На своих приемах в детской поликлинике психолог Екатерина Мурашова распутывает множество семейных историй. И некоторые из этих случаев описывает в книгах и своем блоге. Если ребенок вдруг стал устраивать истерики, капризничать, в голову приходят несколько причин: кризис 3 лет, отношения между родителями, что-то, произошедшее с ребенком в детском саду... Но иногда оказывается, что все гораздо сложнее.
— Он изменился. Как-то очень резко. Это все видят. И мне так страшно отчего-то...
Совсем молодая мама с гладко зачесанными русыми волосами. Боря, мальчик лет трех с половиной, играет на ковре с машинкой.
— Но чего же пугаться? — успокаивающе говорю я. — Маленькие дети быстро растут и так же быстро изменяются. Это закономерно.
— Понимаете, он всегда был такой спокойный, а тут вдруг стал капризничать на ровном месте, орать или, наоборот, дуться. И в садике тоже воспитатели заметили. Одна из них сказала сходить к врачу, а другая: «Ничего страшного, это кризис трех лет».
— Нет никакого кризиса трех лет, — сказала я. — Есть не установленные вовремя границы. Приведите пример, как выглядят его капризы?
— «Не хочу на лифте ехать, хочу пешком идти» (у нас третий этаж). — «Хорошо, пойдем». На втором этаже: «Хочу на лифте!» — «Хорошо, поедем». Приехали на свой этаж: «Я хотел кнопку нажать». — «Поздно, мы уже приехали». — «Поехали обратно!» — «Не идиотничай!» — «А-а-а! Ты плохая! Я вас всех убью и этот лифт сломаю!». Вот так примерно.
— Это они, границы, — сказала я. — Обычное дело. Ему надо знать, как устроен мир, в который он попал. Вы даете не слишком четкую обратную связь: сначала равнодушно «ведетесь» на его явно неудобные для вас требования, а потом сразу: «Не идиотничай». Сейчас ваш сын просто испытывает вас: докуда все-таки я могу их «сделать»?
— Да нет же, в том-то и дело! — воскликнула молодая мать, и мне показалось, что в ее глазах блеснули слезы. — Если бы он что-то требовал и капризничал только, когда не дают, это понятно. Но он же и просто так может «завестись». Вот прямо на ровном месте сказать: «Я вас никого не люблю!» — и уйти. Потом, через полчаса, будет ластиться, прощения просить.
А в воскресенье вообще сказал: «Я уйду жить к Максиму». Мы ему: «Кто такой Максим?» Ни родственников с таким именем нет, ни детей в детском саду. А он нам: «Вы его увидеть не можете, он только со мной разговаривает». Я свекрови рассказала, она говорит: это психическое, я точно знаю, с сыном знакомой так же было... У меня прямо сердце упало!
От истории с Максимом я тоже забеспокоилась.
— Когда же все это началось? И как — совсем резко, или поведение Бори менялось все-таки постепенно?
— Началось где-то недели две с половиной назад. И резко так: буквально вчера был нормальный, а сегодня уже всё...
— Что-то менялось, происходило в вашей жизни накануне? Переезды, болезни, травмы головы у ребенка, семейные скандалы, чей-то отъезд или приезд?
— Ничего, в том-то и дело! Нас и невропатолог спрашивал, и мы сами уж вспоминали-вспоминали... Все было как обычно.
— Ну тогда расскажите про «обычно». Из кого состоит ваша семья? Как устроен Борин день?
— Семья — это Боря, мы с мужем, свекровь, две кошки. Мы оба работаем, Боря в садике, уже второй год. Всегда ходил хорошо, не плакал, болел умеренно. Там, в садике, всегда помогал воспитательнице, ни с кем не дрался, играл и с девочками, и с мальчиками, очень любил все развивающие занятия, кроме танцев. А теперь даже лепить (самое любимое было дело!) недавно отказался, все занятие просидел один в углу, крутил какое-то колечко... Скажите, все плохо, да?
— Да погодите вы ярлыки-то вешать! — с досадой отмахнулась я. — Рассказывайте дальше. Что в семье? Какие у вас отношения со свекровью?
— Хорошие. Она мне, можно сказать, благодарна, что я ее сына «к рукам прибрала». Он был такой плейбой, после платного института, а теперь и дома с семьей часто бывает, и сыном гордится, много играет с ним... Я-то приезжая сама, у меня мама с папой и с братьями в Кирове...
— «Неравным браком» не пахнет?
— Нет, что вы! — улыбнулась женщина. — Наоборот, если мы с мужем ссоримся, свекровь всегда только на мою сторону встает. Говорит: боюсь, что ты моего балбеса бросишь, к своим в Киров уедешь, Борю заберешь, а мне тогда что? Хоть вешайся с тоски!
— Откровенно! — я улыбнулась в ответ. — Значит, никаких ссор, никакого напряга не было?
— Абсолютно никаких. Это теперь мы вместе со свекровью по стенкам от страха бегаем.
— А муж, отец Бори?
— Да он на работе все время, ничего не видит, говорит: «Ребенок как ребенок, вы всё выдумываете!»
— Но вы ведь не выдумываете?
— Нет! — с отчаянием воскликнула женщина. — Уже две недели это другой ребенок.
Я расспрашивала мать Бори еще и еще. Туда-сюда листала медицинскую карту ребенка. Никаких родовых травм, никакой неврологии на первом году жизни. Развитие по возрасту. Поговорила с самим Борей — на вопросы отвечает неохотно, но это явно потому, что увлечен игрой с новыми машинками. Ответы самые обычные. Набрала в игрушечную кастрюльку воды, предложила игру в «бензоколонку» — охотно согласился. Может быть, мать со свекровью все-таки все придумали, накручивая друг друга?
Вдруг Боря бросил все игрушки, подошел к матери и начал, тревожно оглядываясь, тянуть ее за руку: «Пошли, пошли отсюда!».
— Боря, что случилось? Мы не можем уйти, я разговариваю.
— Пошли! Уходи! Я уйду! — все повышая тон, заплакал Боря.
Мать вопросительно взглянула на меня.
— Не обращайте внимания, — велела я. — Посмотрим, что будет.
Боря с криком упал на ковер, потом, поскуливая, уполз под раковину и свернулся там в клубок.
— Все плохие, — мрачно заявил он оттуда, глядя в стенку.
— Вот видите, — трагическим шепотом сказала мать.
— Вижу. Но пока не понимаю... Может быть, что-то случилось в детском саду?
— Воспитательница говорит: ничего не было — ни ссор, ни драк, ни наказаний. Да его и наказывать-то не за что было — он всегда был тихий, спокойный, помощник. Но как проверишь?
— Никак...
Под раковиной нашлась еще одна, загнанная в дальний угол машинка.
— А где в ней бензин лить? — спокойно спросил меня вылезший Боря. — Вот здесь, в эту дырку?
«Все-таки неврология! — решила я. — Но откуда?»
— Есть одна возможность, — сказала я матери. — Это вообще не по моей части, но я знаю, что такое бывает. Скажите: перед тем как все это началось, Боря болел — гриппом, простудой, ОРВИ? Может быть, просто температура высокая была?
— Да нет, он все время в садик ходил.
— Вспоминайте.
— Да, было! — вспомнила мать. — У него сопли были, он куксился, и с субботы на воскресенье вроде температурка небольшая. Мы решили: заболевает, а в понедельник уже все было нормально...
— Вот! — сказала я. — За неимением лучшего берем эту гипотезу.
— А что это?
— Нейроинфекция. Вирус не особенно порезвился там, где ему обычно положено (Боря — здоровый мальчик с сильным иммунитетом), но прошел гематоэнцефалический барьер, — я ребром ладони показала, где этот барьер находится. — Отсюда все.
— Надо какие-то лекарства принимать?
— Не знаю точно, можно посоветоваться с врачом, но думаю, сейчас уже не надо. То, что мы наблюдаем, это уже последствия.
— А что же дальше?
— Если я права, само пройдет в течение месяца-полутора.
— Хоть бы вы были правы! — она сложила ладони, явно обращаясь к кому-то, чьи полномочия много шире моих.
Через пару месяцев Боря стал прежним тихим, дружелюбным мальчиком, любящим лепку и рисование. А я рассказала эту историю не просто так.
При внезапном и алогичном изменении в поведении и даже как будто в личности маленького ребенка (от 2 до 6 лет) этот вариант развития событий обязательно надо учитывать. Если предшествующее вирусное заболевание было соматически тяжелым (с высокой температурой, выраженной интоксикацией и т.д.), то хороший врач-терапевт обычно легко связывает с ним изменение поведения ребенка. А вот если недомогание было едва заметным, как в случае с Борей, и к врачу даже не обращались, — тогда распознать причину будет труднее.
