Итак, господа, можете поздравить! Теперь у меня четверо детей! Четверо?! И когда это меня угораздило? Да... Бывает.
Будучи беременной, я воспринимала свою предстоящую многодетность как нечто из разряда прекрасного далека. Вот представите себе, жили вы жили, а тут вам - бабах! - еще двоих девчонок судьба решила подарить! Что-то за гранью фантастики. Это сейчас оно как-то даже очень ничего смотрится, когда мы с мужем и потомством, получившим от нас в честь своего рождения королевские имена - Марин, Софья, Виктория и Елизавета, по улице идем, собирая взгляды обалдевших российских граждан. Но было и по-другому...
Были сладостные и вместе с тем такие тяжелые месяцы ожидания.
Второй и третий месяцы беременности стали для меня настоящей школой выживания. Токсикоз был такой, что пришлось брать на работе недельный отпуск за свой счет. Не слишком хотелось, чтобы народ лицезрел меня, некогда вылизанную фифочку с гордо поднятой головкой, в таком жутком беременном виде. У меня от рвоты поломались кровеносные сосуды в глазах; я производила впечатление страдалицы. Потом, чуть позже, стало полегче, и я, работая педагогом, смогла даже героически довести учебный год до логического конца.
Потом, на последних неделях беременности, вдруг практически отказали ноги, а кости болели так, что даже кусок хлеба удержать в руках было не так уж просто. Эта сейчас я с улыбкой вспоминаю материальный ущерб, принесенный мною на алтарь беременности в виде огромного количества разбитой посуды, а тогда было так обидно чувствовать себя неуклюжей клушей.
Отвратительное самочувствие заточило меня в стены квартиры. И когда время неумолимо стало приближаться к отметке 39-40 недель, я с великой радостью и из последних сил стала готовиться к отправке в роддом. Бедные слонихи!
Потом было исключительно нежное и даже сочувствующее внимание со стороны врачей, готовящих меня к плановому кесареву. Я была в центре внимания всех. Ну как же! Не часто люди в наше время решаются третий раз родить, да еще двойняшек. Вечерами по телефону я выдавала грозные указания своему семейству, оказавшемуся под игом бабушек, а днем с собачьей преданностью заглядывала в глаза докторам и вопрошала: когда?
Наконец был назван день - 27 октября, пятница.
Накануне я поняла, что процесс пошел, особенно в моем животе. Появилась цель жизни - не разродиться до утра и не попасть в руки неизвестной бригады акушеров.
Вечер был посвящен замаливанию грехов. Меня отвезли в ближайшую церковь. Войдя внутрь, я сразу попала в объятия полумрака и торжественной тишины. Каждый шаг отзывался гулом под сводами купола. Народа не было. Стоя перед иконой, я поняла, что судьба моя и моих еще не рожденных детей в руках Всевышнего. Не оставляло в покое тягостное ощущение беспомощности, одиночества. Я искала утешения. И нашла его. Стало немного легче.
На обратном пути мы заехали за мороженым. Был куплен целый килограмм чудесного смородинного лакомства. Меня высадили на пороге роддома, и я пошла с верой в лучшее и с мороженым под мышкой в свою палату.
Ночь я провела, как принцесса на горошине, если не сказать хуже. Наутро смотреть на меня без тоски было нельзя. Все сильнее и сильнее стало прихватывать необъятных размеров животик. Он так ни на граммулечку и не опустился, а возвышался надо моим телом Переменным Эльбрусом.
В семь утра позвонила домой. Торжественно распрощалась со старшими (теперь - старшими!) детьми, мужем и выдала последние наставления.
Врачи констатировали факт: двойняшки наши так и не пожелали перевернуться. Уже после операции я узнала, что старшая Вика лежала попкой вниз, а Лиза "застряла" поперек. Окончательно был вынесен вердикт: кесарево - и только оно. Рисковать не было смысла. Ладно, мама потерпит! И я терпела. Не хотелось уже ничего, даже мороженого. Мучила неизвестность.
Потом меня водрузили на операционный стол. Зеленый кафель на стенах, такие же болотного цвета халаты на врачах и медсестрах стали меня порядком нервировать. Схватки шли по нарастающей. Я лежала распятая и привязанная на таком, как мне казалось, маленьком для нас троих столе и не понимала, зачем такое количество народу толпится возле меня. Маска перед лицом - и все. Меня нет.
То ли я слишком устала от процесса вынашивания, то ли наркоз слишком подействовал, только возвращение оттуда, из небытия, затянулось. Хорошо помню, что полностью отсутствовало ощущение времени, я будто бы находилась в сфере, где нет ни верха, ни низа - ничего.
Анестезиологи с усердием трепали и щипали мою несчастную физиономию и зачем-то трясли, трясли и трясли меня. И что человека в покое не оставят? Вернул меня к жизни чей-то милый голосок. В периоды секундного затишья, когда над моим телом прекращали издеваться, какая-то тетечка вопрошала: Юля, сколько у тебя теперь деток, а? И Юля начинала мысленно загибать пальцы. Но мозг не срабатывал, отупел окончательно, и на некоторое время я снова выпала из времени и пространства. Ответ на заданный вопрос найти было невозможно, как я ни старалась. Но процесс пошел!
Очнулась я уже в реанимации, поняв, что душа моя жива, а вот с плотью дела плоховаты.
За окном октябрь трепал последние листья, завывал в окна и нагонял тоску. А на стенах все тот же зеленый кафель... У меня начались и печеночная, и почечная колика одновременно. Возвращаясь из наркотического небытия, я слышала, как рядом в предродовой кричали женщины, как плакали их родившиеся малыши, и потом снова уходила куда-то. Даже в забытье меня не оставляло сожаление, что вот, хотела, да так и не получилось самой родить. А как было здорово со старшими дочками! Особенно со средней, Сонькой, когда ее, только что родившуюся, сразу плюхнули мне на живот, и мы, уставшие, перемазанные, лежали в обнимку. И не было в тот момент счастливее женщины на свете, чем я. А сейчас... Какие они? Где? Хорошо ли им? Эх, мамки...
Меня тормошили врачи, вокруг бегали медсестры, а хотелось просто лежать, смотреть за окно, где жгли взгляд пунцовые листья какого-то непонятного кустарника, чудом уцелевшего в осенней суете, и ничего не чувствовать, и не видеть этих зеленых стен. С листьями за окном было так уютно. А меня все тормошили и тормошили...
Пришла врач и поведала, что мои крошки в порядке и маме пора бы побыстрее отправиться к родным чадушкам. Мне было все равно. Боль грызла все мое тело и, казалось, не оставит его в покое уже никогда. Если бы в тот момент кто-нибудь осмелился предположить, что я смогу элементарно встать или сесть, я б убила того доброжелателя! Но и на это у меня не было сил. Даже в мыслях.
Однако в какой-то момент возле моей кровати возникла милая доктор - настойчивая и доброжелательная. Я поверила ей. И я села. И я встала. И даже никого не убила, хотя все это проделала, сцепив зубы и кусая губы в кровь. Наконец я смогла сосчитать!!! У меня теперь четыре девчонки! Милые, разные, любимые и пушистые! Я хочу к вам!
Тетечка из справочного принесла мне бутылку с бульоном и клочок бумажки, на котором мой муж написал всего несколько слов. Это были первые буквы, сложенные мною в слова, чудеснее и нежнее которых не было на всем белом свете. Я разрыдалась. Прижала бутылку с бульоном к себе, зажала в кулаке записку и поняла, что пора начинать ЖИТЬ.
На третьи сутки после операции меня водрузили на каталку и начался торжественный переезд из реанимации в послеродовое отделение. Даже не помню, какое это было время суток. Каждый толчок каталки отзывался адской болью в животе. Ну вот и палата, очередная кровать. Плавно перетекая в нее, я с удивлением обнаружила, что ко мне в палату заносят еще одну детскую кроватку. Вот это да! Неужели получилось и я "высидела" своих близняшек? Увидеть бы их...
- Насмотришься еще, - словно прочитав мои мысли, отрапортовала медсестра и вкатила в мой несчастный зад очередную порцию уколов.
...И все же настал момент, когда отворилась дверь и на пороге, как фея из ниоткуда, очаровательная и добрая, появилась детская сестричка с двумя маленькими кульками.
- Ну что, кормить-то будешь? - обнадеживающим голосом спросила она.
Я промямлила, что всегда готова, и сразу мозг застрял на мысли: а как кормить-то? Обеих сразу? Проблема показалась неразрешимой и вместе с тем весьма забавной. Искать ответа на подобный вопрос мне еще не доводилось. Ну что ж, попробуем!
Пытаясь собрать в кучку порезанный хирургами живот, обкладывая его подушками и подпихивая под спину одеяла, чтобы не потерять вдруг вертикального положения, я пыталась рассмотреть получившихся волею Матушки-природы наших деток. Оказалось, что они ну совсем не похожи. Вот тебе и близняшки! Как же мы вас звать-величать-то будем? Надо бы над именами призадуматься, народ подключить, дебаты организовать. Эх, неужели меня отсюда когда-нибудь выпустят, да еще живой? Вот снова со своими капельницами притопали. Деток унесли. С этого момента их приносили на каждое кормление.
Время ползло. А вместе с ним и я училась ползать. Пришел муж и потащил меня на себе в душ. Он держал меня, по-братски подставив плечо, а я цеплялась за него из последних сил - лишь бы не свалиться. По выражению его лица было понятно, что вид у меня - краше в гроб кладут. Ничего, подумалось, мы еще свое возьмем. Потом он увидел девчонок и разомлел, промолвив многозначительно: "Да..." Я не стала вникать в то, что он конкретно имел в виду, вредно хихикнула и стала грызть сухарь с очередной порцией домашнего бульона.
Как хорошо, что я лежала в отдельной палате! Вы знаете, что такое вечерние тусовки мамашек возле телефона? Я так уставала от этого постбеременного общения, что с радостью забиралась в свою роддомовскую порку и понимала, что мне все уже стало надоедать. На пятые сутки в моей голове стал зреть план побега. Я уже достаточно твердо стояла на ногах и даже стала слушать по радио новости.
Наступило 2 ноября. Ровно 15 лет тому назад в этот день я выходила замуж. Думала ли я, что вместо венчания, которым мы с мужем мечтали отметить юбилейную годовщину нашей свадьбы, я буду сидеть в роддоме, да еще с шитым-перезашитым животиком, и привыкать к роли многодетной мамашки?
Зашел лечащий доктор. Я пожаловалась ему на судьбу, и предложила, за неимением большего, отметить столь радостное событие в моей жизни - 15 лет семенной жизни - торжественным выпиванием молока с чаем. Благо выбор его был как в супермаркете. Доктор рассмеялся, мы поговорили о жизни, и я открыла ему страшную тайну: собираюсь, мол, от вас бежать. Человеком, впрочем, как и врачом, он оказался продвинутым. Я выслушала предложенный мне план действий и еще больше загорелась желанием увидеть родные пенаты.
Потом мы с мужем сочинили заявление, и я стала готовиться к уходу под расписку. Накануне выписки пришла мама с моей двоюродной сестрой и притащила кучу детских вещей для выписки. Мои замечательные акушеры, оперировавшие и наблюдавшие меня после операции, недоумевали, отчего это я собралась бежать на восьмые сутки. Обычно на девятые-десятые выписывают. Всячески оправдываясь, я все же напросилась на выписку.
До утра просидела "на чемоданах", перебирая и раскладывая на две кучки чепчики, распашонки, пеленки, одеялки. Девочки спали, а я так и не смогла угомониться. Пытаясь скрасить последние часы пребывания в стенах этой фабрики, где знают, как давать детям жизнь, я сидела и удивлялась, как все призрачно в мире: и зеленый цвет операционной, и боль, и страх. Все куда-то уходит. Будто и не было долгих месяцев ожидания, страданий, неизвестности...
В бархатной осенней ночи тоскливо мигал желтым глазом мокрый светофор, иногда шуршали шинами по опавшей листве автомобили, зажигались и снова гасли огни в доме напротив, где занятые ночными делами люди бродили по своим сонным квартирам. Я люблю ночь. Вслед за ней непременно наступает утро.
Новый день был бурным. Прибежал муж, и мы стали лихорадочно собирать вещи. Их оказалось столько! Наконец все, начиная от электрочайника и кончая видеокамерой, было распихано по сумкам, и муж на время отбыл на машине со всем этим скарбом, дабы отвезти его домой. Настроение у меня было шикарным, я даже нанесла боевую раскраску на не спавшую двое суток физиономию. Ура, я снова возвращаюсь в жизнь! А там и не такое ждет. Больничная закалка пригодится.
Пришли сестрички одевать моих деток к выписке и крайне удивились, увидев, что малышня уже готова. Ха! Что вы хотите, я ж теперь мамашка с опытом! Могу у вас тут подхалтуривать, деток пеленать. Поболтали с медсестричками, посмеялись. Взяли они моих крох, и я вприпрыжку, будто и не валялась здесь несколько дней назад в полукоматозном состоянии, сиганула за ними вниз по лестнице.
Вот они! А вот и я! Они - муж, старшая Машуня, средняя Софья и родня. Я - это я и еще две крошки-бегемошки, сопящие в одеялках за семью розовыми бантами. Ну что, народ, будем знакомиться? Теперь вместе - это мы!
Мы затискиваемся по машинам и катим домой. Обалдевшие от количества девочек, любопытные соседи выглядывают в окна, а мы, в розах и хризантемах, бантах и бантиках, идем домой. На пороге нас встречают наши кошки в количестве двух штук - старуха Пуся и юный красавец Фокс.
Съеден торт, расставлены цветы. Все ушли. Мы остались одни. Боже! Сколько же нас теперь! Да еще кошаки. Под моим чутким руководством муж начинает передвигать мебель - без меня ничего не трогали, все равно не угодили бы. Ну вот, вроде все готово. Старшие дети свалились от усталости и переизбытка впечатлений, мирно похрюкивают. Малышня вроде спит. За окном глубокая ночь, и меня посещает желание подкрепиться. Но между ночным ужином (или завтраком?) желанием послать я выбираю второе. Рухнув на подушку - родную, не больничную! - сквозь дрему слышу, как за дверью мурчат кошки. Видно, перемывают мне косточки и обсуждают, когда же их снова пустят спать в ноги к хозяйке и как часто теперь их будут кормить. В сегодняшней суматохе им повезло - со стола упал кусок сосиски. Ну ладно, кошки, не обижайтесь, вот станет чуть легче... Эхе-хе, и когда ж станет-то?
Почему-то в голову лезут строчки из Льюиса Кэрролла:
Варкалось, хливкие шорьки пырялись по наве
И хрюкотали зелюки, как мюмзики, в мове...
...К чему это? Ах да, это сквозь сон ко мне возвращается сегодняшнее бурное обсуждение имен для наших крошек. Я так хотела старшую Алиской назвать, но народ отреагировал на мое предложение как-то подозрительно спокойно. Постановили, что старшая будет именоваться Викошей-бегемошей, а младшая Лизой. Вспомнилось, как покойная бабушка, прежде чем вспоминала, например, мое имя, перебирала поименно всю родню. И лишь после этого она добиралась до моего имени. Кстати, у нее тоже было четверо детей. Наследственность?
Так сплю я или нет? Коляску вот для двойняшек искать надо. Хотя вряд ли я скоро на улицу выползу. Холодно, да и живот побаливает. А Сонька без меня музыкальную школу задвигала. Надо бы разобраться... Мурке куртку зимнюю покупать надо, тоже без меня никто не решился на сей ответственный шаг. Незаменимая я какая-то.
Засыпаю. Кто-то плачет? Кто это? А это кто? Ну что, мамашка многодетная, пора в новую роль вживаться. Заступаю на круглосуточную вахту. Подъем!
Дежурная чашка чая с молоком, закуска. Распеленала, запеленала, накормила. Вика спит. Опять по той же схеме. Лиза тоже уснула. Невыносимо хочется спать. Звенит будильник. Все не судьба сегодня уснуть - старшим пора в школу. Стою перед зеркалом и пытаюсь открыть глаза. "Ну что, четырежды мамашка, как тебе жизнь такая нравится?" - спрашиваю у сонного отражения. На лице идиотская улыбка вместо ответа. Диагноз ясен - обалдела от счастья.
Снова пищат дети, мурчат кошки, муж разговаривает по телефону.
Ну что, господа, поздравьте меня - я теперь многодетная мамашка... И пожелайте мне спокойной ночи. Ну хоть одной...
P.S. Следует внести дополнение к сказанному выше. У нас все же родился долгожданный сын! И кошек стало на одну больше.
Статья из сентябрьского номера журнала
