Конфликты с учителями чем дальше, тем чаще "разруливают" не подростки, которых принято считать инфантильными, а их родители. Но в книге "Утешный мир" Екатерины Мурашовой есть история, когда из ситуации "придирается учитель" подросток вышел сам (ну, с помощью психолога, конечно) — с пользой для самооценки и для счастливого будущего вообще.
Девочку Тасю мне почему-то было жалко с самого начала приема. Причем вроде бы никаких оснований для этого не было: она была по-настоящему красива (не мила, симпатична и т.д., а именно красива), хорошо, со вкусом одета и держалась с редким для подростка (с их вечно раздерганной душой-самооценкой) достоинством. И еще — что-то в ней показалось мне знакомым. Я даже спросила:
— Ты была у меня когда-то прежде?
— Нет, — с легким удивлением ответила Тася. — Я первый раз.
Проблему Тася предъявила самую обыкновенную — плохие отношения с учительницей математики. Как исправить? Причем сформулировала проблему способом, опять же редким для подростка: что я могу сделать, чтобы все наладилось? Мне нравится математика и очень обидно, что из-за чего-то такого, чего я не понимаю...
Красота как дополнительная нагрузка
Попросила рассказать подробнее. Тася ничего не скрывала, рассказывала открыто и по-детски простодушно, причем картина вырисовывалась чем дальше, тем менее благовидная. Тася всегда училась хорошо. Особыми способностями не обладала, но с самого начала ("надо — значит надо") была внимательна, аккуратна, старалась выполнять все задания.
Первая учительница ее обожала, как красивую, прилежную, хорошо говорящую куклу; девочка платила ей осторожной привязанностью (экзальтированность Тасе не свойственна совсем). В средней школе старалась поддерживать заработанную в начальной репутацию, что было не слишком легко, но возможно, если действовать последовательно и рационально. Бабушка говорила: "Что ж, привыкай, работа — она не всегда перышком, а школа — это пока работа твоя".
Учителя оценили Тасино старание, которое en masse в средней школе обычно закономерно уменьшается. "С такой-то моськой она могла бы вообще сидеть и только глазами хлопать, — сказал однажды какому-то балбесу в укор пожилой добродушный физик. — Однако, гляди-ка, старается!".
Тася знала о своей красоте — ей сто раз говорили об этом первая учительница и другие. Воспринимала ее как дополнительную нагрузку, что-то вроде внеклассного чтения. "Раз уж тебе от бога дано, надо ответственность иметь. Тебе абы в чем ходить нельзя и расхристанной тоже", — говорила бабушка, которая когда-то обшивала свою семью и семьи сестры и двух братьев. Именно бабушка рано научила Тасю одеваться, подбирать аксессуары, предоставив в ее распоряжение всю свою собиравшуюся на протяжении жизни коллекцию.
Разговоры Тася любила не очень, они ей не слишком давались; в быту была молчалива, читала почти исключительно по программе. Любила двигаться, занималась сначала гимнастикой, а потом танцами — там не нужно было ничего говорить, а разрядка чувств ого-го какая. Нравилась ей и математика — своей строгой пифагорейской красотой, однозначностью правильных решений. С удовольствием решала из учебника, иногда даже могла по собственной инициативе сделать незаданное — из задач повышенной трудности.
Конфликт с учителем
Но вот учительница математики (толстая, одинокая, в сильных очках) невзлюбила Тасю с самого начала. "Думаешь, ты лучше всех и тебе все можно, что ли?! — шипела она, когда Тася пыталась предложить свое, домашнее решение трудной задачи. — Сиди и молчи!". За те же ошибки, за которые другим ставили четверку, Тася получала три; если случалась двойка, то ей далеко не всегда позволялось ее исправить.
Недавно случился конфуз, который еще всё ухудшил (хотя вроде дальше уж и некуда было). У математички имеется специальный (и всем известный) день, когда двоечники после уроков приходят исправлять свои двойки. И вот прилежная Тася, получив очередную двойку и закусив губу в ожидании очередного наезда, отправилась в условное время и место ее исправлять.
"А ты чего пришла? — встретила ее математичка. — Ты разве со мной договаривалась, просила меня? Что-то я не помню!"
Тася пролепетала что-то насчет дня, про который вроде бы все знают, и вот она сама говорила сегодня на уроке... "Я на вас свое время трачу по своему желанию! Мне за это никто не платит! — загремела математичка. — А ты думаешь, тебе, царевне такой, все должны, да?! Пошла вон отсюда!"
Тася глотала слезы, чувствовала себя опозоренной и готова была уйти. Но вдруг встал из-за парты один из уже корпевших над своими работами двоечников; "Нина Семеновна, вы несправедливы. Либо всем можно, либо никому. И не надо Тасю оскорблять, она перед вами ни в чем не виновата!"
"Да вы... да я... да она!.." — взвыла Нина Семеновна.
Двоечник, обладавший, видимо, лидерскими качествами, окинул взглядом товарищей по несчастью:
— Ну что ж, если так, тогда мы все уходим. Двойки у нас так и останутся, но перед Тасей вам придется извиниться. Не плачь, Тася, пойдем, мы все знаем, что она к тебе специально прикапывается.
Человек двенадцать-пятнадцать разновозрастных мальчишек встали и вышли из класса, увлекая за собой девочку. Я думаю, всем понятно, как повлиял этот яркий эпизод на отношения Таси и математички.
Наследство от бабушки
— Что я могу теперь сделать? — слегка театрально заломила руки девочка в моем кабинете. — Бабушка мне говорила: ну не нравишься ты ей, и ладно, бывает, нельзя же всем нравиться, ты ж не рубль... Но я так больше не могу, я математический класс выбрала на специализацию, у нас математика каждый день по два урока...
Я уже давно обратила внимание на неизменно прошедшее время при упоминании о бабушке и отсутствие упоминаний других родственников.
— Твоя бабушка...
— Она умерла. Два года и четыре с половиной месяца...
— Она очень много значила для тебя.
— Да... — Тася грациозно запрокинула голову, надеясь загнать обратно выступившие на глазах слезы. — Простите.
— Тебе не за что извиняться. Нет ничего естественнее горевания о близком человеке.
— Да, да, я сейчас...
— Тасенька... — я вдруг решила дать волю тому ощущению жалости и сочувствия, которое возникло у меня сразу по ее приходу. Она уже слишком много (для себя, в принципе закрытой и неразговорчивой) рассказала, для дальнейшего ей нужен был лишь небольшой толчок, движение навстречу.
Сильная, умная, хотя и не особенно образованная бабушка была главой семьи и матерью Тасиного отца. Он выпивал и раньше, до ее смерти, но мать умела держать сына в рамках. После смерти матери он слетел с катушек: сначала вроде бы от горя, а потом — просто так. Потерял работу, перебивался случайными заработками, а то и вовсе сидел дома.
Мать Таси работала на двух работах (одна из них — с ночными сменами) и старалась поменьше бывать дома. Сначала она надеялась и говорила Тасе, что муж и отец "перебесится и возьмет себя в руки", а теперь уж и вообще непонятно что. Но все равно уйти им с Тасей некуда: квартира была бабушкина, а теперь — отца, у мамы своего жилья нет.
Отец в пьяном виде бывает буйным, но в последний год Тася, многое переняв (да и просто унаследовав, наверное) от бабушки, научилась по крайней мере обеспечивать свою личную безопасность.
Многие хотели бы со мной дружить
— У меня и подружек, считайте, нет, — грустно сказала девочка. — Хотя со мной, я знаю, многие согласились бы дружить, но ведь в дружбе надо не только брать, но и давать ("Опять бабушка со своим суровым кодексом!" — подумала я), а я же даже и в гости никого не могу пригласить и ничего рассказать тоже...
"Многие хотели бы со мной дружить..." Я никогда не видела Тасю, но почему все-таки ее история кажется мне знакомой?
— Тася, откуда ты обо мне узнала?
— У нас одна девочка в классе, Ксюша Веревкина, недавно у вас была. Так вот она рассказывала, что вы прикольная (ой, простите! — улыбка сквозь слезы), и я тогда подумала: схожу, вдруг вы мне что-то про Нину Семеновну посоветуете...
— Ксюша Веревкина! Конечно, вспомнила! Тася — это ведь сокращенное не от Анастасии, как я подумала, а от Татьяны?
— Да, Тасей меня бабушка звала, а в школе больше Таней. Я Таня Краснова.
Девочка, в которую все влюблены и которая может выбирать даже из старшеклассников. Девочка, с которой все девчонки мечтают дружить. Девочка, красоте, грации и чувству собственного достоинства которой завидует не только пышечка Ксюша Веревкина, но и одинокая некрасивая математичка.
Одновременно эта девочка покорно тащит на себе груз
- несомненно тяжелой бабушкиной жизни (бабушка, прежде чем уйти, полностью передала внучке свой опыт в виде системы афоризмов),
- домашнего ада (мать фактически сбежала, а четырнадцатилетняя Тася вслед бабушке пытается обуздать отца),
- ответственности за то, что она кому-то нравится ("Мне, в сущности, нечего им дать, и поэтому я, чтобы не обмануть, держусь от всех в стороне"),
- и за то, что не нравится ("Что мне сделать, чтобы наладить отношения с Ниной Семеновной?").
— Ты придешь ко мне еще, — сказала я.
Как сделать красивую девочку счастливой
Мы достаточно быстро выяснили, что не можем изменить Нину Семеновну и ее отношение к жизни. Тася готова была ради мира во всем мире стать "собакой снизу" (то, чего и добивалась Нина Семеновна), но потом мы вместе решили, что в данном случае это нерационально. Поэтому Тася перешла в параллельный класс (информатики), где математику вел другой учитель, с которым у нее сразу же установились прекрасные, творческие отношения.
Не сразу, но мне удалось убедить Тасю, что у нее уже есть достаточно ресурсов для того, чтобы строить продуктивные для всех участников событий дружеские отношения. А приглашать кого-то домой, если ей не хочется, вовсе не обязательно. Рассказала, как я сама росла в мире коммуналок, когда в одной комнате зачастую жили по пять человек и приглашать гостей было просто физически некуда. Ничего, обходились.
В новом классе Тася немного оттаяла, и у нее сразу же и закономерно завелись приятельницы, а потом и красивый роман с мальчиком из десятого класса. Я ей была больше не нужна, и мы попрощались. Уже "на выходе" я уловила в ее взгляде какую-то недосказанность.
— Ну что там еще?
— Ксюша Веревкина на меня обижается.
— За что же?
— Она говорит, что вы со мной вот уже сколько возитесь, а ей даже не сказали еще раз прийти.
— Ксюша обижается не на тебя, а на меня! — я наставительно подняла палец. — Скажи ей, что, если хочет как-то поработать со своей обидой, пусть обращается по адресу.
— Да хорошо, я ей передам, спасибо, — с явным облегчением сказала Тася, тепло улыбнулась мне и грациозно, с высоко поднятой головой ушла по коридору в свою жизнь.
Я забыла сказать ей, что бабушка, если бы могла ее видеть, наверняка гордилась бы внучкой.
