Будущие супруги Обама познакомились в юридической фирме, где Мишель работала, а Барак проходил практику. Они сразу почувствовали, что им легко и интересно общаться, часто обедали вместе, но Мишель не разрешала себе отношений, выходящих за рамки рабочих. Пока не наступил тот судьбоносный вечер.
На прошлый День святого Валентина Мишель Обама опубликовала давнее семейное фото с дочерями Сашей И Малией
Мои родители курили, когда я была маленькой. Они закуривали по вечерам, сидя на кухне и обсуждая рабочий день. Или за мытьем посуды после ужина, иногда открывая окно, чтобы впустить свежий воздух. Они не были заядлыми курильщиками, но в их курении чувствовалась привычка и вызов: они не бросали еще долго после появления первых научных исследований о вреде табака.
Барак курил так же, как мои родители, — после еды, когда гулял по городу или нервничал и требовалось чем-то занять руки. В 1989-м курение было более распространенным явлением, чем сейчас, лучше встроенным в повседневную жизнь. Исследование вреда пассивного курения только начиналось, поэтому люди дымили в ресторанах, офисах и аэропортах.
Но я все же видела кадры с легкими. Для меня и всех здравомыслящих людей, которых я знала, употребление табака казалось чистым саморазрушением. Барак знал, как я к этому отношусь. Наша дружба строилась на взаимной откровенности, и, как мне кажется, нам обоим это нравилось.
— Зачем такому умнику, как ты, делать такую глупость? — выпалила я в первый же день нашего знакомства, наблюдая за облаком дыма, окутавшим наш обед. Это был честный вопрос.
Насколько я помню, Барак просто пожал плечами, признавая мою правоту. Спорить не о чем. Логика отказывала Бараку только с курением.
Я не хожу на свидания
Вне зависимости от того, собиралась ли я это признавать, отношения между нами менялись. В те дни, когда мы оба были слишком заняты, чтобы встретиться лично, я ловила себя на том, что гадаю, чем он занимается. Я уговаривала себя не разочаровываться, если Барак не появлялся в дверях моего кабинета. Отговаривала себя радоваться, когда появлялся.
У меня возникли чувства к этому парню, но скрытые, похороненные глубоко под моей решимостью сохранить свою жизнь и карьеру чистой и сфокусированной, без всякой драмы. У меня были отличные ежегодные отчеты, и я прошла полпути к партнерству в "Сидли и Остине" — возможно, я бы стала партнером до 32 лет. Я достигла всего, чего хотела, — или по крайней мере пыталась себя в этом убедить.
Я могла сколько угодно игнорировать то, что между нами происходит, но он не собирался этого делать.
— Думаю, нам стоит встречаться, — сказал Барак однажды в конце обеда.
— Что, нам с тобой? — Я притворилась шокированной тем, что он вообще мог об этом подумать. — Я же говорила тебе, я не хожу на свидания. К тому же я твой ментор.
Он криво усмехнулся:
— Как будто это что-то значит. Ты мне не начальник, — сказал он. — К тому же ты красотка.
И широко улыбнулся.
Барак представлял собой смертоносное сочетание мягкости и рассудительности. В последующие дни он не раз приводил аргументы в пользу того, что мы должны встречаться. Мы совместимы. Нам весело вместе. Мы оба свободны и к тому же признались, что практически сразу разочаровывались, встретив кого-то еще.
Семья Обама: Мишель, Саша, Барак, Малия. Фото на День благодарения 2019
Хочу слышать каждое его слово
Тем летом фирма организовала ряд мероприятий и выездов для сотрудников, разослав всем желающим регистрационные листы. Одним из мероприятий была постановка мюзикла "Отверженные" в театре неподалеку от офиса. Я внесла в список нас обоих, обычный поступок для начинающего ментора и подопечного, обязанных посещать все мероприятия вместе.
Мы сели рядом в театре, оба смертельно уставшие после работы. Занавес поднялся, и началось представление: перед нами развернулась удручающе-серая картина Парижа. Не знаю, в чем было дело, в моем настроении или в самих "Отверженных", но весь следующий час я беспомощно тонула в потоке французского горя. Вопли и цепи. Нищета и насилие. Несправедливость и угнетение. Миллионы людей обожают этот мюзикл, а я ерзала в кресле, пытаясь приподняться над необъяснимой мукой, которую испытывала каждый раз, заслышав главную мелодию.
Когда включился свет для антракта, я украдкой взглянула на Барака. Он обмяк в кресле, опустив локоть на подлокотник и прижав указательный палец ко лбу с нечитаемым выражением лица.
— Ну как тебе? — спросила я.
Он отрешенно посмотрел на меня.
— Ужасно, да?
Я рассмеялась, успокоившись, что он чувствует то же самое.
Барак выпрямился в кресле.
— Выберемся отсюда? Мы могли бы просто уйти.
При обычных обстоятельствах я бы ни за что не сбежала. Я просто была другой — слишком волновалась о мнении коллег. А вдруг они заметят наши пустые места? Я слишком сильно была озабочена стремлением доводить каждую мелочь до самого распоследнего конца, даже если это утомительный бродвейский мюзикл в прекрасный вечер среды. К сожалению, такова моя суть любительницы ставить галочки: терпеть страдания ради видимости. Но теперь, похоже, я оказалась рядом с тем, кто не привык так делать.
Начало 1980-х. Мишель Робинсон студентка Принстона
Стараясь избегать коллег, мы выскользнули из театра в теплый вечер. С пурпурного неба уходил последний луч солнца. Я выдохнула с таким заметным облегчением, что Барак рассмеялся.
— Куда теперь? — спросила я.
— Как насчет выпить?
Мы отправились в бар неподалеку, в той же манере, в которой, казалось, ходили всегда: я на шаг впереди, а он позади.
Барак был тихоходом. Он двигался с гавайской небрежностью, никуда не торопился, особенно когда его об этом просили. Я же, наоборот, энергично вышагивала даже на самой обычной прогулке и всегда с трудом останавливалась. Но я помню, в тот вечер я специально притормозила, чтобы слышать его речь, потому что наконец начала понимать, как важно для меня слышать каждое его слово.
Как меня заворожила его внешность
День или два спустя Барак попросил меня подвезти его на барбекю для практикантов. Встречу устраивал старший партнер в своем доме в одном из богатых пригородов на северном берегу озера. Стоял погожий денек, вода сверкала в лучах солнца. Официант подавал еду, из стереодинамиков гремела музыка, и гости восхищались изысканным великолепием дома. Окружение являло собой портрет изобилия и легкости: более чем прямой намек на вознаграждение, ожидающее тех, кто посвящает себя работе.
Я знала, Барак еще не до конца определился с направлением своей карьеры. У него сложились непростые отношения с богатством. Как и я, он никогда не был богат, но и не стремился к этому. Он хотел быть эффективным гораздо больше, чем богатым, но пока не понимал, как это сделать.
На вечеринке мы появились не совсем как пара, но тем не менее держались рядом. Мы вместе дрейфовали между коллегами, распивали пиво и лимонад, ели бургеры и картофельный салат из пластиковых тарелок. Мы разделялись, а потом снова находили друг друга. Все казалось естественным. Он немного флиртовал со мной, я флиртовала в ответ.
Несколько мужчин начали играть в баскетбол, и я смотрела, как Барак подошел в своих шлепанцах к корту, чтобы присоединиться к ним. Он был в хороших отношениях с коллегами. Обращался по имени ко всем секретарям и со всеми находил общий язык — от старых чопорных адвокатов до амбициозных молодых парней, которые теперь играли в баскетбол. Он хороший человек, думала я, глядя, как Барак пасует другому юристу.
Я смотрела десятки баскетбольных игр в старшей школе и колледже и могла отличить хорошего игрока от плохого. Барак быстро прошел этот тест. Я еще никогда не видела такой атлетичной и искусной игры. Его долговязое тело двигалось рывками, демонстрируя силу, прежде незаметную. Он был быстрым и грациозным даже в своих гавайских шлепках.
Я стояла там, притворяясь, будто слушаю чью-то очень милую жену, но на самом деле не могла оторвать взгляд от Барака. Впервые меня так заворожила его внешность.
1992 год, свадебное фото
Я решила перестать думать и начать просто жить
Когда ранним вечером мы поехали обратно, я почувствовала неясную печаль, словно во мне прорастало семя тоски. Был июль. Барак должен уехать в августе и пропасть на своем юридическом факультете и где-нибудь там еще. Внешне ничего не изменилось — мы, как всегда, дурачились и сплетничали о том, кто что сказал на барбекю, — но по спине у меня пробежал жар. Я остро ощущала тело Барака в тесном салоне моей машины — локоть лежал на консоли, колено было возле моей руки.
Пока мы ехали на юг по Лейк-Шор-драйв, минуя велосипедистов и бегунов, я молча спорила сама с собой. Может, есть возможность превратить все в шутку? Насколько сильно это отразится на моей работе? У меня не было ясности ни в чем — в том, правильно ли это, кто об этом узнает и имеет ли это значение, — но меня поразило, что я наконец перестала ждать ясности.
Барак снимал квартиру в Гайд-парке у друга. К тому времени, как мы въехали в район, напряжение между нами сгустилось, словно должно было наконец произойти что-то неизбежное и судьбоносное. Или мне мерещилось? А вдруг я отказывала ему слишком много раз? Может, он сдался и теперь видит во мне лишь хорошего и верного друга —девушку с кондиционированным "Саабом", которая может подвезти его по первой же просьбе.
Я припарковала машину напротив его дома. Мысли все еще были как в тумане. Мы неловко помолчали. Каждый ждал, когда другой попрощается. Барак наклонил ко мне голову.
— Может, поедим мороженого?
Игра началась. Один из немногих моментов, когда я решила перестать думать и начать просто жить. Стоял теплый летний вечер в моем любимом городе, воздух ласкал кожу. Рядом с домом Барака был "Баскин Робинс", так что мы взяли два рожка и вышли с ними на улицу, присели на бордюр.
Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу и подтянув колени к груди, приятно уставшие после целого дня на свежем воздухе. Ели быстро и молча, стараясь не испачкаться. Может быть, Барак прочитал это по моему лицу или увидел в моей позе — все во мне наконец раскрылось и освободилось.
Он с любопытством посмотрел на меня и слегка улыбнулся.
— Можно тебя поцеловать? — спросил он.
Я наклонилась к нему, и все наконец стало ясно.
