Очень часто детей, которые рано начинают говорить, декламировать стихи, читать энциклопедии и знают гораздо больше сверстников, родители "двигают" в этом направлении: вундеркинда раньше отдают в школу, предрекая ему блестящее будущее в науке. При этом забывают об эмоциональном развитии (сейчас принято говорить — эмоциональном интеллекте), и развитие одаренного ребенка получается однобоким, он не умеет общаться. Как вырастить из вундеркинда разностороннего человека? Случай из практики рассказывает психолог Екатерина Мурашова.
Я тогда только начинала работать и с плохо скрываемой опаской относилась к каждому приходящему в мой кабинет клиенту. А вдруг я совсем не разберусь в том, что с ним происходит? А вдруг все методики, которыми я владею, окажутся бесполезными? И главное: смогу ли я ему (им) помочь, или он (они) так и уйдет разочарованным во мне в частности, а зачастую и в психологии в общем (в те годы психологическая грамотность населения стремилась к нулю, и зачастую я была первым психологом, которого эти люди видели в своей жизни)?
Вундеркинд Эдик
В тот раз на прием ко мне пришла вся семья: папа, мама и ребенок, мальчик лет четырех-пяти. И это мне сразу понравилось. В то время такое было редкостью, обычно приходили мамы с детьми или девочки-подростки, самостоятельно, просто "поговорить" (здесь надо помнить, что множества сериалов, ток-шоу, персональных компьютеров и инета в обиходе тогда еще не было).
— Понимаете, у нас тут такое дело... — заговорил папа. — Мы про сына посоветоваться... Он у нас... как бы это сказать... ну, Филиппок, в общем, помните? — мужчина взглянул на меня с надеждой.
Я вспомнила рассказ Льва Толстого про крестьянского мальчика, который сам пошел в школу, но сказать ничего не успела.
— Я Толстого не люблю, — сказал мальчик. — У него рассказы скучные. Мне больше Некрасов нравится. "Мороз-воевода" — мое любимое. Хотите, прочитаю?
— Эдик, не надо! — быстро сказала мама и, извиняясь, улыбнулась мне. — Ему действительно нравится Некрасов, и он знает наизусть практически всю поэму. И еще много всего. И очень любит декламировать. Если начнет, его потом будет не остановить — обижается.
— Ага, — кивнула я, чтобы хоть как-то отреагировать. С развитием у Эдика явно все было в порядке. Даже слишком. Но с чем же они ко мне пришли?
— Мы инженеры, — сказал отец. — И не разбираемся в педагогике. Мы думали, он будет играть в машинки, в солдатиков, потом с мальчишками во дворе, потом в школу пойдет...
— Я, наверное, хотел бы в школу, — доверительно сообщил мне Эдик. — Но туда, представляете, глупость какая — только с семи лет берут!
— Он умеет читать, считать, писать, — сказала мать. — Пишет печатными буквами, письменные ему пока не очень даются. Почти не играет и не играл никогда. Разговаривать любит со взрослыми. Все время требует новых книжек, в основном познавательных. Составляет свои энциклопедии в толстых тетрадках, с картинками. Мы просто не знаем, как к этому относиться. Это вообще норма или как? — И вдруг, совершенно для меня неожиданно: — Витя, заткни ему уши!
Прежде чем я успела отреагировать, папа сноровисто и явно привычно взял головку сына в свои большие ладони. Эдик не пытался вырваться и очень внимательно наблюдал за материнской артикуляцией. "Вполне возможно, что читает по губам, — подумала я, — дети в этом талантливы, а случай для него явно не первый".
— У матери мужа — шизофрения, — быстро сказала женщина. — Мы слышали, что это бывает наследственным, поэтому очень волнуемся. Извините нас за эту сценку, но нам совсем не хочется, чтобы Эдик знал и сейчас же взялся за изучение психиатрии, хотя вообще-то медицинский педиатрический справочник (я им пользовалась, когда он был младенцем и болел) — уже его любимая книжка... Витя, я все сказала, отпускай его!
Отпущенный Эдик не сделал ни шага и продолжал с интересом прислушиваться к нашему разговору.
— В общем, так: чего нам с ним теперь делать-то, чтобы не навредить? — Витя взял быка за рога.
Озвученное наличие бабушки с шизофренией позволило мне полностью осознать проблему и свою ответственность.
— Давайте я сейчас с Эдиком поговорю, а потом подумаю, и вы придете еще раз, уже без ребенка? — предложила я. — Он в садик ходит?
— Конечно, давайте! — охотно согласились родители. — В садик ходит, и это еще одна проблема. Все воспитатели хором говорят, что ему там просто нечего делать. Он целыми днями сидит возле нянечки и, пока она убирается или моет посуду, пересказывает ей различные сведения из прочитанных энциклопедий или вслух читает стихи. Ей нравится, но вы же понимаете...
— Да, понимаю...
— Развитие сильное, но однобокое, — сказала я родителям Эдика, когда они пришли ко мне во второй раз. — Если эти мозги все время кормить энциклопедиями, которых они просят, то не знаю, что будет. Могут и вправду перегреться.
— Ага, точно, — сказали родители. — Но чего же делать?
— Надо потихоньку запускать в рост и все другие стороны. Если где-то что-то прибавится, то где-то что-то непременно убавится. Сейчас обсудим, как это сделать.
— Но он будет нормальным? — с тревогой спросила мать.
— Скорее всего, да. Статистика — за вас, — ответила я. — И давайте начнем с симпатичной нянечки — пусть он не только читает ей стихи, но и помогает в уборке.
Как Эдик уморил мышку и помогал инвалидам
Что было дальше? Так сложилось, что я это знаю. С того далекого дня и посейчас. Мое участие в происходившем — минимальное. Семья Эдика появлялась у меня раз, много два в год — просто рассказать об успехах и обсудить неудачи. Уяснив для себя происходящее, они сами выстроили конкретный алгоритм и сами действовали, зачастую решительно и неожиданно.
Эдик продолжал ходить в садик и выполнял там роль помощника воспитателя: следил за порядком, организовывал занятия, помогал нянечке в уборке и был вполне благополучен.
Первая мышка, которую купили Эдику (мой совет), погибла. Он ее совсем не чувствовал, не мог правильно ухаживать. Ее смерть переживалась как трагедия всей семьей. Эдику сказали: мы виноваты, мы тебя переоценили, ты же еще совсем неразвитый малыш.
Эдик прочел все, что мог, о мышах и крысах, составил схему ухода в комиксах и попросил еще одну. Ему отказали, сказали: позже, когда получше научишься чувствовать других, живые существа — не игрушки.
Родилась сестренка. Эдик, старший брат, помогал по инструкциям, охотно и эффективно. Мать жаловалась: все делает, но ничего не чувствует, как с крысой.
Когда Эдику исполнилось пять с половиной лет, персонал детского садика восстал: вашему ребенку надо идти в школу, причем желательно не в первый класс, а сразу во второй или третий, вы губите талант или даже гения, мы его здесь больше держать не станем.
Мать и отец где-то услышали о группах "Особый ребенок". Отправились узнавать и выяснили, что это группы для детей с нарушениями развития. Но нормальных тоже берут — такая концепция, передовая, с Запада.
— У нас тоже нарушение, только в другую сторону, — сказали родители Эдика. — Запишите нас в самую старшую группу.
Эдик очень удивился. "Мам, пап, а что мне там-то делать?" — спросил он. "Как что? — ответили родители. — То, что ты умеешь. Помогать, развивать. Видел, какие там дети из-за их болезней неразвитые? Но ведь они не виноваты. Им надо помочь". "Ага, теперь понял", — кивнул Эдик.
И уже через две недели радостно рассказывал: "Знаете, почему у меня все мокрое? Это мы сегодня целый день учили Дашу руки мыть. Она сначала боялась, потом брызгалась и мыло кидала, а потом уже даже сама намыливать научилась! Я ее научил!".
"Сын, мы гордимся тобой!" — искренне отвечали родители.
Как Эдик ходил в школу и учил языки
Шести с половиной лет Эдик пошел в школу. Родители рассказали молоденькой учительнице о его предшествующем опыте в "Особом ребенке" и попросили: "Вы уж его используйте по полной, чтобы он не слишком скучал, ага?".
Девушка восхитилась креативом родителей, преисполнилась любопытством, в один из первых школьных дней протестировала Эдика (его знания в среднем оказались на уровне третьего-четвертого класса) и сказала ему: окей, зайчик, будем с тобой вместе в этом классе работать.
В этот момент мы с родителями обсудили вот что: эмоциональное развитие и всяческое помогайство — это, конечно, отлично, но как использовать Эдикину фантастическую память и его еще не угасшее любопытство к миру как системе? Да еще так, чтобы это потом пригодилось?
Тут мама очень кстати вспомнила, как в два с половиной года Эдику подарили карточки с картинками, где на обратной стороне нарисованное называлось на четырех языках. Эдик потребовал все назвать и вскорости радовал свою почти не говорящую ясельную группу, громко называя мебель и посуду по-французски и по-испански.
— Конечно, языки! — сообразили мы. — Это всегда пригодится!
Эдик с восторгом подхватил родительскую инициативу, общение со взрослыми репетиторами его ужасно радовало (дети-ровесники его все-таки значительно обескураживали — он признавался мне, что с инвалидами из "Особого ребенка" ему в чем-то было легче).
В пятом классе наступил кризис. Молоденькой учительницы уже не было, учителям-предметникам было не до развлечений, Эдик заявил, что в школе "все придурки" и он туда больше не пойдет.
— А в шестой класс пойдешь? — спросила я. — Если, конечно, сумеешь все сдать? Или слабо? Будешь сидеть и ныть?
На интеллектуальные вызовы Эдик всегда реагировал адекватно, вполне по своему мальчишескому возрасту.
— А вот и пойду!
Тут подсуетились любящие мальчишку учительница и завуч начальных классов: вам нечего делать в нашей школе, идите в физико-математический лицей, мы договоримся, объясним, вас посмотрят.
Пошли. До восьмого класса все было благополучно, потом родителей вызвала завуч: у нас очень сильная физико-математическая программа, ваш сын дополнительно изучает три языка, он перегружен, не справляется, две двойки в четверти, бросайте языки.
— Но он их любит! Он ходит в клубы русско-французской и русско-немецкой дружбы, смотрит латиноамериканские сериалы без перевода, мечтает побывать в Испании!
— Тогда уходите из нашей школы.
Все советовали остаться и приналечь, школа в городе котировалась и давала гарантии поступления в университет или Политех. Даже я трусливо молчала. Эдик сказал: "Таланты в математике у нас в классе — Лешка и Илья. А я эти задачи понимаю через третью на четвертую. Уходим".
В обычной английской школе задела математических знаний, полученных в лицее, Эдику хватило до 11 класса. Языки у него, естественно, шли блестяще. Память по-прежнему хороша. К тому же он охотно и сноровисто помогал всем, у кого что-то не получалось по учебе, а в двух последних классах подрабатывал репетитором английского у малышей. Он заканчивал школу почти (совсем не давались задачи по физике и химии, брал зубрежкой) отличником, всеобщим любимцем.
Профориентация для вундеркинда
— Чего мне дальше-то делать? — растерянность на круглой прыщавой физиономии. — Я не знаю.
— Что тебе нравится? Языки?
— Я не хочу переводчиком. И ученым тоже не хочу. Хочу с людьми.
— Экскурсоводом?
— Пожалуй, тоже нет, скучно.
— Что тебе нравится делать? Никого не слушай, кроме себя. Вспоминай, что?
— Мне нравится учить, объяснять, помогать. Я же всю жизнь, во всех классах, даже в детском саду это делал. У меня получается, и это классно, когда вот человек не знал, не умел, не понимал, а ты ему объяснил, научил — и оно стало.
— Ну вот, ты сам и ответил на свой вопрос.
Несколько лет назад совсем еще молодой учитель Эдуард стал "Учителем года" у нас в Питере — я совершенно неожиданно (и очень приятно) для себя увидела на баннере на автобусной остановке его портрет. Я им очень горжусь и желаю ему и его семье всяческих успехов.
