Мне - 10 и еду в пионерский лагерь на самую длинную смену. В лагерь я попадаю не в первый раз, в первый - в этот. У нового места стандартное название "Чайка", он принадлежит большому предприятию, поэтому детей очень много, нет, слишком много. Расселяют нас по большим палатам на 15 человек. Старожилы занимают самые "престижные" места, мне достается кровать около стены в углу. В нашей палате новеньких человек 6, остальные девочки здесь отдыхали, и, встретив старых знакомых, о чем-то весело щебечут в углу. Через 15 минут подходят знакомиться. Заводила в отряде Катя. Она тоже живет в нашей палате. Ей 12.
- Так, значит ты новенькая?
- Да, - тяну я невнятно.
- Ну, а лет тебе сколько?
- 10...
- Так, а учишься в какой школе?
- В школе... Я немецкий со второго класса учу
- Да, а ну, скажи чего-нибудь!
- А чего?
- О, скажи: "Я приехала в пионерский лагерь".
Я, сосредоточившись, перевожу фразу на немецкий. В глазах остальных девчонок проскальзывает уважение, - судя по всему, коллектив меня принял...
Досуг
Лето плохое. Целыми днями идут дожди, и заняться совершенно нечем. Мы слоняемся из корпуса в корпус, нам скучно... Кружки не работают, на улицу из-за плохой погоды не выйти, книги в библиотеке прочитаны, вожатые вяло пытаются организовать наш досуг, предлагая то знакомые еще по школе смотры отрядов, то прослушивание строевых песен и рисование отрядной газеты... скучно... На веранде под аккомпанемент баяна хор нестройных девичьих голосов выводит песню про "веселое пионерское детство". Баянист явно уведен с чьей-то свадьбы, он лихо пристукивает в такт ногой, вскакивает со стула в кульминационные моменты песни, громко подпевает и яростно растягивает меха, демонстрируя свое умение обращаться с музыкальным инструментом. Петь про пионерское детство быстро надоедает, кто-то приносит заветную тетрадь - песенник, где аккуратным девичьим почерком в обрамлении цветочков-василечков хранятся слова взрослых песен про любовь. Дядя хмурится, вертит тетрадь, и по его взгляду видно, что современную эстраду он не уважает, но заказ есть заказ... И вот над лагерем несется что-то про "вечные муки убитого сердца". Девчонки оживляются, подпевают, но идиллию нарушает неизвестно откуда взявшийся вожатый, который пресекает попытки выразить рвущуюся из души романтику: такое в лагере петь нельзя... После коротких препирательств над лагерем снова разносится мелодия про пионерское детство...
Папа
Через неделю почти над каждой девичьей кроватью появился составленный календарь "отдыха в лагере", где мы красным карандашом вычеркиваем дни до отъезда домой. На улице опять дождь, мы сидим в палате и пугаем друг дружку рассказами про "синие ноги и черные гробы". Разговор постепенно перетекает в "семейное русло":
- А у меня папа рукой платки носовые гладит, - заявляет Маша, моя соседка.
- Это как?
- А так: он такой сильный, что кладет платок, проводит по нему рукой и он уже глаженый.
- А мой папа военный и у него есть погоны с тремя, нет, четырьмя звездочками...
- А мой берет меня в походы...
- А мой самый красивый...
- А мой... а мой...
- А мой фигурист! - ляпаю я и замолкаю, потому что 15 девичьих голов резко поворачиваются в мою сторону. На самом деле я не знаю, стоял ли мой папа когда-нибудь на коньках, и вообще, они с мамой уже два года в разводе, папу я вижу редко: но в детстве во время показов фигурного катания я буквально "прилипала" к телевизору, а потом мы с папой изображали на паркете некое подобие катания на льду - с поддержками и "тодесами". Вдохновенно вру дальше: "У него есть блестящий костюм и коньки..."
- Ладно, а как его фамилия, - раздается голос Кати. Катька старше, и, возможно, знает всех фигуристов. Предчувствуя, что мой авторитет сейчас рухнет, придумываю сходу про то, что на самом деле папа не настоящий фигурист, а детей учит, но мое положение неожиданно спасает новенькая, ее приводит в палату вожатая.
- Это, Наташа, девочки. А это, девочки, Наташа.
Наташа маленькая, худенькая, с двумя жидкими косичками. Она робко улыбается и тихонько садится на свою кровать. Мы знакомимся, задаем ей стандартные вопросы о школе, возрасте, а потом кто-то в рамках рассказов "про папу" наконец спрашивает: "Ну, а папа у тебя кто?". Она смотрит удивленно, морщит лоб.
- У меня нет папы.
- Как это, нет?
- У меня есть только мама.
- Нет, у тебя должен быть папа.
- Нет, папы у меня нет.
Мы удрученно молчим.
- Нет, ты врешь, так не бывает, - авторитетно заявляет Катька. Она старшая, она знает.
- У каждого ребенка есть папа: без папы не бывает детей!
- Но у меня нет папы.
Новенькая начинает хлюпать носом.
- Тогда бы тебя не было, значит, папа у тебя все-таки есть, а ты - врушка, а мы с врушками не водимся!!
Новенькая падает на кровать, зарывается лицом в подушку и рыдает. Нам ее жалко, может, и получаются дети без пап, но пожалеть в открытую нельзя, а то сочтут предательницей. Ей объявлен бойкот на три дня, а на четвертый за ней приезжает мама, собирает сумку и под наше завистливое молчание уводит. Когда закрывается дверь, мы начинаем реветь... все, даже Катька. Пусть у нее нет папы, зато она едет домой... мы тоже хотим домой, нам надоел лагерь...
Еда
Кормили в лагере плохо. Еда, конечно, была. Но детям, избалованным домашними бабушкиными пирожками, жилось тяжело. Каша комками, суп с пленкой жира на поверхности, серые макароны и типичные столовские котлеты были основным меню лагеря. После каждого обеда и ужина было принято скандировать: "Спасибо нашим поварам, за то, что вкусно было нам". Мы скандировали, размазывая по тарелке кашу. Полные тетеньки в поварских колпаках выходили из кухни, улыбались и ласково махали нам руками. Положение спасали гостинцы, которые сердобольные родители сумками возили своим чадам. В лагере был пищевой карантин. Все, что было вкусно, передавать детям не разрешалось! Поэтому на родительских встречах родители тайком поили детей запрещенной Пепси-колой, кормили бутербродами с колбасой. Некоторые, презрев запреты, передавали свои детям что-нибудь вкусненькое. Самой большим дефицитом считалась... вобла. Кто из родителей первым "догадался" привезти такой "сувенир" своему отпрыску, история умалчивает, но слово "вобла" произносилось с придыханием. Во всех письмах в конце шла приписка: "мама, привези мне печенья-конфет, пепси-колы и воблы". Подчеркнуто двумя жирными линиями. Перед приездом родителей мы мечтали. "А мне в этот раз точно должны воблы привезти, я написала", - заявляла какая-нибудь девчонка, после чего все с нетерпением ждали приезда ее родителя. Если такое случалось, то самому виновнику мало чего доставалось. Правила коллектива требовали разделить ее на всех. Несчастная рыбешка делилась на 15 мелких кусочков и жевалась с упоением... Еще сушили сухари. После обеда собирались куски хлеба, щедро посыпались солью, заворачивались в носовой платок и клались на батарею. Через пару дней получались замечательные сухарики.
Любовь
Демографическая проблема ощущалась остро. Мальчиков было гораздо меньше девочек, и даже самые "провальные" в обычной жизни экземпляры пользовались бешеной популярностью. В лагере царил матриархат. За мальчиков шли нешуточные войны, им писали записки, их угощали дефицитной едой, приглашали на дискотеку, делали за них всю работу, в общем, за ними всячески ухаживали. Я не обладала ни привлекательной внешностью, ни бойцовскими качествами, поэтому на личном фронте у меня наблюдалось затишье. Честно говоря, не особо и хотелось, но не быть "как все" еще хуже. Требовалось срочно найти объект любви, и я решила влюбиться в вожатого. Его звали Дима, и было ему лет 20. Как это мало, кажется сейчас, но тогда он казался "седовласым старцем", несмотря на жгучую черную шевелюру. Я абсолютно не представляла, чем может завлечь 20-летнего студента 10-летняя школьница. Для прощупывания почвы решено было начать ухаживания. Несколько дней я бросала на него нежные взгляды, записалась в "творческую группу" подготовки стенгазеты, которую он вел, и ходила за ним хвостиком, выполняя по первому требованию его поручения. Решение переходить к активным действиям было принято после родительского дня, когда мама передала мне коробку дефицитнейшего зефира в шоколаде. Я спрятала его под кроватью и всю ночь не могла заснуть от собственной смелости и решительности, раз за разом прокручивая в голове как я зайду в "вожатскую", посмотрю Диме в глаза, выну из-за спины коробку зефира... дальше моя фантазия не распространялась. Я решительно не знала, что я буду делать дальше и не представляла, что может сделать он. Сказать ему: "Дима, я тебя люблю, давай дружить, вот тебе зефир!"? или не говорить, подождать, пока он первый мне в чувствах признается? Утром я подошла к "вожатской", дверь в его комнату была чуть приоткрыта.
- Входи быстрее! - услышала я. "О, он меня уже ждет", - заликовало мое сердце. Я вошла. Поперек кровати лежал полуголый Дима в одном носке и семейных трусах в мелкий цветочек. Я ойкнула, он вскочил, одновременно пытаясь натянуть на себя одеяло, на котором лежал. Наконец он его победил, завернулся и начал горой надвигаться на меня.
- Что ты тут делаешь, зачем пришла, здесь вожатская, а ну, брысь отсюда! Я с ужасом взирала на голого размахивающего руками Диму, его грудь, покрытую черными волосами, носок с дыркой, из которого выглядывал палец. Я попятилась к двери:
- Не смей заходить без стука сюда, - неслось из-за двери... Зефир мы съели с девчонками...
Санитарка
По правилам пионерлагерной жизни необходимо было иметь какое-либо общественное поручение. Рисовать стенгазету, быть знаменосцем, барабанщиком, председателем отряда или его замом. Это было очень почетно, особое положение, которое позволяло иногда не спать во время "тихого часа" и получать в столовке неограниченное число хлеба "на сухарики". Но получить названные должности могли только "старожилы". Новичкам доставались поручения попроще. Детей в отряде было много, обязанностей на всех не хватало, поэтому любой общественный пост ценился. На руководящие места назначали большинством голосов, на менее значимые - кто громче крикнет. Поэтому когда до конца заветного списка оставалось совсем немного, я набралась смелости и на вопрос: "Кто хочет быть..." громко закричала: - "Я!" - не дослушав, что, собственно, предлагали. "...Санитаркой", - закончил вожатый, - "Ты? Так и запишем: такая-то - санитарка". Я задумалась над тем, что же, собственно, должна делать санитарка в пионерском лагере. Мои представления ограничивались книгами военной тематики, поэтому дальше разгуливания по лагерю в белой косынке с красным крестом и сумкой через плечо с бинтами и йодом, а также ношения на себе раненых пионеров фантазия не распространялась. Ну, раненых пионеров у нас не было, косынку и сумку не дали, а в обязанности санитарки вменялось перед сном делать обход палат и проверять руки и ноги на предмет чистоты.
Вечером в сопровождении вожатого совершаю обход на манер санэпидемстанции. Теперь со мной хотят дружить даже те, кто до этого момента совершенно игнорировал. Никому не охота выбираться из-под теплого одеяла и курсировать между палатой и умывальником.
Побег
Иногда из лагеря убегали. Бежали домой, к родителям, телевизору, плюшкам, прозревая необходимость по горну вставать, есть и засыпать. Убежавших всегда находили и возвращали родителям (неблагонадежный). Кто-то молча увозил чадо домой, кто-то устраивал показательную "порку": "Я тебе покажу, как из лагеря убегать, все дети как дети, а ты, что-же ты мать позоришь?" (приезжали почему-то всегда мамы). Кто-то авторитетно заявлял: "Это ВЫ во всем виноваты, для Вас это даром не пройдет", но концовка была предсказуема - счастливчик едет домой. Поэтому одним дождливым днем созрел план побега. Для этого было создано некое "Тайное общество". Вход в "Общество" был строго засекречен, явки проводились в темных углах корпуса или на скрытых от посторонних глаз участках территории. У членов организации был пароль и даже свой "язык". Самые продвинутые предположили, что без карты местности нам не убежать. В течение следующих двух дней старательно рисовалась карта пионерского лагеря с обозначением корпусов, столовых, беседок и стратегических объектов типа "М" и "Ж", на этом, правда, план местности заканчивался, так как никто не знал, что находится за пределами пионерского лагеря.
Вторым этапом побега значилась заготовка продуктов. Для этого на батареях пионеров в носовых платках сушились щедро пересыпанные солью куски черного и белого хлеба, "уведенные" из столовой. Отдельные нерадивые личности, правда, умудрялись ополовинивать запас стратегической еды, но ко дню "Ч" сухарей было заготовлено достаточно. Бежать обязательно надо было ночью (так романтичнее!), сразу после отбоя, поэтому к отбою вещи должны быть собраны. Собирались днем. В наволочку мной были положены: плюшевый мишка, платье, заколки, сухари, письма от мамы: после некоторых раздумий туда отправились еще расческа и резиновые (импортные!) сапоги. Я вспомнила, как мама, упаковывая мой багаж в лагерь, всячески подчеркивала их материальную ценность. Вечером тайное общество собралось на свой последний совет. Чтобы усыпить бдительность вожатых, решено было лечь в кровать в одежде, а ровно в 12 часов ночи кто-нибудь должен подать звуковой сигнал, который будет знаком к побегу. Тогда мы тихо встаем, берем свои котомки и убегаем из лагеря. В 10 вечера, в кедах и спортивном костюме, под одеялом я старательно изображала крепко спящего пионера. До побега оставалось меньше 2 часов. Разбудил меня звук горна, возвещающий о начале нового дня. Все участники мероприятия мирно сопели в своих кроватях. Из-под некоторых одеял виднелись ноги, обутые в туфли, кеды, кроссовки. Побег не получился. Утром вожатая обнаружила резиновые сапоги, завернутые в наволочку вперемежку с рассыпавшимися сухарями. На все вопросы я по-партизански молчала. Думаю, они обо всем догадались. За наволочку влетело, на воротах была усилена "бдительность", а вечером после отбоя каждые полчаса стали пересчитывать пионеров. Бежать в такой ситуации не представлялось возможным. На следующий день общество самораспустилось, сухари выкинули, а по лагерю поползли слухи о готовившемся побеге. Вожатые посматривали в нашу сторону с опаской, дети - с уважением. Тайная слава разоблаченных беглецов почти до самого отъезда окутывала нас ореолом таинственности. Родителям так нико ничего не рассказал.
Отъезд
Такая долгая смена пролетела неожиданно быстро. Для последней, "королевской", ночи были заготовлены тюбики с зубной пастой, а бдительные вожатые на полчаса раньше объявили отбой и каждый 15 минут заходили в спальню с проверками. Ночь прошла в томительном ожидании "диверсантов" из соседних палат, и историями о том, как это мероприятие, к которому готовится каждый сознательный пионер, проходило в прошлые годы. Выходило, что каждый сознательный пионер за одну ночь умудрялся намазать как минимум пол-лагеря с вожатым в придачу и все это пастой, оставшейся в тюбике в конце смены. Но никому и в голову не приходило усомниться в правдивости этих геройств. Мы крепче сжимали в руках тюбики и ждали малейшей возможности улизнуть в коридор, пробраться к соседям и извести на них остатки пасты. Попытки закончились полным провалом, так как взрослые, похоже, не собирались ложиться этой ночью и дежурили около каждой двери. Утомленные ожиданиями, крепко сжимая в руке тюбики, мы, наконец, уснули. А утром была прощальная каша и скандирования поварам о "вкусной и здоровой пище", недолгие сборы и долгие прощания. Последнее представлялось особенно грустным и, что самое удивительное, совсем нежеланным, несмотря на то, что всю смену мы мечтали как можно скорее вернуться домой. А теперь совсем не хотелось расставаться. Мы обменялись номерами телефонов, подарками и уверениями, в том, что обязательно встретимся в следующем году "на том же самом месте". На память о лагере мне достался подаренный Катькой круглый камень-голыш в виде кулона, на котором было написано: "Ты не забудешь никогда, как в Чайке отдыхал тогда". Долгое время он занимал почетное место над моим письменным столом, напоминая о том, что все мы - родом из Детства.
Лето - мое самое любимое время года со времен школьной скамьи. "Школьные каникулы" - сочетание давно забытое, но приятное до сих пор. Лето, а значит тысячи мальчишек и девчонок, навьюченные чемоданами и сумками с гостинцами, отправятся в лагеря отдыха. При виде колонны автобусов с надписью "дети" мне всегда немножко грустно от мыслей о том, что все дальше и дальше уходит мое пионерлагерное детство...
