Май начался тепло и дождливо. Но выходные всё равно радовали. Тем более, что 9 мая у Вани намечался праздник. Нет, не День Победы, а Светкин день рождения. Она всё-таки его пригласила! Значит, у него есть шанс на дальнейшее развитие общения. Светка ему очень нравилась: стройная, яркая, стильная, весёлая. Эх... И поклонников у неё целая толпа. Но, тем не менее, сдаваться без боя Ваня не собирался. Выбрал свою лучшую рубашку, новые джинсы, начистил до блеска туфли, купил красивый букет и к назначенному времени пришёл в гости.
Здесь уже собралась шумная компания: девчонок немного, больше ребят. Это и неудивительно при Светкиной популярности у противоположного пола. Родители её уехали на все выходные на дачу, так что квартира была в полном распоряжении молодёжи. Смех, тосты, шутки, танцы. Ребята наперебой ухаживали за виновницей торжества, которая выглядела сегодня просто сногсшибательно.
Ване не слишком везло. Чтобы как-то заглушить нарастающее отчаяние, он всё чаще наливал в свой бокал. Не помогало. В нём зарождалась злость. Нет, не на Светку: на неё он не умел злиться. На себя. За то, что не мог завоевать её внимание. Он просто не знал, как. И тут она в разговоре с ребятами упомянула дорогой ночной клуб, намекнув, что хотела бы в нём побывать. Ванин мозг лихорадочно заработал: как исполнить её желание? Наверняка его рейтинг после этого заметно повысится. Но где взять деньги для этого, вот вопрос. Нужной суммы у него не было. Лицо горело, стучало в висках.
Ваня вышел во двор. Уже стемнело. В домах уютно светились окна. Вокруг не было ни души. Решив немного проветриться, Ваня направился к арке, сквозь которую виднелись огни проспекта.
Из крайнего подъезда прилежащего к арке дома появилась одинокая мужская фигура и направилась в ту же сторону. Как в его разгорячённом алкоголем мозгу возникла эта мысль, Ваня и сам не понял... Он ускорил шаг. Расстояние между ним и фигурой впереди быстро сокращалось: человек шёл медленно. Сравнявшись с ним, Ваня увидел, что это весьма пожилой мужчина в коричневом плаще с георгиевской ленточкой на лацкане.
— Эй, закурить не найдётся? — грубо окликнул его Ваня, сжимая руки в кулаки.
Человек медленно повернулся: редкие седые волосы, морщинистое лицо, испещрённое старческими пигментными пятнами, недоумённый близорукий взгляд.
— Не курю, сынок. Врачи запретили, когда в госпитале во время войны лежал. Так что я свои папиросы в сорок пятом под Берлином оставил, — улыбнулся пожилой мужчина.
— Сказки свои внукам рассказывать будешь. Деньги давай! Все, что есть. Быстро! — выпалил Ваня, подойдя к мужчине вплотную и дыша ему перегаром в лицо.
— Нет у меня с собой денег, только мелочь в кармане. Хотел хлеб на обратном пути купить, да засиделся допоздна у однополчанина. Редко видимся, не ходит он уже. Хоть сегодня душу отвели, поговорили. Три года бок о бок воевали, есть что вспомнить.
Спокойное дружелюбие, с которым человек отвечал на его агрессию, совершенно выводило Ваню из себя, и он раздражался всё больше и больше.
— Ты что, глухой?! Я говорю, сказки свои для внуков придержи, а мне кошелёк давай! Помочь?! — и Ваня схватил мужчину за грудки.
Что произошло в этот момент, Ваня не сообразил. Его словно отбросило сильной ударной волной к противоположной стене арки, грудь взорвало болью, в глазах потемнело. Он согнулся пополам, дыхание перехватило.
Когда Ваня, наконец, смог выпрямиться, мужчина по-прежнему стоял у противоположной стены. Только сейчас Ваня разглядел, что у него не было правой руки: пустой рукав плаща заправлен в карман. Не мог он ударить с такой силой, просто не мог.
Вдруг порывом налетевшего ветра распахнуло полы плаща, и Ваня зажмурился от ослепляющего света: всю грудь плотным слоем покрывали ордена и медали. Голову Вани пронзила острая боль.
...Ангел-хранитель не любил эти так называемые крайние меры, но ситуация с каждой минутой накалялась. Он услышал тихую, адресованную ему мысленную молитву и поспешил на помощь. Ангел своего подопечного очень любил: Михалыч был настоящим, добрым и сильным человеком. Не без ошибок и промахов, конечно, но гораздо больше он за него радовался, чем плакал.
Через многое он прошёл в своей жизни, но себя не потерял. Его и люди любили: он для каждого находил и добро, и радость. А между тем, Ангел-хранитель как никто другой знал, насколько Михалычу бывало тяжело. Он прошёл всю войну до самого Берлина: три тяжелейших ранения, пять операций. Ангел слышит, как Михалыч стонет по ночам: былые раны дают о себе знать. Столько раз этот человек был на грани жизни и смерти!
И теперь — вот так: в тёмном углу, за копейку, из-за глупостей этого мальчишки?! Нет! Вот и пришлось парня встряхнуть хорошенько: сориентировать, где находятся сердце и мозги, да про истинные ценности напомнить.
Тут взвизгнули тормоза: на проспекте прямо напротив арки остановилась полицейская патрульная машина, опустилось стекло, и молодой крепкий парень в форме, пристально оглядев Ваню, обратился к Михалычу:
— Отец, всё нормально? Может, помощь какая нужна?
Весь хмель тут же выветрился: по Ваниной спине пробежал холодок, колени предательски задрожали. Он поймал близорукий взгляд Михалыча. Пауза длилась минуту-две, не больше, но Ване показалось, что за это время он прожил целую жизнь. Вспомнил фотографию деда, которую бережно хранила бабушка, сколько он её помнил. Дед погиб под Курском в июле сорок третьего.
На глаза навернулись слёзы: ведь три года назад Ваня сам шёл с этой фотографией в нескончаемом потоке бессмертного полка. Как же он мог поступить так сейчас?! Словно откуда-то издалека послышались голоса.
— Спасибо, сынок! Всё нормально. Это внучок моего друга. Не отпустили меня одного в такое позднее время — провожатого дали.
— Ну, смотри, отец, а то мы подвезти можем.
— Да тут рядом. Мы уж пешком. Проветримся немного.
— Что ж, прогулка так прогулка. С праздником тебя, отец, с Днём Победы! Дай Бог здоровья!
Машина уехала. Ваня с трудом стряхнул с себя оцепенение. Его сжигал стыд. По щекам текли слёзы.
— Ты прости меня, дед! Слышишь? Прости! Сам не знаю, как это получилось. Будто в тумане, честное слово. Ведь мой дед тоже воевал. И его память опозорил, и тебя оскорбил. Прости меня! Спасибо тебе за всё! И за победу в сорок пятом, и за то, что ты сейчас сделал.
— Пришёл в себя? Вот и хорошо. Как зовут тебя, герой? — улыбнулся старик.
— Иваном.
— Деньги-то тебе зачем нужны, Ваня?
Ваня рассказал про Светку и ночной клуб. Сейчас он понимал, насколько это дико звучало в сложившейся ситуации.
— Ночной клуб, говоришь? Ну, в этом я тебе не помогу. Но, знаешь, могу предложить вот что: два билета на вечер военных песен. Мне будет тяжеловато выбраться, жаль, если такой подарок пропадёт. Ну, что скажешь?
— Я... Спасибо большое!
Михалыч вытащил билеты из нагрудного кармана и протянул их Ване. Ваня снял со своей руки часы:
— Мне они дороги, я получил их за победу в городских соревнованиях: по прыжкам в высоту. Гордился этим достижением. Но сегодня, глядя на тебя, понял, что такое по-настоящему высокая планка. Возьми, пожалуйста, на память.
Михалыч поднял руку. И Ваня надел ему часы.
— Можно я тебя на самом деле провожу. Поздно уже, а то мало ли что, — улыбнулся Ваня.
— Пойдём, тут недалеко, — Михалыч своей единственной рукой обнял Ваню за плечи, и они потихоньку пошли по проспекту.
Ангел улыбнулся: больше всего в своей работе он любил те моменты, когда всё хорошо заканчивалось.
