Лола. Моя маленькая девочка, девочка во мне, девочка сознания и подсознания. Тебе грустно? Опять воспоминания?
- Да.
- Тот зимний день?
- Да. Не люблю я зиму, а тем более - лыжи, а тем более - лыжами по слякоти вместо снега. Ботинки, которые жмут, промозглый ветер и палки: острые, длинные, отстраненные. Одна мечта: урок скоро закончится, добегу быстренько до дома, там бабушка напоит чаем с сушками и - под одеяло.
Смотри, уже и дом впереди, пелена мокрого снега и сквозь нее подъезд. Вхожу, одна. Вхожу в лифт, лифт закрывается, уже почти закрылся, но рука преграждает движение дверей. Вошел и он. Мне - девятый. Ему выше. Ему - в никуда.
- Как же ты сразу не поняла, дорогая моя?
- Едем, я думаю о палках, этих лыжных палках, они упорно не хотят стоять у стенки, соскальзывают, я поправляю. Стоп. Зачем он остановил лифт, мне же уже почти выходить? Повернулся, смотрит. Спиной стоит к кнопкам, широкой спиной...
- Помнишь, как он это сказал?
- Нет, я многого не помню.
- Он сказал: "Тише! Будь хорошей девочкой! Раздевайся, а то прирежу!" Его рука чем-то двигала по карману. Нож.
- Не было ножа, Лола. Не было.
- Я не верю, я боюсь, боюсь не смерти, а того, что предстоит. Боюсь его ударить, он большой, и лифт может не выдержать. Знаю! Я Спасена! Ему нужны мои палки и новые лыжи. Забирайте, отдаю, что угодно, только отпустите!
- Палки могли тебе помочь. Они не были закреплены. Помнишь? Что стоило тебе направить одну из них, острием в него?
- Я боюсь сделать ему больно...
- Господи, как глупо. Надо обороняться!
- Я боюсь... Руки не слушаются меня. Отпустите, я ничего не скажу, что вы еще хотите? Как прямо на полу разостлать куртку? На этом вонючем полу? "Я не сделаю плохо, стели, а то прирежу".
- Какое унижение. Еще никогда тебя не видели так. Никто. Красные спортивные штанишки, теплые панталончики и детские хлопковые колготы сбиты в коленях, ты на полу, раздвинув и выставив то, что сама не познала еще до конца, и в тебе ковыряется усатый жирный урод, говоря что-то об удовольствии. Его пальцы делают тебе неизвестно больно, и минуты складываются в вечность. Страх и обостренное ощущение заглушают происходящее. А ведь соседний лифт работает. Там люди, они поднимаются и опускаются, спешат домой и обратно.
- Он заставляет меня повернуться. Говорит, что пожалуется на меня в школе, за мое такое поведение. В какой школе я учусь?
- Не говори. Глупышка. Ты не виновата, это не позор. Ну же начни сопротивляться, ну хоть жестом, хоть словом... только начни!
- Вы же обещали, что быстро отпустите. Ну же! Нет, я не буду так делать. Не хочу, слышите, не хочу! Отпускаете? Правда? Спасибо...
Знаешь, сейчас мне кажется, что тебе повезло. Он не смог самого главного, извратить твое восприятие мужчин. Все ведь хорошо? Ты бежала по ступенькам, растрепанная, а бабушка, открыв дверь, стала отчитывать тебя за расстегнутую куртку, твердила, про простуду. Милая бабуля, простуда - какая ерунда, теперь...
- Меня изнасиловали. Бабуль, меня изнасиловали. Как? Там в лифте... на полу.
- Отец склонился над тобой, его вопрос: он трогал тебя там?
Из "Волги" ты смотрела на происходящее, поспать так и не удалось, а вот мокрый снег уступил место холодному солнцу, которое било по глазам. Знаешь, много просто не помню и не прошу тебя вспоминать. А вот слова доктора надолго врезались в память: "Ваша дочь ТАМ похожа на орхидею, и у такой красоты все будет хорошо!"
Знаешь, Лола, нас с тобой разделяют 14 лет, и с каждым годом все прибавляется, но разве годы могут стереть такое. Там... в лифте... на полу.
Гоголева Полина, paulla1976@mail.ru.
