Шесть лет назад наше "королёвское семейство" еще не знало, что события семейной истории, которые будут восприняты окружающим большинством как наш жизненным крах, на самом деле окажутся крутым разворотом в другую жизнь. Лично я никогда бы не поверила, что будущее жизненное пространство — с новой профессией, новыми друзьями и новыми ориентирами — будет настолько внутренне мне соответствовать.
Жаль, что в
Машину времени пока не изобрели. Зато другое человеческое изобретение — Интернет — помогло здорово. В Сети я искала ответы на самые сложные вопросы, на которые не могли ответить неврологи и педиатры. "Как узнать возможности своего ребенка?" "Какую методику для занятий выбрать при хронических "романсах от финансов"? "Как найти настоящих специалистов-реабилитологов?" Интересовали не только медицинские формулировки, но и обычные семейные истории... Как привыкнуть к мысли, что малыш никогда не будет обычным ребенком? Как справиться с очередными приступами самоедства и неуверенности в будущем? Как научиться не замечать любопытных глаз и не реагировать на бестактные вопросы? Как в условиях хронической усталости сохранить нормальные отношения с мужем?..
...Через какое-то время пришло понимание, что если хоть что-то делаешь, а не замираешь от ужаса, на страдание не остается времени. Любимой в нашей семье стала британская пословица: "Делай, что должно, и будь, что будет!"
Конечно, периодически до слез хотелось и морского теплого пляжа, и кучи новых книг, и симпатичных вещичек, и зависаний с друзьями в кафешках, и полноценной работы: нет, не рождена я домохозяйкой. Но то ли материнский инстинкт, то ли характер, доставшийся от папы — летчика-истребителя, гнали прочь привычную женскую жалость к себе любимой.
Если бы мне когда-нибудь пришлось утверждать наш семейный герб, я заказала бы геральдическое изображение кувшина со сливками и лягушачьей лапы над ним: когда все страшно, непонятно и бесперспективно, надо еще сильнее барахтаться на молочной поверхности и стараться делать "что должно". Тогда под ногами появится дно, на которое можно будет опереться.
Когда материнский инстинкт проклюнулся по отношению к Маше? Со старшей дочерью все было понятно. Мы рожали вместе с мужем (всегда поясняю, что Володя на роды угодил случайно, целомудренно стоял рядом с моим левым плечом сбоку от акушерского кресла и гинекологическими подробностями старательно не интересовался), он первым взял Дашу на руки, затем ребенка положили мне на грудь для первого кормления — по времени это был обед. После завершающих медицинских процедур врач и акушерка выключили многоламповый светильник на потолке и оставили нас в покое. Меня все в том же кресле с резиновой грелкой, наполненной льдом, на животе; спящую Дарью — в белой эмалированной кроватке-тележке, а Володю — в шатком состоянии на шатком стуле с серьезными мужскими впечатлениями от нелегкого дня.
Была самая середина июля. За открытым окном шуршали листьями высоченные волгоградские тополя, похожие на кипарисы. Новорожденная тихо сопела, муж держал меня за руку, и тогда во мне остро, как пузырьки в шампанском, бурлило счастье и понимание того, что счастье это лежит рядом, с биркой на малюсенькой ручке. Володя как-то признался, что и в его списке "Самых счастливых мгновений жизни" эти минуты находятся на одной верхних строчек "рейтинга счастья".
Мы очень хотели срежиссировать подобные ощущения и во второй раз, но не получилось. Режиссер, наверное, был другой.
...Я стою над своим ребенком в реанимации того же роддома, где четыре года назад родила старшую дочь. Смотрю, как трудно, очень трудно дышать крохе, которая только вчера оказалась на белом свете. Хочется снять с малюсенькой мордашки маску искусственной вентиляции легких: кажется, что тогда ей будет легче.
Изучаю каждую примету новорожденного человека. На длинных пальчиках — красивые ноготки. У Маши папины музыкальные (или компьютерные?) пальцы. На желтоватом личике странно худым и "взрослым" выглядит нос, ведь у обычных младенцев он скорее похож на картошечку, но обычные младенцы не теряют за двое суток шестьсот граммов веса... Пальчики на ногах выглядят, как горошинки, а ножки такие крохотные, что тонут в самых маленьких малышовых носочках.
Думаю о том, что слово "родилась" Маше не подходит. Ее достали, извлекли, вытащили на свет только потому, что я сама оказалась на операционном столе. На
"Доктор, про УЗИ все написано в медицинской карте, а остальное вы можете обсудить с коллегой из женской консультации. Вы говорите, что кисту должны были разглядеть на первом УЗИ?" Этот снимок, где Маша размером с фасолинку, уже лежит в семейном фотоальбоме. А киста-невидимка, оказывается, росла вместе с дочкой, душила ее и рванула потом, как снаряд времен Великой Отечественной.
Лежит дочурка на реанимационном столе, как препарированный студентами-медиками лягушонок, и все тело ее утыкано иголками: капельницы подключены к обрубку пуповины, к венам на руках и ногах.
Испытываю только два чувства: дикого страха за дочку, которая старается жить изо всех сил, и дикой злости на врачей, которые не мою кисту просмотрели (черт с ней, хотя вот откуда рано выросший живот, боли в пояснице и дерганые Машкины шевеления внутри!), а заставили очень сильно страдать моего ребенка.
...Лежу в палате на животе. На животе очень больно, но зато так быстрее заживет шов и подтянется живот (хочу быть самой красивой мамой для своих детей), а еще тогда можно будет ходить по коридору роддома с ровной спиной, а не на полусогнутых ногах. Со мной в палате новые соседки — две счастливые мамочки. Я была такой же с Дашей: ворковала, кормила и чистила перышки своего малышонка.
С первой соседкой по палате Леной мне было легче: ее второй "кесаренок" по весу походил на мою "неведому зверушку". Во время операции мальчишечке порезали скальпелем лоб, поэтому Лена излучала тревогу и злилась на врачей, которые заходили к ней и хохмили про "шрамы, которые украшают мужчин". В общем, она была на одной волне со мной.
А эти в первый раз родившие двадцатилетние девчонки совсем другие. Они смотрят любопытными глазами, как я сцеживаю молоко в банку, которую выдали мне в реанимации. Им совершенно непонятно, зачем я это делаю, ведь мой ребенок все равно не может усвоить больше двух миллилитров молока.
Говорливые девахи в толстых махровых халатах пьют горячий чай со сгущенкой из пол-литровых бокалов, лопают домашние голубцы и обсуждают вес-рост своих детей. Они просто счастливые роженицы (или родильницы? — все время путаю), и ни в чем не виноваты, но находиться рядом с ними ужасно трудно и неприятно.
В моем голосе вдруг прорезались категоричность и раздражительность, а основной позой стала "спинальная": я или читаю, лежа на животе, или лежу, отвернувшись к стенке.
Груди рвет от молока, а потом оно протекает через сатиновую роддомовскую ночнушку и мой бирюзовый шелковый халатик. Все время вспоминаю, как лопала Дарья — спокойная, щекастая. Мысли о ней, кстати, — замечательная терапия.
Изо всех сил стараюсь верить, что все будет хорошо. Очень жду каждой встречи с заведующей педиатрическим отделением, но от ее слов "нет никакой положительной динамики", "мы прогнозов не даем", "впереди пятый день — критический" моментально срываюсь на дрожащие губы и потоки слез, в глубине души себя за это презирая.
Стою в жаркой реанимации рядом с Маняшкой почти все время. Говорить не могу — голос дрожит, поэтому наглаживаю по часовой стрелке ее ладошку. Медсестра сказала, что это полезно. Дочка надрывно дышит и делает губками сосательные движения.
Прошли пятые, а потом седьмые сутки. Н.В., заведующая детским отделением, рассказала, что самые трудные дни для новорожденных — нечетные: первые, третьи, пятые и седьмые. Говорит, что все врачи это знают.
Маняшка старается изо всех сил. Я не выдумываю, я вижу это старание на ее мордахе, когда она вымучивает попытку (пока не получается) кашлянуть, зевнуть, закричать, махнуть ручкой, зафиксировать взгляд. Все это ее малюсенькие победы.
У Маши не гора, а Эверест всяческих проблем: последствия асфиксии, двусторонняя пневмония, неврологическая симптоматика, кровоизлияние в головной мозг. Невероятно, что когда-то я жить не могла, если у Даши начиналась простуда!
...Н.В. посветила Мане в глазки фонариком и удовлетворенно констатировала: "Кора не поражена".
В своем невротичном состоянии я не сразу и сообразила, что речь идет о коре головного мозга. Что это значит? То, что у ребенка будут сохранны многие функции организма, что он не будет лежать на кровати безмолвным "овощем". Это хорошо, но вот все остальное: пневмония, неврологические симптомы и срок рождения в восемь месяцев — плохо, очень плохо.
Володя каждый день накручивает километры на маршрутке: дом — роддом- работа — роддом — Дашин детский сад. А мое расстояние — ровно пять шагов до двери детской реанимации, на которой написано смешное слово "ПИТ" (палата интенсивной терапии). Живу в роддоме уже десять дней, и мне начинает казаться, что это мистическое место, где время остановилось и где я останусь навеки...
...Зашла моя новая соседка. Сколько их сменилось за все время? Лена, Оля, Фаида, две Наташи, сейчас вот Татьяна. Новенькая — это нормально.
Ужасно боюсь, когда ко мне с очередной новостью влетает Н.В.. Спокойным голосом, с лобовой прямотой (наверно, для подстраховки по-российски, мол, родительницу предупреждала!) говорит о том, что слышать матери невозможно.
Самой жуткой была ночь с
Н.В. выдает большие дозы правды и одновременно назначает мне уколы реланиума — к нескольким кубикам антибиотиков, окситоцина и всякой прочей фармакологической дряни.
В ночь с
Я пряталась от заведующей и не ложилась спать всю ночь. Была уверена, что мысленно должна помогать дочке остаться на этом свете. После слов Н.В. "удивительно, но она до сих пор жива" меня вырубил реланиум.
После операции, когда я пришла в себя, свекровь передала мне иконку Богоматери с очень красивым лицом. Странно живым, а не иконописным. Невероятно, но на нее оказалась очень похожа одна из дежурных медсестер в реанимации. Ее зовут Оксана. Чтобы проникнуться незнакомыми до сих пор религиозными чувствами, я думаю об этой ласковой и терпеливой Оксане. Сжимаю ночами иконку под подушкой (царапина от ногтей на образе останется на память об этих днях) и, не умея молиться, повторяю много раз на дню: "Святая дева Мария! Дай силы бороться моей малышке, которая названа твоим именем. Пожалуйста, сделай золотыми руки врачей, целебным мой взгляд, дай богатырскую силу моему молоку. Пусть наша малышка живет во имя добрых дел!"
...Представляю, что сказал бы мой папа-атеист! Как он высказался бы о том, что вместо пустых слов нужно было лучше обследоваться до и во время беременности, что второй ребенок был не ко времени и что он, как всегда, оказался прав...
...Снова заходила к Маняшке в реанимацию. Видно, что ее легкие не работают в полную силу: между полукружьями ребер — провал, впадина. Я стояла и утешала себя, что когда-то сама в восемь или девять месяцев переболела двусторонней пневмонией, съела ведро антибиотиков, а сейчас вроде бы ничего. Тьфу-тьфу-тьфу!
Сегодня день выписки из роддома. Выписки условной, потому что нас отправляют не домой, а в детскую больницу, отделение для выхаживания недоношенных детей. Вчера заведующая многозначительно сказала: "Я хотела бы перед выпиской поговорить с Вами и Вашим мужем, чтобы предупредить о том, что ждет вас в будущем... Это скажут вам и в больнице, но сначала вы должны услышать это от меня".
Ее взгляд и интонация не предвещали ничего хорошего, и до сегодняшнего утра я промаялась в ожидании страшного: "Ваш ребенок никогда не будет нормальным человеком!" Слава Богу, слов, которых я опасалась, сказано не было. Похоже, что она передумала пугать нас по полной программе (у российских врачей это излюбленное занятие зовется "гипердиагностикой") и сказала всего-навсего о том, что впереди у нас долгое лечение (не меньше месяца), гарантированный дисбактериоз (от прокапанных в первые дни жизни антибиотиков), слабый иммунитет и угроза постоянных простуд и инфекций. Я слушала очень внимательно, сцепив ледяные — как всегда в минуты напряжения — ладони, но внутри уже росло ощущение, что все у нас будет хорошо, потому что нам не просто так помогло лекарство по имени Чудо.
