Как вдруг, словно сквозь вату, он услышал резкий звук. Что это? Господи, да это же свистят на вокзале. Олдершот... последний поезд... нельзя опоздать... дезертирство... порка... тюрьма. Он подхватил камзол и захромал на перрон. Носильщик подсадил его в вагон, и Джо рухнул на сиденье.
Новобранцы: первый день в армии
"Давай, спящая красавица, ты теперь солдат, и мы в Олдершоте. Потом её во сне увидишь".
Олдершот? Что это? Открыв глаза, Джо увидел с полдюжины ухмыляющихся парней в алом и всё вспомнил. Он же теперь солдат... вчера он встретил рекрутера. Голову выше, плечи назад, грудь колесом, дыши глубоко, не сутулься. Джо резко встал, и голова его чуть не взорвалась от боли.
"Да он ещё ребёнок, оставьте его. Успеет пообтесаться. Пойдём-ка, дай руку". Джо с трудом спустился на платформу, опираясь на руку неизвестного компаньона.
"Становись в строй! — скомандовал штаб-сержант. — Перекличка. Внимание".
Разношёрстная компания новобранцев засуетилась, пытаясь выстроиться в линию. Штаб-сержант кричал, ругался и размахивал стеком, пытаясь построить их. Полного успеха добиться не удалось, и ему пришлось довольствоваться имеющимся результатом.
"Становись в колонну, по четыре в ряд, быстрый марш!"
Для нетренированных людей стать в колонну не проще, чем в линию. Штаб-сержант ругался, изрыгал проклятья и вовсю размахивал стеком, пока ему не удалось сформировать некое подобие колонны.
До лагеря было четыре мили, что пошло Джо на пользу. Когда они добрались, голова его уже прояснилась и лишь слегка побаливала после удара о стену. Ночной воздух освежил его, а присутствие людей вокруг успокоило.
Караульные стремительно вскочили, заслышав приближающуюся колонну. Штаб-сержант рявкнул что-то невнятное, прозвучавшее как "Ой!". Новобранцы, не разобрав, продолжали маршировать. На четверых караульных у входа надвигалась угрожающая толпа гвардейцев, каждый со штыком, поднятым под углом сорок пять градусов и направленным им на желудки. Ещё один шаг, и их бы проткнули насквозь.
Передние ряды остановились. Задние продолжали идти, прямо на спины остановившихся. Почти половина колонны попадала. Поскольку они только прибыли из нормального мира, где подобное происшествие считается смешным, то расхохотались, но штаб-сержант не увидел в случившемся ничего забавного. Он ругался и проклинал их кретинизм.
Я искренне наслаждалась вечером, хересом и воспоминаниями старого солдата. Мне бы и в голову не пришло, что повествование о жизни британской армии в 90-х годов XIX века может заинтересовать меня, но благодаря таланту рассказчика я явственно представила те годы.
— Так вы, значит, добрались до бараков, и голова к тому времени прошла. Что произошло дальше?
— Нам велели стелить койки. Солдаты спят в койках, а не в кроватях. Они состоят из двух половин — нижняя как бы выезжает из верхней. Такая конструкция высвобождает в бараках место. Капрал показал нам, как управляться с койками. На каждой лежали соломенный тюфяк и два грубых одеяла. Ни подушек, ни простыней у нас не было.
Видимо, я пропустил сигнал побудки. Несколькими секундами позже в барак ворвался капрал: "А ну вставать, живо! Быстро, слышите?".
Видимо, я не пошевелился, а через мгновение уже лежал на полу — капрал выдернул нижнюю часть койки из-под верхней. Это было весьма эффективным методом побудки для тех, кто не слышал звонка — он звучал каждый день в пять утра.
Мы выстроились в некое подобие строя и прошествовали вниз по каменным ступеням. Нас заставили выполнять разные упражнения — отжимания, прыжки-"звёзды", приседания с прямой спиной, выпады. Но я думал, что это лучше, чем шататься у ворот дока в ожидании работы. Так и было. Последнюю четверть часа мы занимались самым утомительным упражнением — бегом с высоким подниманием коленей. После тренировки мы умирали с голоду.
Завтрак состоял из сухого хлеба и сладкого чая. Всё показалось нам таким вкусным! После этого мы ещё час маршировали по плацу. В девять утра прозвенел звонок, и новобранцев распределили по полкам. Это происходило ежедневно, поскольку рекруты набирали неопытных пареньков, типа меня, семь дней в неделю.
Мы маршем отправились на склад снабжения, где нам выдали шинели, накидки, краги, красную форму, синюю (для тренировок), сапоги, рубашки, носки и полковые аксессуары. Кроме того, мы получили ружья, штыки и два белых кожаных ремня с поясными сумками на пятьдесят патронов. Ещё нам выдали высокие меховые гвардейские шапки. Все в полку страшно гордились ими.
Нас четверых препроводили в комнату, окна которой выходили на площадь. Каждый барак возглавлял капрал, ему помогали пара дежурных постарше. Нас научили управляться с ремнями, скатывать шинели и пристёгивать их к ранцам, надевать краги, показали, как чистить одежду, вешать накидки и шинели на вешалки над койками, даже как именно лямки ранца должны свисать с вешалок над изголовьем койки.
Шотландские гвардейцы
Зачем нужна униформа
Подобное тщание и внимание к мелочам напомнило мне то, как я училась сестринскому делу. Я сказала об этом мистеру Коллетту. Нам выдавали три платья по фигуре, двенадцать фартуков, пять головных уборов и накидку — вместе с подробными указаниями, как это всё носить. Кромка платья должна была быть ровно на пятнадцать дюймов выше пола.
Головные уборы — плоские куски накрахмаленного льна — надо было складывать обозначенным образом и прикалывать на голову в указанном месте. Фартуки следовало прикалывать к определённой точке на лифе и подгонять под длину платья. Ботинки должны были быть чёрными, на шнурках и с бесшумной резиновой подошвой. Чулки — только чёрные, со швами. На дежурстве следовало появляться только в полном обмундировании.
Мы обсуждали, нужна ли подобная дисциплина.
— Для мужчин — обязательно, — сказал мистер Коллетт. — В больших коллективах мужчины легко могут одичать. Все мы в душе дикари и без облагораживающего влияния женщин стремительно возвращаемся к первобытному состоянию. Военная дисциплина — единственное, что держит нас под контролем. Хотя для женщин мне это не кажется необходимым, не так ли? Но по мне, медсёстры выглядят очаровательно, так что я только за униформу.
Я хихикнула. Мне кажется, что униформа медсестёр начала и середины ХХ века — один из самых сексуальных нарядов всех времён и народов. Её очарование невозможно превзойти. Все юные медсёстры, включая меня, отлично понимали, как соблазнительно мы смотримся в ней. Забавно, что деспотичные старые медсёстры, строго требовавшие, чтобы мы носили форму, словно не осознавали, какой эффект она производит на противоположный пол.
В те непростые дни студенткам приходилось жить в убогих медсестринских общежитиях и возвращаться по вечерам не позже десяти. Мужчин туда не пускали, а если девушку ловили в общежитии с кавалером, её исключали. Во время учёбы нельзя было выходить замуж.
Всё это делалось, чтобы подавить нашу сексуальность, однако одевались мы очень эффектно. Есть что-то бесконечно ироничное в том, что в нынешнем свободном обществе, где всё дозволено и медсестры могут жить, как хотят, форменная одежда изменилась до неузнаваемости, и обычная медсестра напоминает мешок картошки, стянутый верёвкой, и, как правило, носит штаны вместо чёрных чулок.
Я спросила мистера Коллетта, как он переносил ограничения армейской жизни. Давалось ли ему это так же тяжело, как мне в студенческие годы?
— Поначалу мне было нелегко. Всем нам. Шотландский гвардейский полк гордился своим почётным положением, поэтому у нас было больше учений, тренировок с ружьём и штыком, мы чаще маршировали и носили куда более тяжёлые ранцы, чем остальные. Кроме того, у нас было меньше свободного времени. Мы так уставали, что редко заглядывали в лавку, где торговали спиртным. Зачастую в восемь вечера я уже расстилал койку и засыпал до побудки.
Денег у меня было больше, чем когда-либо в жизни. Я получал шиллинг в день и отсылал матери четыре в неделю. Я знал, что этого хватает на аренду, и поклялся себе, что всегда буду оплачивать ей жильё, чтобы ей не пришлось страшиться работного дома. И я поступал так много лет, даже после свадьбы.
Самые счастливые годы — после свадьбы
Я попросила его рассказать о женитьбе.
— После трёх месяцев в Олдершоте мне дали двухдневный отпуск, чтобы навестить родных перед отъездом в Плимут. В нашем дворе жила девушка, которую я знал много лет, но она теперь выглядела куда старше, чем мне запомнилось. Наверное, обо мне она подумала так же. Никогда больше я не встречал такой прелестной девчушки.
Он нежно усмехнулся и медленно набил трубку, потёр её между ладонями и провёл по щеке её тёплой чашечкой.
— Нам тогда было всего шестнадцать лет, а два дня — это очень мало. Но я уже понимал, что она для меня — единственная на свете. Мы договорились, что она дождётся, пока я смогу на ней жениться. В те дни долгие помолвки были обычным делом — пары зачастую готовы были ждать свадьбы по десять-пятнадцать лет. Нам же пришлось терпеть всего три года.
Он поджёг щепку от огня в камине, раскурил трубку и с силой затянулся. Вид у него был задумчивый.
— Слава богу, что я тогда встретил Салли, потому что это помогло мне не заразиться в Плимуте. Это был шумный город, где расквартировались десять-двенадцать полков, да ещё моряки и пехотинцы в придачу. На каждой улице стояли пабы и бордели, а в каждом баре сидели проститутки.
Я быстро разобрался, что к чему. В армии всегда так. Ты сразу понимаешь, что если пойдёшь с одной из этих девиц, то легко можешь подхватить что-то венерическое. Это был бы конец моей военной карьеры, конец надеждам завоевать Салли и конец содержания матери.
Так что я берёг себя. Сослуживцы называли меня сумасшедшим, мол, надо гулять, пока можешь. Но я-то видел, сколько людей попали с самыми разными болезнями в лазарет, и понимал, что это они сумасшедшие.
Виндзорский замок
После Плимута меня определили в Виндзорский замок, в гвардейскую пехоту королевы Виктории. Это была моя лучшая должность. Работы было немного, в основном маршировка по строевому плацу. Несколько часов в сутки мы проводили в карауле, но каждые два часа дежурные сменялись, и можно было отдыхать два часа до следующей смены.
Там я начал читать. Я знал, что мне недостаёт образования, хотел это исправить. В бараках была библиотека, и я брал всё, до чего мог дотянуться. Это превратилось в страсть. Чем больше я читал, тем яснее осознавал свое невежество.
Я поглощал книги, как остальные — выпивку. Я читал всё свободное время, и эта привычка осталась со мной на всю жизнь, пока не отказали глаза.
Вид у него был печальный, но он тут же взбодрился:
— Но я могу слушать радио! Со слухом у меня всё в порядке. В общем, в Виндзорском замке мне нравилось. Как ни странно, в армии, чем меньше ты работаешь, тем больше тебе платят. За службу в королевском полке нам давали девять пенсов в день сверху.
Теперь я уже хорошо зарабатывал и мог попросить у командира разрешение жениться. Он сказал, что я ещё слишком молод, но, узнав, что мы с невестой знаем друг друга с тринадцати лет, согласился. Иногда солдатам и их жёнам предоставляют семейное жильё. Этого я и добивался.
Я не хотел жениться, чтобы Салли потом жила в городе, а я в бараках. Командир сказал, что надо подождать, пока освободится домик. Через два года мы с Салли поженились, и после этого я увёз её в Виндзор. Наши близнецы родились в Виндзорском замке, и я был самым гордым молодым отцом во всём полку.
Но счастье наше было слишком велико, чтобы длиться долго. Из Южной Африки приходили дурные вести. Каждую неделю туда посылали пехотинцев. Я подозревал, что скоро придёт и моя очередь, хотя и не говорил этого Салли. Так и вышло. Итак, 1 ноября 1899 года я отплыл в Южную Африку.
