Послеродовая депрессия: как это было

Мои проблемы начались еще в роддоме. Болело все, что только может болеть. Дыхательная недостаточность выросла с 47%, наверное, до 90. Я задыхалась и брызгала бекотид с вентолином не 4 раза в день по 4 раза каждый, а каждый час по 4. От коркестероидов во рту появился странным привкус. Вся еда вдруг приобрела одинаковый горьковатый вкус. К тому же я не могла нормально сходить в туалет, ни по-маленькому, ни по-большому. Когда я говорила об этом палатному врачу, она записывала мои жалобы и, как видно, считала свою миссию выполненной. Меня посетила страшная мысль, что такая я не буду нужна не только мужу, но и ни одному мужчине вообще никогда. Дома у нас телефона не было, я звонила маме, и никак не могла застать там мужа. Как-то раз я начала говорить с мамой и разревелась: "Мама, я хочу домой!" Мама среагировала немедленно: она сказала папе, что если меня не вытащить как можно скорее, астматический статус мне обеспечен. Папа в свою очередь поднял на уши всех знакомых в роддоме, и меня выписали на третий день. Побоялись испортить статистику осложнениями со второй роженицей-астматиком в течение года.

Моя выписка явилась полной неожиданность для мужа. Дома ничего не было готово. Для начала меня отвезли к маме, благо жили мы через дорогу. И только вечером, после работы Миша повел меня домой. Мы шли по чудесному осеннему парку, листья шелестели под ногами. Только мы вдвоем и наш ребенок. А я дико задыхалась, и каждый шаг доставлял чудовищные мучения. Возле театра встретили одного из наших артистов, и я порадовалась, что уже темно, и он не видит, как ужасно я выгляжу.

За три дня в роддоме Соня, родившаяся на 9 баллов (10 не поставили, потому что в нашем роддоме их не ставят никому), покрылась опрелостями. Не знаю, что с ней было бы, останься мы в этом змеюшнике еще на день. Надо отдать должное дочери: спала она ночью для младенца прекрасно, 6-8 часов подряд. Днем же я кормила каждые 1.5-2 часа, а то и чаще. Молока хватало и это радовало. Еще радовало то, что у меня дочь, а не сын. Я так безумно хотела девочку, что рождение мальчика было бы диким разочарованием, особенно на фоне плохого самочувствия.

Несмотря на то, что ребенок был желанным, я испытывала странное чувство отчуждения, будто все это происходило не со мной. Я даже не могла мысленно назвать дочь по имени. Просто - ребенок. Я никак не могла понять, что этот малыш - мой. Тот, что еще недавно пинался в животе. Было стыдно от этого чувства.

Но гораздо сильнее угнетало то, что каждый шаг по квартире давался с трудом, что нельзя сидеть, что такие элементарные дела, как поставить чайник или сходить в душ были равноценны подвигу. Выписали меня в пятницу, поэтому к своему врачу я попала еще через два дня. Отвез меня туда театральный шофер, по просьбе мужа. Когда Лариса Григорьевна начала меня осматривать, она вдруг изменилась в лице и позвала акушерку. Они обе замерли на пару минут, а затем принялись в четыре руки обрабатывать. "Только не садись! Только не садись!" - повторял мой любимый доктор. Затем она сняла швы и обработала еще раз. Первый вопрос ее был: "Элеонора Марковна видела, как тебя шили?" "Нет, она видела результат и сказала, что у меня один маленький шовчик". По тому, как вытянулись лица у врача и акушерки, я поняла, что Э.М. приукрасила положение вещей. Но швы перестали болеть, и я уже почувствовала облегчение.

После двух уколов окситоцина я смогла нормально ходить в туалет: матка сократилась, и внутренние органы начали работать более-менее нормально. Но депрессия не кончалась. Угнетало все. Особенно ежедневные вопросы мужа: "Ну, как, у тебя силы начали восстанавливаться?" Я плакала и чувствовала себя несчастной.

К тому же начались проблемы с деньгами. Мои декретные ушли на взнос в фонд больницы, который заплатили мы абсолютно зря, на лекарства, на еду. Мишиной зарплаты не хватало ни на что. В результате я через неделю после родов, лежа писала сценарий для детского праздника, чтобы получить хоть какие-то деньги. Пусть небольшие - сценарий был для муниципального ДК, организации малоплатежеспособной. Когда со мной расплатились я вдруг, впервые после родов, почувствовала свою значимость. Муж пропадал на репетициях - близилось открытие сезона, и от этого я тоже плакала. Я впервые не могла пойти на премьеру: сидеть мне было нельзя, а простоять два с лишним часа я не могла физически. Да и Соня не выдерживала без груди больше двух часов. К тому же после премьеры был традиционный банкет, а Миша непременно хотел пойти туда. В результате, правда, он пробыл там не больше 30-40 мин., выпил за новый спектакль и пошел домой, но угнетало меня это страшно. В театр пришли новые молодые актрисы, без проблем, без полового покоя и в голову лезли черт знает какие мысли. Это полгода спустя мне одна из этих девочек сказала: "Да, повезло тебе: Мишка непокобелимый!" Но тогда...

Несмотря на мамину помощь, а она проводила у меня все время, пока Миша был на работе, я дико уставала и все время хотела спать. Ребенок даже через месяц казался мне неким чужеродным существом, непонятным и далеким от меня. Но тут мне принесли 4 чужие контрольные, которые нужно было сделать срочно. И я впряглась в работу. Уже сидя за компом. Коляска с Соней рядом, чтобы если что - прикачать, а мама вся в работе. Выяснился интересный факт: мой ребенок прекрасно спит под вой старинного матричного принтера. Эта совместная работа как-то сблизила меня с дочерью. К тому же я вдруг почувствовала, что силы, кажется, потихоньку начинают восстанавливаться.

На следующую встречу с врачом я поехала уже сама. Лариса Григорьевна сказала, что все уже почти в порядке: "Да, это нелегко, родить крупного ребенка. Ой, я забыла: у тебя же не крупный!"

Тут новый удар: нам повысили цену за съемную квартиру и мы не могли больше оплачивать ее с нашими доходами. Пришлось съезжаться с моими родителями. Я снова рыдала. Не потому, что у меня плохие отношения с ними. Просто перед глазами стоял пример моих папы и бабушки, которые прожили вместе почти 20 лет и все эти годы у них были разногласия абсолютно по всем вопросам. Поскольку идея переезда принадлежала мужу, я взяла с него обещание не ругаться с моей мамой и не срываться на мне. Это было моим условием.

Впрочем, все пошло гораздо лучше, чем я могла предположить. Съемная квартира, помимо дороговизны, была еще ужасно холодной. Ребенка приходилось накрывать всеми возможными одеялами. Сама я напоминала себе кочан капусты. А дома было 30 градусов и мы, наконец, разделись. К тому же, на съемной квартире не было телефона, а дома я смогла снова подключиться к Интернету и пользоваться электронной почтой, что позволило общаться с друзьями в других городах и странах. К своему стыду должна признаться, что в Сызрани у меня только одна подруга, и с ней мы не можем видеться часто. Словом, на душе стало веселей.

Затем мне принесли еще 5 контрольных и в материальном плане дышать стало легче. Следом позвонили из Сохнута и сказали, что ждут не дождутся, когда я, наконец, выйду на свое место преподавателя иврита. А еще мой декретный подошел к концу, и я решила выйти на основную работу тоже, так как график у меня свободный, а директор наш к беременным и кормящим относится так трепетно, будто мы все рожаем от него.

Итак, я подошла к директору и сказала, что я выхожу на работу. Он прореагировал в своей обычной манере: "Выходишь и выходи". И тут я вдруг почувствовала, что депрессия кончилась.

Ребенок к трем месяцам превратился в самое любимое и дорогое на свете существо. Соня смотрела на меня и улыбалась. Успокаивалась на моих руках быстрее, чем на чьих-либо еще. Я снова почувствовала себя с ней чем-то единым. К тому же наладилась сексуальная жизнь. К счастью, я принадлежу к числу женщин, у которых не затухает желание после родов. Более того, я начала получать от секса большее удовольствие, чем раньше. Словом, все как будто наладилось. Но впереди нас ждали новые свершения.

Варвара Галицкая, varvara@dtc.syzran.ru.