Маша Трауб: ''Дети должны смеяться!''

Маша Трауб родилась в Москве. Занималась на курсах в Литинституте у поэта Юрия Левитанского. Окончила МГИМО по специальности журналист-международник. Языки — английский, французский. Как автор сотрудничает с журналами "Bosco Magazine",

Библиография: "Собирайся, мы уезжаем" ( 2006), "Нам выходить на следующей"( 2007), "Ласточ...ка"( 2007), "Вся la vie"( 2008), "Чужой" (2008), " Съедобные сказки"( 2008), "Не Вся la vie"( 2008), "Домик на юге"( 2009), "Дневник мамы первоклассника"( 2009), "Про улитку и черепаху"( 2010), "Плохая мать"( 2010), "О чем говорят младенцы" (2011).

Готовить мясо с айвой, выкладывать винтовую лестницу, ощипывать курицу, печь пироги с ботвой, а еще написать c десяток интересных книг, — этим может похвастаться не каждая из нас. Возможно, для этого нужно было родиться в Москве, провести детство в Осетии и на Крайнем Севере, а затем вернуться обратно, чтобы стать счастливой женой, мамой Васи и Симы, да к тому же известной писательницей Машей Трауб.

В творческом смысле развивала бабушка — журналист, главный редактор газеты и писатель.. Она работала всю жизнь, писала репортажи, книги. Я очень хорошо помню ее старенькую пишущую машинку, листы бумаги, разбросанные на столе. Редакцию газеты, людей, которые приезжали к ней из других городов и сел. Но больше всего мне нравилась типография — тогда был "грязный" набор, наборная касса, такие пластиночки с буквами, характерный запах, жар. И бабушка с измазанными руками и горящими глазами, вычитывающая материал прямо там, у типографского станка. Помню, я написала сказку, и бабушка опубликовала ее в газете — такой гордости и счастья я больше не испытывала никогда в жизни. Напротив ее редакции было маленькое старое кладбище, и бабушка хотела, чтобы ее именно там похоронили. Рядом с работой. Так моя мама и сделала.

Безусловно. Очень многое, практически все закладывается в детстве. Я приезжала в Осетию не только на каникулы — я жила там, ходила в школу. Меня, как и всех девочек, учили готовить, трудиться по дому, вязать, танцевать. Некоторые привычки остались до сих пор. Я, например, до сих пор встаю, когда в помещение заходит мужчина. Когда к мужу приходят друзья, я тут же испаряюсь на кухню и сижу там, пока меня не зовут в комнату. Какие бы дела у меня ни были, я всегда готовлю мужу обеды и ужины. И это не потому, что мне так хочется, потому что по-другому не умею. Если вставал выбор: семья или карьера — был такой момент — мужу не нравилось, что я пропадаю на работе и дежурю допоздна, я всегда выбирала семью. И замуж я выходила один раз и на всю жизнь — потому что по-другому нельзя. Это тоже заложено в детстве. На самом деле, все, что я умею, — это от бабушки Маши, из моего сельского детства. Включая самые ненужные навыки. Я, например, умею брить опасной бритвой — бабушкин друг работал в парикмахерской и меня научил. Знаю, как выкладывать винтовую лестницу. Умею разделывать, ошпаривать и ощипывать курицу, которую перед этим спокойно поймаю и отрублю ей голову. Умею выбирать баранину, смешивать и заваривать травы. Пеку пироги с ботвой, варю варенье из кизила и делаю мясо с айвой.

Нет. Я хотела поступать в Литературный институт, где занималась на курсах и писала стихи, подражая Юрию Левитанскому. Но со мной занимались очень талантливые ребята, которые не могли представить себе жизни без творчества, без стихов. А я могла. Совершенно спокойно. И без стихов прекрасно себя чувствовала. Тогда я решила поступать в МГУ на факультет журналистики, но там нужны были публикации, которых у меня не было. А потом я помню, как мама посадила меня в такси, привезла к зданию МГИМО и сказала: "Вот здесь ты будешь учиться. Это моя мечта". Что в переводе с маминого языка на общечеловеческий означало: "Поступай сюда, как хочешь, но чтобы поступила". Разочаровать маму я боялась до смерти, поэтому на экзамене по истории танцевала и пела "Танец с саблями" Хачатуряна, а в сочинение вписала собственный стих. Помогла и характеристика от Левитанского, который написал, что я — "девочка талантливая, но променяла высокую литературу на желтую журналистику". С этой бумажкой я не расставалась. Меня взяли как юное дарование.

Меня никогда не баловали. Да, мне многое позволялось, у меня была свобода выбора, действий, принятия решений. Я жила одна с шестнадцати лет — мама считала, что дети должны жить отдельно от родителей, если они хотят прочно стоять на ногах и чего-то добиться в жизни. И работала я с семнадцати лет — перепечатывала чужие дипломы, тогда еще нужны были машинистки, а я печатаю быстро, вслепую, писала маленькие заметочки в газеты, подрабатывала редактором на телевидении.

Что касается моих детей, то балует их папа, бабушка с дедушкой, а я — единственный человек, который воспитывает. Нет, я много позволяю, но и спрашиваю очень строго. Совершенно не терплю безделья, необязательности.

Я на маму совсем не похожа. Ничем. Ни внешне, ни характером. Она яркая, легкая, взрывная, рисковая. Женщина-вамп. Она могла в один момент изменить свою жизнь — уехать в другой город с одной сумкой в руке. Она из тех людей, кто ломают до основания, сжигают мосты и потом все заново строят. Я совсем не такая. Мне всегда нужно было знать, что будет дальше — завтра, через месяц. Я очень тяжело расстаюсь с людьми. Мама живет сегодняшним днем. Но с годами мое с ней сходство появляется. Иногда я говорю своему сыну фразу, которую слышала от мамы, когда я ее разочаровывала: "Я перестану тебя уважать". И это было страшно. Когда я бросила стабильную работу в журналистике, начала писать книги и по электронной почте рассылала по издательствам рукопись, меня поддержала мама. Она говорила, что все получится, хотя даже я до конца не верила, что "так бывает".

Да, у нас был классический служебный роман. Началось все с того, что будущий муж учил меня писать тексты. Сидел с карандашом и объяснял, что такое лид, вынос, подзаголовок. С чего начинать текст, чем заканчивать. Благодаря ему я знаю корректорские знаки. Я до сих пор прошу его почитать мои тексты — он уникальный редактор. И когда он недавно мне сказал: "Я тебе не нужен. Все, девочка выросла", я чуть не заплакала. Эти слова дорогого стоят. Он очень требовательный в профессии. А тогда... я смотрела на него снизу вверх с восхищением и ловила каждое его слово. Да и до сих пор так смотрю, если честно. Он очень талантливый, мудрый человек. Я бы никогда не смогла писать так, как он, в его стиле, с его аналитикой. Поэтому пришлось идти своей дорогой.

Моя мама всегда повторяла: "Людей объединяют или общее дело, или общие пороки". В нашем с мужем случае общее дело заложило фундамент брака, а дети его зацементировали. Муж меня не просто понимает — он меня чувствует. Мы с ним говорим на одном языке. Хотя, наверное, со стороны это выглядит странно — вечером, уложив детей, мы расходимся по комнатам и работаем. Я знаю, в какой момент к нему можно подойти, а он знает, когда меня лучше не беспокоить.

С Ваней я начала дружить сразу же. Мы втроем ходили на свидания — мой будущий муж, который был воскресным папой, Ваня и я. Ваня ездил с нами в медовый месяц. То есть он был всегда, и по-другому быть не могло. Он всегда был на моей стороне и, наверное, за ним осталось последнее слово, когда его отец решал, жениться на мне или нет. Мы с ним не мачеха и пасынок, а, скорее, родственники, как двоюродные или троюродные брат и сестра или тетя и племянник. Я никогда не считала его — "сыном мужа от первого брака". Это был просто ребенок, который нуждается в заботе и любви. И который совсем не виноват в том, что у его родителей не сложилась совместная жизнь. Сейчас он для меня очень близкий человек, я считаю его родным.

Ревности не было. Ваня вообще очень любит детей. И брата ждал очень трепетно. Возил коляску, помогал, играл с Васей. До сих пор забирает его с шахмат, водит на футбол, в кино. Приходит раз или два в неделю — Ваня живет отдельно, но я всегда могу на него рассчитывать. Поэтому когда родилась Сима, Вася делал то, что делал старший брат, — играл, помогал. Мне кажется, они любят друг друга, понимают, что они семья.

Васю так назвал муж — так его в детстве называл в шутку папа, было такое домашнее прозвище. Вася родился 25 января — в Татьянин день, и все мои приятельницы по роддому решили назвать девочек Танями, а мальчиков — Володями (в честь Владимира Высоцкого). А имя дочери — Серафима, мы ее называем Сима, — придумала я. Серафима переводится "огненный ангел" и обещает девочке счастливую судьбу. И сейчас, на улице, если мама зовет Соню или Дашу, оборачивают сразу три девочки. А Сима — одна. И Вася — один.

Меня не перестает удивлять, как в этой малышке чувствуется женщина. Она уже вьет веревки из братьев и папы, очень смешно дует губы, выбирает одежду, мерит мои туфли. Она очень ласковая. Хотя совершенно не играет в куклы, ей больше нравятся машинки и рыцари брата. Если честно, я иногда смотрю на них и не верю, что это мои дети, что я их родила. В том смысле, что рождение детей — это абсолютное чудо.

За подбор литературы у нас отвечает папа. Васе он подкладывает Жюля Верна, Майн Рида, классику. Но очень важно, чтобы ребенок не потерял вкус к чтению, понимал, что это удовольствие, отдых. Поэтому Вася читает и современных авторов, например, Рика Риордана и такие "сериальные" легкие книги. А Сима "читает" Михалкова, Барто и все, что положено читать маленькому ребенку. Вот единственное, что меня удивляет — ни сын, ни дочь не любят слушать сказки...

Когда к Васе пришел одноклассник и увидел мои книги — на полу лежала стопочка из десяти одинаковых, мне выдали авторские экземпляры, — он уважительно сказал: "Вы столько книг переписали!". Дети не очень понимают, кто такой писатель. Учитель, врач, даже журналист — понимают. А писатель — это тот, кто уже умер и висит на стене в классе. Вася не читал мои книги, и я для него — мама. И Ваня не читает, хотя честно забирает экземпляр. Зато его девушки — все мои поклонницы. И их мамы и бабушки.

Муж говорит, что умные и красивые они в него, а характер мой. От меня Васе досталась амбициозность. Артистизм и математические способности — точно от нашей бабушки. А Симе — упертость. Она очень упрямая девочка и добивается своего любыми способами.

Мне кажется, что можно на это не надеяться. Ваня пытался писать — мы устраивали его в спортивный отдел одной газеты. Но он думал, что будет писать про свой любимый футбол, а его отправили на соревнования по женскому сумо. Для Вани это стало шоком, и он писать расхотел раз и навсегда. Вася тоже не пищуший. Мы с мужем вспоминали, когда начали складывать слова в предложения. Я в первом классе, он во втором писали фантастический роман. Васе это не интересно. Это ладно. У мужа в роду были профессиональные художники. Он сам очень прилично рисует и просто мечтал, чтобы кто-нибудь из его детей держал в руках кисточку. Но дети, за исключением Вани, останавливаются на стадии "палка, палка, огуречик, получился человечек".

Легче про детей и для детей. На сказках, на книге "О чем говорят младенцы", я отдыхала. Я их писала, потому что не могла не писать. И даже если бы они не были опубликованы, я бы писала "в стол", что в принципе никогда не делаю. Мне хочется продолжать писать детские книги. Надеюсь, когда-нибудь я вернусь к сказкам, историям про улиток или к детективам для малышей.

Конечно, есть и прототипы, есть и придуманные от начала до конца истории. Кстати, вымысел очень часто принимают за правду, а списанное с реальности кажется фантазией автора.

Не очень светлые, если честно. Я поменяла очень много школ, потому что мама постоянно переезжала. И потом мама работала адвокатом, специализировалась на делах о наследстве, разделе имущества, так что мои учительницы, а также завучи и даже директора рано или поздно оказывались у нас на кухне, где пили коньяк, плакали и рассказывали маме о своей жизни. Поэтому я безобразно себя вела, срывала уроки и прогуливала, зная, что мне за это ничего не будет — мама в этот момент билась в суде за очередную квартиру или дачу. Мне нравилось учиться в осетинской школе, где я была круглой отличницей, потому что внучка редактора газеты может быть только отличницей. На Севере, в маленьком городке, где я тоже жила, вообще не училась. Там была настоящая школа жизни — отношения выяснялись на школьном дворе с помощью куска арматуры и обрушенный одним учеником на голову другого ученика стул был обычным делом. Там я отморозила себе руки в холодном классе музыкальной школы, там же провалилась в речку, и меня еле выловили из подо льда. Потом мы с мамой вернулись в московскую школу, в которую я вообще через месяц отказалась ходить. Я по-другому говорила (представляете смесь осетинского, блатного жаргона, которым я овладела на Севере, и украинского — дало о себе знать недолгое пребывание в Карпатах), по-другому себя вела, по-другому одевалась. Коллектив меня не принял, но побаивался: я чуть что хватала стул. Последние два года перед институтом я училась в замечательном заведении, колледже только для девочек, где нас учили правильно спускаться по лестнице, печатать, стенографировать. Я ходила на курсы быстрого чтения, на курсы в Литинститут, еще на какие-то курсы. Так что классического школьного образования у меня нет.

У Симы очень умный и взрослый взгляд. Мне кажется, она все-все про тебя понимает. И потом, у меня уже была книга — "Дневник мамы первоклассника". Мне показалось интересным сделать дневник младенца.

Дети должны смеяться. Ведь хохотать до колик в животе можно только в детстве. В деревне, где я росла, мы, девочки, часто нянчились с маленькими детьми. И нас мамы и бабушки пугали — нельзя, чтобы ребенок плакал, иначе у него разовьется порок сердца. А самый простой способ высушить слезы — рассмешить. Это, кстати, касается и взрослых.

Я пишу роман. О судьбе женщины, которая прожила долгую жизнь. И думаю над кулинарной книгой, где не будет рецептов, а будут смешные истории, связанные с тем или иным блюдом. Кулинария — это ведь тоже очень смешно, если подумать.

Здоровья детям. Это самое главное. Потому что нет ничего страшнее, чем смотреть, как плачет маленький ребенок, а ты не можешь ему помочь, потому что не понимаешь, где у него и что болит. А родителям — терпения и такого простого банального счастья — когда все дома и когда все хорошо.