Ваш ребенок гиперактивный, или просто шумный, или часто плохо себя ведет на уроках. И вот родителей вызывают в школу, чтобы призвать лучше ребенка воспитывать. Сначала вы очень нервничаете, буквально трясутся руки. Потом начинаете ругать ребенка — в воспитательных целях. И наконец, обессилев, решаете: пусть разбирается сам. Ирина Лукьянова, педагог и мама гиперактивного ребенка, в книге "Экстремальное материнство" проходит с измученными родителями весь этот путь и показывает, что же родители и ребенок чувствуют на самом деле и как с этим быть.
Родителей детей с СДВГ часто вызывают в школу, их разговоры с учителями бывают очень эмоциональны. Учитель обычно обвиняет родителей, что они плохо воспитывают ребенка, родители защищаются, а дома обрушивают свой гнев на ребенка. Другие бросаются в атаку на учителей, обвиняя школу в том, что она не умеет работать с ребенком. Но все это никак не помогает ребенку.
Почему родители боятся школы
Некоторые мамы заранее боятся. У родителей еще с тех пор, когда они сами были детьми, остались от школы тяжелые впечатления. Этот опыт мешает спокойно воспринимать слова учителей и детские школьные оценки. Кажется, что родитель сам еще школьник, что ему сейчас ставят двойки за родительское мастерство.
Родительскому страху школы посвящена статья психолога А. И. Лунькова "Почему мы боимся школы". Я ограничусь короткими, но важными цитатами из этой статьи.
Луньков пишет: родителям не стоит требовать от детей учиться так, чтобы им, родителям, не приходилось краснеть. Ведь тогда получается, что самоуважение взрослого человека зависит от школьных оценок ребенка: "Только от тебя зависит, придется мне испытывать стыд или нет. Ты несешь ответственность за мое внутреннее состояние и переживания".
В случае позиция родителя "Веди себя в школе хорошо, чтобы мне не было плохо" ребенок вынужден нести бремя двойной ответственности: и за себя, и за эмоциональное состояние родителя. Часто такой груз оказывается непосильным для ребенка, и он выстраивает систему психологической защиты от всего сразу: и от школы, и от родителей, и от учения.
Большая добрая слониха или маленькая испуганная собачка?
Родители проблемных детей очень часто находятся в затяжной депрессии, которая превращает их в сплошное больное место: любой взгляд и любое слово кажутся нападкой, школа превращается в место, где будут пытать, так что на родительское собрание мать заранее отправляется как на допрос в гестапо. Если вы заранее готовы изображать партизана на допросе, есть шансы, что ваш оппонент тоже примет навязанную ему роль палача.
Когда разговор трудный, особенно важно владеть собой, сохранять спокойствие, оперативно продумывать возможные варианты. Поэтому перед походом в школу лучше настраиваться на конструктивный диалог. И если уж вживаться в роль — то не партизана перед лицом врага или матери-волчицы, спасающей своего Маугли от тигра. Лучше стать большой доброй слонихой. Кому же придет в голову воевать с большой доброй слонихой? А поджатый трясущийся хвост не надо никому демонстрировать — его лучше спрятать под одеждой.
Если вы вообще неспособны взаимодействовать со школой без трясущихся рук и слез, значит, в первую очередь надо приводить в порядок собственные нервы. Идти к доктору, проходить психотерапию, выяснять, почему для вас так значимы суждения учителей и оценки ребенка, пить успокоительное — а уже затем начинать работу по распутыванию клубка проблем. Вы не сможете быть начальником дурдома и большим добрым слоном, если вы — маленькая хромая собачка с манией преследования.
Сколько можно за тебя краснеть?
Вот вам страшная история.
Представьте себе, что вы художник-иллюстратор, очень любите свое дело и с удовольствием рисуете картинки к детским книжкам. Но в кризис теряете работу, и муж устраивает вас к себе в контору "Рога и копыта" в отдел подсчета рогов и копыт. Дело это вы не любите, оно вам дается плохо. Вы путаете рога с копытами, сбиваетесь со счета, но искренне пытаетесь разобраться, что к чему. Сотрудники от вас отмахиваются: постараешься, мол, разберешься сама. Сделанные вами работы перечеркивают крест-накрест и пишут: переделать! Вы переделываете. Голова начинает кружиться и циферки в глазах плавают.
Вы берете эту работу домой в надежде, что муж поможет. И он помогает.
— Это что за работа? — спрашивает он. — Это кто так пишет вообще? Ты зачем на работу ходишь — меня позорить? Уму непостижимо, парнокопытных от непарнокопытных не отличить! Витые рога с развесистыми вместе считать!
Вы плачете.
— Вот-вот, — говорит муж, — реветь ты мастер. А работу как следует делать — так тебя нет!
— Я не понимаю, — робко говорите вы.
— Чего тут можно не понимать? — кричит он. — Ты мне скажи, позорище ты этакое, чего тут можно не понимать? Ты дура, да? Или ты это нарочно, издеваешься надо мной? Или ты хочешь, чтобы меня с тобой за компанию с работы поперли? Это первоклассники должны понимать! Детсадовцы!
— Я не понимаю, — шепчете вы, — кто такие непарнокопытные.
Муж заливается демоническим хохотом.
— Непарнокопытные, — зловеще начинает он, — это у которых копыта — слитные, поняла? Что тут можно не понимать? Ну покажи, что тут у тебя написано?
Вы протягиваете ему свой черновик учета рогов и копыт.
— А это еще что? — взвивается он. — Почему тут клякса? А тут столбик сбит? Ты вообще умеешь карандаш в руках держать или что? Клади бумагу на стол! А на столе-то, мама дорогая! Ну-ка живо убери все эти краски! Живо, живо! Так! Села! Пишешь! Парных копыт — считай! Непарных копыт — считай! Чтоб я тебя не видел, пока работу не сделаешь...
Вы сидите и капаете слезами на работу. От мужа вы ждали другого — поддержки и спокойной помощи с рогами и копытами.
При этом муж искренне уверен, что он вас дисциплинирует, внушает вам ответственное отношение к работе и добивается качественного ее исполнения. Чего он на самом деле добьется, сколько вы продержитесь на такой работе и с таким мужем — легко предсказать.
Что заставляет гипотетического мужа так себя вести? В каком-то смысле он не разделяет жену и себя: ее ошибки как бы становятся его ошибками, снижают его личную и профессиональную ценность. Его отношение к себе, образ себя чрезвычайно зависимы от чужого мнения. Внешний образ благополучия для него важнее, чем по-настоящему благополучные отношения с женой. Он верит в то, что качество выполнения работы зависит исключительно от приложенных усилий (а не от опыта, мастерства и т.п.). Он не дает жене стажерского времени, спрашивая с новичка, как с мастера, и не позволяя делать ошибки. Он занимает по отношению к ней не дружественную и обучающую, а враждебную и ревизующую позицию.
И родители, увы, очень часто именно так себя и ведут со своим ребенком.
Я несколько раз предлагала разным родительским группам примерить на себя эту ситуацию. Мамы ахали: да я бы через неделю сбежала. А сын меня такую терпит! И еще любит!
Только один раз "примерка на себя" дала осечку. Это произошло в группе будущих приемных родителей, с которыми я пыталась разыграть сцену по ролям. Исполнитель роли мужа бросил предписанную ему роль (строго отчитывать и возмущаться) и стал опекать уставшую маму, которая пришла с тяжелой работы: предлагать ей чаю, утешать, рассказывать ей, что она умница и обязательно разберется... Его не пришлось убеждать, что человека, которому трудно, надо поддерживать, — для него это оказалось совершенно естественно. Я думаю, этот человек будет очень хорошим родителем.
Не хочу ничего знать о твоих проблемах
Почему претензии учителей причиняют нам такую душевную боль?
Потому что мы неправильно выбираем критерии, по которым оцениваем себя как родителей, и принимаем за такие критерии школьные оценки и замечания в дневнике своих детей, их успешность в сравнении с другими детьми, их достижения.
Мы воспринимаем двойки и проблемы наших детей как очередные удары в серии неприятностей, которые обрушивает на нас жизнь.
Мы считаем, что это проблемы, которые нам доставляют наши дети, чтобы нам было плохо и трудно жить на свете.
Мы считаем, что наши дети и есть наша проблема.
Мы наказываем детей, чтобы устранить эту проблему.
Мы говорим им "слышать уже не могу про твои двойки и художества, делай что хочешь, но чтобы я этого всего не видела и не слышала".
Мы перестаем ходить в школу, чтобы не видеть и не слышать.
Мы не хотим испытывать эту боль.
Мы оставляем своих детей наедине с их болью и отказываем им в помощи.
На самом деле все эти вызовы в школу, жалобы и записи в дневнике — это сигналы о том, что они, наши дети, не справляются с учебой и социализацией, что они дезадаптированы в своем мире, что им плохо и трудно жить на свете.
Они ждут от нас помощи.
Мы приходим на помощь — и наказываем их. В следующий раз нас о помощи не попросят, будут сами решать. Это избавит нас от серии маленьких болевых ощущений сейчас, но чревато большой болью потом.
Тактика "не хочу ничего слышать о твоих проблемах в школе", приводит сразу к тому, что:
- Школа решает: "этим родителям все равно, что с их ребенком". Меняется и отношение к ребенку, и меры воздействия: их жесткость и частота будет нарастать, чтобы до вас "достучаться".
- Ребенок теряет доверие к родителям и перестает ждать от них помощи.
- Школьная и социальная дезадаптация ребенка усугубляется, углубляются его личностные проблемы (депрессия, тревожность, чувство вины, агрессия и самоагрессия и т.п.).
- К подростковому возрасту возникает окончательный разрыв между ребенком и родителями (в первую очередь матерью) и выход из-под контроля.
О том, как конструктивно взаимодействовать со школой — в следующий раз.
