В мае 1946 года в дом Некрасовых пришло письмо из Казахстана. Полина, мама Игоря, писала: «Дорогие папа, мама, Игорь, здравствуйте! Жду с нетерпением решения тюремной администрации. У меня и ещё пяти женщин второго барака кончается срок высылки. Прощайте, вьюжные метели, жаркие суховеи, тюремная баланда, арестантский режим! Я и мой сыночек Славик обретём свободу! Никаких задержек с моей стороны. Сажусь в поезд, и домой, в родные края! До встречи!».
Бабушка от такого радостного известия расплакалась, затем медленно поднялась со стула и, утирая фартуком счастливые слёзы, ушла в спаленку. Дед помолчал, покряхтел виновато и отправился во двор. Что касается меня, то пропало желание идти куда-либо.
Прошло девять лет, а я о маме ничего не знаю. Даже лицо ее забыл. А о двухмесячном брате и говорить нечего. Какой он теперь, девятилетний пацан?
Я задумался: где мы будем жить? На первом этаже живут квартиранты. На втором и так тесно. В одной комнате — дядя Федя с женой и двумя сыновьями Геной и Вадиком, в другой — я с бабушкой. Дед спал на кухне, сколотив в углу деревянную кровать. Места нет. Придется нашей семье искать новое жилье.
Мама приехала
7 июня домой вернулись мама и Славик. Был полдень. Дедушка по обыкновению улегся отдохнуть на своей лежанке. Бабушка разбирала шерстяные нитки. Вдруг кто-то постучал по углу дома. Я вышел на двор и открыл дверь. Женщина небольшого роста, в коричневом сарафане, на голове зеленый платок, переступила порог, держа в руках два чемодана. Из-за ее спины выглядывал белоголовый мальчик. Я хотел спросить: «Вы к кому?». Но кто-то меня резко остановил. Я понял, что они — мать и брат Славка!
— Игорь, как ты изменился и вырос! В другом месте я бы тебя не узнала и прошла мимо!
Мама меня обняла, целовала и повторяла:
— Вот, наконец, мы вместе! Как это замечательно!
Славик тихо подошел к нам и прижался сбоку.
— Ой, что это мы застряли! Пошли в дом! Папа и мама дома?
— Да, они наверху, на втором этаже.
Мама бросилась по лестнице наверх. Я, подхватив чемоданы, забрался со Славиком на второй этаж. Из-за двери раздавались радостные громкие голоса. Бабушка и мама, обнявшись, плакали навзрыд. Дед ходил вокруг них и возбужденно говорил:
— Ульяна и Полина, будя! Утирайте слезы, пошли в гостиную...
Вечером в доме Некрасовых собралась родня. Пришли Павленины, Палкины, Мялицины. Женщины пили чай, мужчины — домашнее пиво. Разговор крутился вокруг жизни в лагере, о проблемах чермозских, о любви и разлуке, о вольной жизни...
Мама в праздничном платье сидела рядом с дедушкой радостная, сияющая, много смеялась и подробно отвечала. Прозвучало несколько народных песен, запевал всегда дедушка приятным и высоким голосом.
В конце вечера Петр Михайлович стукнул вилкой по тарелке и сказал:
— Спасибо, дочка, что привезла в наш дом радость! Давай поговорим о деле. Жить ты будешь с сыновьями в Башаринском доме на нашей улице через три дома от нас. В южной половинке этого дома квартировали Коняевы, месяц назад они съехали. Я успел эту квартиру занять. Егор Васильевич и Ольга Михайловна Павленины дарят телку вам, к зиме будете со своим молочком.
Жилье и работа
На следующее утро мы всей семьей отправились в дом Башариных. Помещение понравилось нам. На первом этаже кухня с русской печью, на втором этаже гостиная. И что обрадовало всех, летняя комната с большим окном на восток. В огороде росли капуста, лук, свекла, морковь, картошка. Дедушка Петр Михайлович купил все посаженное у старых хозяев на корню. Спасибо смекалистому и предусмотрительному деду! Вечером мы с братом пригнали телку.
У мамы все время уходило на поиски работы. Она обошла все школы — всюду отказ. Мама не говорила о своих неудачных походах. Однажды я стал участником разговора деда с бабушкой.
— Осторожничают, — вздохнул Петр Михайлович. — Боятся начальников. Предлагают только одну должность — мыть полы. А ведь она педагог. Дочь не берут в учителя по причине, что она сидела в лагере. А в чем ее вина? И кто это придумал: жена врага народа!
Через месяц маму взяли библиотекарем в ремесленное училище. Помогла заведующая районо А.Г. Вяткина, женщина мудрая и смелая. Через год маму перевели преподавать биологию в среднюю школу № 1, расположенную в микрорайоне Запильня. Привыкала она к новой жизни без лагерного устава мучительно долго. Как-то вечером призналась мне:
— Игорь, у меня такое ощущение, что я приехала в чужую страну. Люди — вот кто меня удивил. Они думают и поступают не так, как я!
Что изменилось за девять лет
Будучи подростком, я так и не понял, о чем говорила мама. Позднее я догадался, что она хотела сказать мне. Конец 30-х годов. Страна в промышленных стройках. Большие перемены в деревне: рушился старый жизненный уклад, среди крестьян острые социальные противоречия. Беднота поднялась на зажиточных, зажиточные на «голодранцев», середняки посереди острой схватки... В стране политические репрессии. С этими ощущениями нестабильности в стране она попадает в лагерь. Все годы мечтает о встрече с родными и близкими людьми.
За девять лет в стране многое изменилось. Отечественная война. Общая беда, голод и страх за себя и близких сплотили людей. А победа 1945 года вызвала огромный патриотический подъем. Все радостно вздохнули и говорили: «Тяжелое позади, впереди счастливая жизнь!». Поэтому мама со своим страшным прошлым и неопределенным будущим оказалась в одиночестве.
Мне было очень жаль маму, но понять ее до конца так и не смог. На бытовом уровне во взаимоотношениях с ней тоже не все было гладко. Случайно я подслушал разговор мамы с ее младшей сестрой — тетей Шурой Палкиной.
— Понять я не могу до конца сына Игоря. Послушный, что попрошу — сделает. Но замкнутый какой-то, весь в себе.
— Ты, наверное, Полина, относишься к сыну, как к ребенку. Опоздала, сестренка, ему уже 14 лет. Война, будь она проклята, всех мальчишек и девчонок перековала во взрослых. Обратно в детство хода нет. Ты спроси, сестренка, что он не умеет делать в нашей нынешней жизни? Может всю мужицкую работу от А до Я: косить, сено метать, пахать землю, дрова заготовлять в лесу, колоть. Есть время — на заводе не одно лето работает. Появилась свободная минутка — он уже в лесу. Тащит из него грибы, ягоды.
Ребята и взрослые уважают его за редкий дар — в лесу ходить и не заблудиться. Это грибы растут поблизости, а ягоды — за 15-20 километров, кругом тайга. Без проводника не суйся! А с Игорем пойдешь на любое болото и уверен: не заблудится, домой доставит. В прошлом году на Белое озеро водил за голубикой, 25 километров от Чермоза. Я ведро наберу, он — два. Бабам-ягодницам за ним не угнаться: двумя руками ягоды собирает.
— Где научился Игорь?
— У бабушки Авдотьи подглядел. В прошлое лето я два ведра ягод несу с Белого озера, а он три! Любую работу знает, подгонять не надо. Петр Михайлович, твой отец, так его воспитал. Вот это ты учти, Полина. Твой отец и мама Ульяна Федотовна очень довольны внуком. И работник, и грибник, и ягодник, да и учится на «хорошо» и «отлично». Зима настанет, а у Ульяны Федотовны большие лесные запасы. В холодной светелке калина и рябина кистями висят, в амбаре томленая в печи голубика, черника, бочки с грибами солеными. В доме на полатях грибы сушеные, малина, смородина в мешочках висят на кухне. Попробуй использовать его талант!
После таких слов тети Шуры мне стало не по себе, и я ушел незаметно. А про себя подумал: «Ну, тетя Шура, ты как будто на базаре. Горячо хвалишь свой товар, который необходимо продать. А как это стыдно, если касается тебя! Без меня меня женили!».
За сеном
С появлением буренки Машки в хозяйстве у нас с братом Славиком работы прибавилось. Мама, не советуясь с нами, решила телку в общее стадо не отдавать:
— Будете пасти по очереди ее на аэродроме.
— А почему, мама, ее не отдать братьям Батракам?
— Боюсь я, мальчики, за нашу буренку и ее теленка. До 1 сентября попасем, а потом дома держать будем, до отела. Только надо успеть сена заготовить на своей стороне.
Сено мы поставили на чермозских пойменных лугах, за нижним заводом, за 4 дня. Нам помог дядя Витя Палкин. Этого сена буренке хватит до середины зимы, а там закамское сено привезем.
У чермозян основные покосы были за рекой Камой. Мама понимала, что без нас за Камой сено не заготовить. Поэтому предложила очень хитрый план.
— Мальчики мои, надежда только на ваши силы. Работников наемных мне не найти, денег на них нет. Игорь, научи брата косить траву.
— Научу, — ответил. — Чур, Славка, не отлынивать и баклуши не бить.
— Вот и славно. Я вам, как работу сделаете, чугунок манной каши сварю и денег дам.
Мы с радостью согласились. Что касается меня, я понимал — есть необходимая работа, и ее надо сделать. О манной каше мама завела разговор неспроста. Мы уже вторую неделю просили манку, овсяная каша из прогорклого зерна нам приелась.
Ушли на закамский покос 20 июля. Наш сенокосный участок состоял из двух неравных частей. Равнина одна треть, остальное болото, заросшее осокой и пистиком. Первым делом нарубили жерди, ветки, соорудили шалаш. Перекусили и принялись за работу. Несколько часов учил брата, как косить в болоте. Стоишь среди травы, а она тебе по плечо, ноги в воде, прыгаешь с кочки на кочку. Кроме силы нужна здесь еще сноровка.
На брата надейся, а сам не плошай! Ежу было ясно: косить участок придется мне одному. Трава густая, на нее силенку надобно большую. А где взять ее девятилетнему пацану? Пусть мозоли заработает, что-то поймет, что-то скосит. Дай бог, вернется домой без травмы.
Косили мы траву два дня и одну ночь. Славке все было в диковинку: и могучая изумрудная осока, выбросившая свои соцветия к голубому небу, и разноцветье трав на равнине, аппетитные кисти черемухи и поспевающей рябины и смородины, небольшие лывы, в которых под лучами жаркого солнца резвятся щурята...
— В Казахстане ничего этого не видел, — сокрушался Славка. — Всюду мелкий кустарник по берегам речек. А остальное степь, степь до самого горизонта.
— Это еще что! Как закончим работу, заведу я тебя в настоящий уральский лес.
Уральский лес и манная каша
Утром на третий день мы свалили всю траву, отдохнули, достали удочки и ушли к лесному озеру. На этом забытом людьми озере жировал карась. Рыба была смелая, непуганая. Через час наши сумки были набиты золотистыми, крупными карасями. Они судорожно открывали рот и хватали воздух. В обед на костре пожарили рыбу, наелись и скорей в путь! Надо успеть до последней лодки заглянуть в ближайший сосновый бор.
Бор нас удивил невозмутимой тишиной. Ни птиц, ни зверушек, даже комаров, ненасытных тварей, не было. Чистые поляны, укрытые мохом, морошка и черника под шапками могучих сосновых деревьев. Воздух пахучий и ароматный. Мы шли по бору, наслаждаясь тишиной, его красотой, хватая на ходу ягоду и отправляя ее в рот. При выходе на дорогу наткнулись на поляну, сплошь усеянную белыми грибами. Этого нельзя было упустить! Я решил:
— Славка, снимай рубаху, штаны, эти грибы наши, и мы их унесем домой!
Брат с восторгом кинулся собирать дары соснового бора.
Дома Славка с восторгом рассказывал о закамской природе. Мама, улыбаясь, приказала:
— Мойте руки и за стол!
Перед нами стоял чугунок овсяной каши. Мы с жадностью набросились на нее. Поглощали так быстро, что за ушами пищало. Десять минут, и каша переместилась в наши желудки.
— А теперь будет второе блюдо, — торжественно произнесла мама и поставила перед нами второй чугунок.
— Манная каша! — прошептал восторженно Славка и схватился за ложку.
Мы умяли второй чугунок с кашей и, довольные, отвалили от стола.
— Еще надо? — спросила мама.
— Нет, нет, хватит! — замахали мы руками.
Когда прикончили чай, Славик все же спросил:
— Мама, а почему ты не сначала дала нам манную кашу?
— А потому, мои работнички, что одного чугунка каши вам бы не хватило. Вот потому я два чугунка и наварила. И была права.
С этого дня зародилась в нашей семье традиция: сделал большую работу — жди и надейся — на столе будет стоять чугунок. А в нем душистая манная каша!
