Резвясь в теплом темном омуте бытия, среди глухих гудящих ударов чего-то большого и всеобъемлющего, несущего жизнь и любовь, под которые так сладко спалось и безмятежно игралось, я ощутила частое звонкое постукивание, рассыпающееся ритмичной дробью. А однажды, упираясь ладошкой в прочную оболочку, окружающей мою вселенную, я почувствовала легкие прикосновения к ней оттуда, с другой стороны. Что-то скользнуло мимо, подняв упругую волну, ударившую в разделяющую нас преграду. Посасывая большой палец, я размышляла об этом событии, когда увесистый пинок в плечо не оставил больше сомнений: я не одна в этом мире.
Существо это коварно булькало и лягалось именно тогда, когда мне хотелось покоя. Я уже тогда не любила конфликтов и сжималась в комочек, стараясь не касаться эластичных границ. Иногда оно, наконец, замирало, напоминая о себе лишь тихими всплесками. Наслаждаясь желанным покоем, я вдруг начинала по нему скучать. Как-то незаметно, это нечто, отнимающее у меня пространство и кислород, сделалось необходимым мне, частью меня самой, без которой я уже не представляла себе своего существования.
Для наших родителей появление на свет сразу двух дочек было радостным, слегка ошарашивающим сюрпризом. Тогда, довольно много лет назад, такие казусы в медицине случались частенько.
Среди наших предков по матери есть и северные народности. Вероятно, их гены стали виной тому, что в младенчестве наши щеки были до того круглыми, а глаза до того узкими, что старший брат как-то огорошил родителей, спросив, когда же у нас откроются глазки, как это случается с кутятами и котятами. До сих пор он уверяет, что мы не отличались от двух лысых китайских болванчиков.
Со временем тюркская кровь матери растворилась в славянской крови отца, оставив о себе на память лишь высокие скулы и чуть раскосый разрез глаз. Похожие внешне, мы сразу обнаружили несходство характеров. Если одна после кормления тут же засыпала, другая мало того, что сама не спала, но и не давала покоя другой, пытаясь засунуть ей пальчик в глаз или в нос. А спать порознь мы не хотели, поднимали крик и успокаивались только, положенные в одну кроватку.
Говорить мы начали рано, но для общения между собой слова нам были не нужны. Довольно долго мы довольствовались обществом друг друга. Игры у нас были своеобразные. Например, совсем маленькими любили играть в чайники. Золотой и серебряный. Ползая внутри пододеяльника, перебираясь из одного его угла в другой, мы изображали поход чайников в гости. Почему именно чайниками нам хотелось побыть - теперь уже тайна для обеих.
Постепенно в круг нашего общения включилась девочка из соседней квартиры, ангельского вида ребенок с огромными синими глазами и пышной русой косой. Коса была предметом нашей зависти. Она же завидовала нашей смелости и откровенной хулиганистости, которой мы отличались чуть ли не с младенчества. Впрочем, мы редко шкодничали, осознавая преступность своей деятельности. Гораздо чаще нам и в голову не приходило, что за некоторые вещи по головке не погладят.
Так, года в три мы решили выяснить, умеют ли цыплята плавать. Ничуть не смутившись тем, что цыплята были чужими, мы с жаром взялись за дело. Посреди двора стоял большой ржавый таз с водой, из которого пили куры. Изловив одного цыпленка, мы бросили его в воду, с интересом наблюдая, как он пускает пузыри. К нашему большому огорчению, немного потрепыхавшись, он опустился на дно. Птенчик, явно, плавать не умел. Мы поймали следующего, в надежде все же увидеть, как он поплывет. Но и этот пуховой комочек отказался плыть. Когда на дне тазика было уже пять или шесть, не умеющих плавать куриных деток, нас застукала за этим занятием хозяйка цыплят. Она значительно пополнила наш запас ругательных слов. В полном недоумении, не чувствуя за собой никакой вины, мы болтались у неё под мышками, когда она рысью неслась к нам домой, готовая лопнуть от злости.
В тот день нам еще раз хорошенько объяснили, что брать чужое нехорошо и то, что цыплята плавать не умеют. Не знаю, каким образом родителям удалось загладить конфликт, но вечером нас уже выпустили гулять. Обнаружив на помойке трупики убиенных нами птичек, мы устроили им пышные похороны на песочной куче, за калиткой.
В другой раз, уже повзрослее, мы отличились тем, что запинали воспитательницу в детском саду! В чахлом дворике, среди облезлых деревянных машинок и лодочек, стояли новенькие металлические качели, сверкая белой краской. Качались на них по очереди под контролем воспитателя. С нетерпением ждали мы этого вожделенного момента, но перед самым носом сестры на лакированное сиденье была посажена толстая Ирочка Ракина. Видя такую несправедливость, сестра разразилась отчаянным плачем.
Уже тогда я была готова за неё глотку перегрызть и поэтому, не задумываясь, подошла к воспитательнице и, без слов, пнула её по голеностопу. Пока та от изумления открывала и закрывала рот, словно рыба, выкинутая из воды, сестренка, не переставая реветь, пнула её с другой стороны. Взявшись за руки, с чувством выполненного долга, мы отошли от качелей. У воспитательницы прорезался голос. Дети сгрудились возле неё, тыкая в нас пальцами и показывая языки. Ко всеобщему удивлению, на нашу сторону встала соседская синеглазая девочка, боявшаяся, кажется, всего на свете.
После этого, за нами окончательно закрепилась репутация отчаянных хулиганок. Мама стала посылать за нами в садик старшего брата, дабы не слушать бесконечных жалоб на наше поведение, а соседская девочка, которую мы называли Пенкой, стала нам подругой на долгие годы.
Сколько себя помню, я всегда была старшей. И не только по факту рождения. Чувство ответственности за сестру, желание оградить ее от любой напасти, будь то злая собака или завуч в школе, не покидали меня никогда. Раньше думай о Родине, а потом о себе! Помните слова этой песни? Перефразируя их, можно сказать, что большая часть моей жизни прошла под девизом: "Раньше думай о сестре, а потом о себе!"
Она же была очень рада отведенной ей роли опекаемой крошки, незаметно добавив в неё изрядные порции эгоизма и хитрости, так присущих единственным детям в семье. Именно в такое положение она себя и любила ставить, не смущаясь тем, что нас у родителей трое! Я же все ей прощала, не допуская и мысли, что что-то может быть по-другому.
Наш папа, типичные Весы по гороскопу, отличался вспыльчивостью, но быстро отходил, резко меняя свое настроение. Педантично аккуратный, но не лишенный мальчишеского озорства, он был снисходителен к нашим шалостям. Нас он звал Копия и Любимица, а, увлекшись любительскими киносъемками - Кадрами. Балуя нас, он, сам того не подозревая, компенсировал нашу ревность к матери из-за брата, для которой её первенец и сейчас самый лучший ребенок в мире. Тогда мы дико обижались, но, родив своих детей, смогли понять и простить её. В противовес отцу, мама, родившаяся под знаком Девы, отличалась несокрушимым благоразумием, и железной волей. Своих решений она никогда не меняла, мы никогда не слышали от неё криков или бранных слов. Наказанные ею, мы смиренно сидели дома, с вздохом поглядывая в окно на бегающих по двору детей, зная, что надеяться на амнистию нечего.
Вместе они, в первую очередь, старались воспитать в нас самостоятельность и умение отстоять собственное мнение. Плоды своих трудов они тут же и пожинали, выслушивая аргументы в защиту наших музыкальных пристрастий, или краснея на классных собраниях, распекаемые за то, что их дети вечно мутят воду своим нежеланием принимать все "единогласно". Понятно, что пятерки за поведение в наших табелях даже и не ночевали.
В школе я училась за двоих. Пока я корпела над учебниками, моя сестренка прекрасно проводила время, бегая на свидания чуть ли не с детского садика. Вечером она со спокойной совестью сдувала все из моих тетрадок, мало обеспокоенная завтрашним днем, зная, что я всегда её выручу, пользуясь нашей схожестью. Мы сидели вместе, поэтому проблема устных предметов решалась легко. А вот с точными науками мне пришлось здорово попотеть. До сих пор меня мучают кошмарные сны, в которых звенит звонок, а я не успеваю решить задачу по геометрии из её варианта!
По мере взросления, наши характеры окончательно расходились к противоположным полюсам. Она, отличаясь с рождения невероятным обаянием, стала воплощением женственности. Кроме того, отлично шила, готовила и вязала. Меня же, честно говоря, можно было записать в синие чулки. Я обожала спорт и проявляла непроходимую тупость при попытках приобщить меня к рукоделию или кулинарии. Ничто, однако, не мешало нам нежно любить друг друга. Если мы ссорились утром, то вечером не могли уснуть, прежде чем не помиримся. Она заботливо следила за моим внешним видом, просвещая по части моды. Я же не ленилась наговорить на магнитофонную ленту ответы экзаменационных билетов по литературе, дабы она смогла прослушать их через наушники. От моего выразительного чтения она благополучно засыпала, не обращая внимания на мое негодование.
У каждой из нас были свои подруги, но не одна из них не могла заменить мне её. Только ей я могла доверить свои секреты, не боясь, что в случае ссоры, они станут достоянием народа, как это часто бывает даже с закадычными подругами. Мы, как всегда, прекрасно понимали друг друга без лишних слов. Чуть рассеянный взгляд, нахмуренная бровь, движение рук во время мытья посуды, или поза, принятая перед сном, о многом могли рассказать. Особенно острое единение мы ощутили в выпускном классе, предчувствуя, что это последний год нашего совместного проживания. В то время мы были особенно нежны и внимательны между собой, терпимее, словно супруги, отметившие золотую свадьбу.
Так уж случилось, что учились мы в разных городах и получили разные профессии. Первые месяцы разлуки были невыносимыми, как будто оттяпали часть души, вырвали полсердца. Тоска душила холодными пальцами одиночества, оглушала несчетным количеством дней до каникул. Страх и тревога друг за друга отравляли прелесть студенческой жизни. Письма писались подробно и имели привкус горечи тысяч километров, лежащих между нами. Чувства обострились до предела: мы подходили к телефону за минуту до звонка, стали видеть вещие сны, к великому ужасу, не всегда предрекавшие радость и благополучие.
Однажды, сдав летнюю сессию, я собиралась домой. В результате каких-то неполадок в аэропорту я не попала на свой рейс самолета. По дурости лет, я не догадалась позвонить и предупредить о том, что вылечу другим, транзитным рейсом. Представьте, что испытывали мои родные, не обнаружив меня среди прибывших пассажиров! Целый день они пили успокоительное и обрывали телефоны, умоляя сестру сосредоточиться, чтобы попытаться почувствовать, не случилось ли со мной что-нибудь ужасное. Она добросовестно прислушивалась к своему сердцу, и неизменно отвечала, что основания для паники нет. Когда я, в час ночи, взяв такси (еще один дурацкий поступок), наконец, приехала домой, меня встретило густое облако валерианы и валокордина, в котором молниями метались родители и бабуля. Улыбка сестры была лучиком солнца посреди этой бури. Она-то ни на минуту не сомневалась, что со мной все в порядке.
Только когда мы повыходили замуж, родили друг другу племянников, наши страсти немного улеглись, получив возможность переключиться на мужей и детей. Сейчас мы живем в разных концах страны, видимся раз в год, живя этот год в предвкушении долгожданной встречи и впадая в депрессию после расставания. Электронная почта - это маленькое чудо цивилизации - ежедневно разносит наши маленькие рассказы о прожитом нами дне. Телефонные звонки узнаются из тысяч других. Мы вдруг одновременно испытываем страсть к маринованной селедке или видим один сон на двоих, обнаруживая это, при чтении электронного письма. Иногда мы впадаем в детство и ссоримся из-за всякой ерунды, после чего глубоко раскаиваемся и не можем без смеха вспоминать об этом. Она по прежнему дает мне советы по части моды, и я всецело полагаюсь на её безукоризненный вкус, жалея о том, что теперь мне нет нужды решить за неё кучу задач по геометрии.
Как-то незаметно теперь я оказалась в положении младшенькой, за которой нужен глаз да глаз, и теперь уже меня балуют особым вниманием и заботой. Дети растут, а мы, бывает, представляем себя двумя благообразными старушками, каких однажды видели на прогулке в парке. Бабушки были одинаковы, как горошины из стручка. Их внуки, а может, правнуки, весело резвились в песочнице, а бабульки говорили, говорили и никак не могли наговориться.
Мы родились в один год и час, между нами всего пять минут времени, целых 300 секунд вечности. Мы настроены на одну невидимую волну, излучаемую созвездием Близнецов, хоть и родились под другим знаком. Мы далеко друг от друга, но мы вместе. Нас двое, но мы одно целое.
Инесса, inepom@mail.ru.
