Кузаранда... Не вполне поэтическое название искупается дивными образами. Природа, претендующая на звание Эдема, окутывает своим очарованием. Лоснящаяся зелень лугов, нетронутые пашни, утопающие в цветах поляны... Завидев поле, я не смогла не удивиться: откуда в середине лета снег? Однако это иллюзия. Белые бархатные цветы, местами разбавленные охрою, касаются низких облаков, — все это и создает подобие зимы. Стройный ряд стрекоз, увлекшихся погоней друг за другом, кое-где вздымают пыль с одинокой дороги. Обветшалые, растрепанные домишки не отпугивают, а завораживают: интересно, живет ли кто здесь, или эта обитель существовала с момента мироздания, и теперь ее поддерживают феи и гномы, а может, баянник, в существование которого верят местные жители? Порою Заонежье, словно погруженное в сладкую дрему, пробуждается от жаркого спора колоколов, распугивающих робких трясогузок. Вот, что я увидела...
Кузаранда (из-за финского влияния фонетика слов, хоть и с карельскими корнями, приобрела его своеобразные особенности: ударение ставится преимущественно на первый слог) — общее название двадцати четырех деревень, что расположены неподалеку друг от друга. Даже два дома могут составлять отдельную деревню, а три домика, удаленные от тех двух метров на двести — уже другая деревня. У каждой из них есть свое название: Большие Нивы, Малые Нивы, Вицино, Юсова Гора и др. Всё вместе это — Кузаранда, что в переводе с карело-финского означает "еловый берег". Весьма противоречивая характеристика! Елей там можно встретить столько же, сколько в Саудовской Аравии зайцев-русаков.
Зато сразу же местные напугали нас знакомством со зловещим растением, название которому — борщевик. Листья его огромны, и такая же сила скрывается в них. Дотронувшись до этого дерева, будешь страдать от страшных ожогов, которые оголяют кости. Но мы старались держаться от него подальше, так же как и от клещей и змей, которых я почему-то, несмотря на рассказы и многочисленные предупреждения жителей и гостей Заонежья, не встретила, а жаль... Не то чтобы мне хотелось искушать Судьбу или потренироваться в медицине, отсасывая яд гадюки из своей ноги, которая бы начала потихоньку костенеть, но бросить всего один взгляд на возмутителя спокойствия, на символ Дьявола, на искусителя прародителей наших (слышишь, Мильтон?) — почему бы и нет?! Неужто зря я выслеживала глазами ваши дороги, милые змейки, когда пробиралась по лесу к пирсу?
Впрочем, про вас я сразу забывала, когда ступала на дощатый причал. Лазурное озеро расстилалось перед взором. Кое-где приветливо качались камыши, впереди, метрах в сорока, еще до видневшихся островков, покоилась на безмятежных водах бочка — любимое пристанище чаек. И эта картина напоминала Сказку о царе Салтане. Слева и справа, вдоль берега, словно стражники этой дикой красоты, стояли деревянные бани, задумчиво испуская из трубы дым... Где-то дальше виднелся изумительно правильной формы овальный остров, словно изнывающий от тяжести густой листвы часто посаженных деревьев. Слева пологий берег открывался, как на ладони, благодаря своему изгибу, и представлял напоказ хуторок. Еще дальше виднелась деревенька, по стилю напоминавшая Баварию, возможно, из-за шпиля у одного домика, а точнее — из-за торчавшей верхушки дерева. Все это я окрестила "раем". И действительно, изумрудная травка берега впитывала солнечные лучи; волны, искрившиеся блеском, направляли свой бег в ту сторону; и даже небо в этом месте прояснялось, не смея создавать тучи. В противовес этому был и "ад": прямо по горизонту, где виднелась голубовато-черная полоса леса, словно окутанная туманом.
"Возможно, — подумала я, — на том противоположном берегу кто-то вот так же сидит и смотрит вдаль, и где-то на середине озера наши взоры встретятся и... на том месте, неизвестно как, из-под воды вынырнет кораблик, или сделает сальто смелая рыбка... А вдруг? Волшебство Онего..."
Однажды я засиделась на пирсе довольно долго: уже бронзовое солнце поглотила вода, и закат догорел. За мной пришли. Что поделать, не одна я теряла счет времени. Кузаранда вообще не знает времени. Может, это одно из заколдованных мест в мире, где законы Вселенной не действуют, не знаю... Но знаю одно: минута здешняя — там час. Да-да, там в сутках двадцать четыре минуты, около того. Кругом там все пропитано романтикой, и пропитку эту высушивают лишь условия быта и работа. Что касается последнего, это было нетрудно.
Вооружившись диктофонами, мы отправились на запись местного говора. И уже через день весь необходимый материал был собран, благо бабулька нам попалась словоохотливая. Если позже мы натыкались не на очень приветливых бабушек, которые отговаривались, будто ничего не знают, отсылали нас к другим, настаивали, что у них нет времени, что по гороскопу им сегодня нельзя вести беседу, то "наша" бабуля пустила к себе, обрадовавшись, что ей будет с кем поболтать, напоила чаем дюжину раз, пригласила в баню и даже ночевать! Впрочем, от последнего мы отказались. Да и еще наговорила так много, что мы были вне себя от радости: оставалось лишь расшифровывать. Нелегкое дело, зато веселое — порой услышишь такое, что смеешься потом несколько дней.
Все вечера проходили под эгидой "Мафии" — очень милой игры, которая так всем полюбилась, что в нее играли даже в час отъезда. Также были песни под гитару, причем не только под живую гитару, но и в чехле, рядом с искусственным костром — но это было еще веселее! Однако самым веселым оказался день дежурства. Так совпало, что в нашей паре не было отъявленных кулинаров. Дежурные должны были просыпаться на час раньше остальных. Как мы боялись проспать! Ведь обе не слышим будильников... Но нет, проснулись, растопили дровами печку (что мне безумно понравилось), и впервые в жизни сварили овсянку. Опасения по поводу того, что каша пригорит, и придется, сгорая со стыда, подавать угольки, оказались напрасны. И всю ватагу в пятнадцать человек накормили весьма удавшейся кашей. Казалось бы, полдела сделано, особенно когда управились с горой посуды. Но вдруг было решено, что неплохо было бы и на обед что-нибудь сварить — и это-то придумали именно в нашу смену, в то время как в другие дни обед каждый добывал себе сам. Одинокие полки замызганного магазинчика, разумеется, не поражали изобилием. Ну что ж, обед — так обед. Справились с кашей, значит, под силу и суп. Только успели помыть посуду после завтрака, как пришлось опять топить печь, резать лук, картошку, открывать ножом тушенку и т.д. В общем, суп нас не подвел, и обедом все остались довольны. И снова посуда, и снова печка, теперь — ужин. Все проходят мимо и жалеют нас: целый день на кухне. У печки так жарко, что выходишь словно из бани, но все муки во благо: удался и ужин. В нашу смену никто не остался голодным!
А вечером снова "Мафия". Потом все улеглись в свои спальники, которыми был устелен пол в бараке — как в кроватки в детском саду. Помимо всего прочего, мы побывали в местном музее, который реконструировал интерьер эпохи Ирины Федосовой — известной плакальщицы, также посетили мы и дискотеку, которая оказалась вовсе не такой ужасающей, как рисовало мое воображение. Вскоре настал день отъезда — долгожданный день. Да, несмотря на то, что всем понравилось приключение, поговорка про дом и про гости всегда актуальна. Пока все собирались, я сбегала на пирс, обвела взглядом озеро напоследок и написала послание, которое спрятала в трубу под пирсом. Послание самой себе, если я вернусь туда через год, или послание кому-то еще...
Приехал малюсенький микроавтобус, в который должны были втиснуться пятнадцать человек и полсотни чемоданов. Образно выражаясь, кто-то ехал вниз головой, кто-то прижатый к потолку — но это не помешало нам распевать песни. Когда в Толвуе сделали пересадку, все кинулись в магазин, и — о, чудо! — какой богатый ассортимент! "Шесть видов сока! А это что? Мороженое? Вау!" А когда очнулись — уже Петрозаводск, уже дом, впереди — полмесяца каникул, позади — чудесная поездка.
