У каждого из нас есть свои «скелеты в шкафу», тяжелые воспоминания, от которых не можем избавиться, или сегодняшние тревоги, которые, кажется, вынуждают нас быть в постоянной готовности: вдруг случится что-то плохое. Как можно вернуть себе радость несмотря на тяжелое прошлое и неидеальное настоящее? Рассказывает психолог Екатерина Мурашова.
В своих новеллках я много пишу о детях, о чувствах, о понимании и непонимании в семье, о том, как трудно бывает докопаться, что, собственно, в семье происходит.
Но мало — о методах и приемах. Касательно методов это легко объяснимо: в основном я работаю в режиме психологической консультации и всякие классические методики использую редко. Хотя когда-то им и училась.
Но вот приемы приходится изобретать часто и иногда прямо по ходу дела. К классической психологии и психотерапии это отношения не имеет, но срабатывает иногда удивительно точно. Сегодня я расскажу две реальные и на первый взгляд совершенно разные истории жизни двух женщин. И сразу скажу: это истории со счастливым концом — обеим женщинам помог один и тот же очень простой прием (не имеющий отношения к психологической классике). Попробуйте догадаться, что именно решило их проблемы.
История первая: расстаться с покойниками
— Мне было 13 лет, когда в ужасной автокатастрофе, в которую мы попали всей семьей, погибли моя мать, отец и младший брат. Удивительно, но я сама тогда не только выжила, но и практически не пострадала, отделавшись несколькими царапинами и трещиной в запястье. Потом я жила у бабушки с дедушкой с материнской стороны. Они были добры ко мне, почти никогда ни за что не ругали, за глаза бабушка называла меня «наша сиротка». В школе меня тоже все жалели, первые два года после несчастья явно завышали оценки.
При такой позиции взрослых я могла бы распуститься, спекулировать своим несчастьем, связаться с дурной компанией и т.д., но вместо этого я прилежно училась, успешно поступила в институт, потом в аспирантуру, самостоятельно нашла хорошую работу...
Но вот друзей после гибели родных у меня, по сути, никогда не было. В школе я не понимала почему — ведь я не была ни злой, ни глупой, хорошо училась, никогда никого не предавала... На выпускном вечере я спросила об этом у подвыпившей одноклассницы, которая была моей подругой в начальной школе. Она ответила: «Да ты сама нормальная, но с тобой долго невозможно, ты как будто свою погибшую семью таскаешь с собой в сумке, а кому это надо?».
В институте я посещала психолога. Он тоже сразу сказал, что я не прожила ту давнюю травму, мне надо ее прожить и идти дальше. Я стала проживать под его руководством, много плакала, похудела на 12 кг, мама и брат снились мне каждую ночь, разговаривали со мной. Днем не могла заниматься, все думала о них, о том, как бы сложилась наша, моя жизнь, если бы они не погибли. Потом психолог сказал, что нужно уже прекращать думать, но я не могла — они для меня опять стали как живые, я по ночам звала маму. Потом разрезала себе вены, но не до конца, испугалась. Тогда дедушка запретил мне к этому психологу ходить, и я понемногу успокоилась.
И все равно у меня было ощущение, что я живу как бы не своей жизнью или не в полную силу. Ну, так, в общем, и было: я работала в хорошей фирме, делала карьеру, но у меня не было друзей и подруг. Личная жизнь тоже не складывалась — я была довольно привлекательна внешне, молодые люди начинали со мной встречаться, но вскоре отношения почему-то сходили на нет. Сказать, что я сильно пыталась их удержать, тоже нельзя...
Я стала сама ходить к психоаналитику и многое поняла. Какие сложные отношения у меня были с отцом и как это на меня влияло. И что, если бы я тогда реально разбилась, была в больнице, на грани жизни и смерти, мне сейчас было бы легче. И то, что родители всегда любили брата больше, чем меня. Но он действительно был ярче и интереснее — всегда смеялся, имел много друзей, талантливо рисовал, сочинял песни. Если бы в той катастрофе погибла я, а он выжил, было бы, наверное, лучше. Он, в отличие от меня, сумел бы создать семью, родить детей, продолжить наш род, родителям (где бы их души сейчас ни находились) это было бы приятно...
Я сама понимала, что такие мысли — это тупик, но что еще делать, не знала. Одна коллега, много старше и много умнее меня, однажды вызвала меня на разговор и по его результатам сказала: «Ты живешь не с людьми, а с покойниками. Прекрати немедленно!».
Но как прекратить? Это ведь единственная жизнь, которая у меня есть. Я перестала ходить к психоаналитику, пыталась все забыть, ездила в командировки, занималась спортом, вступала в отношения с мужчинами, но внутри меня от этого мало что изменилось. Наверное, я еще могла бы родить ребенка, но это кажется мне безнравственным, потому что я никому не желаю такой матери — женщины, много лет живущей с покойниками, с которыми она никакими усилиями не может расстаться...
История вторая: не зацикливаться на проблемах
— Понимаю, что так нельзя, что сама все разваливаю и сама же от этого страдаю, но сделать ничего не могу. Помогите, пожалуйста! Я ведь отлично всё вижу: у всех свои проблемы, нельзя на них зацикливаться, от этого любой рехнется. Да я уже и рехнулась почти! Никогда в церковь не ходила, а тут пошла, разнюнилась, чуть священнику рясу слезами не замочила. Он сказал: «Да, это за грехи нам, но Бог милостив, надо молиться, поститься, причащаться — станет легче. Всех прощать, не сквернословить, не роптать, смириться»...
Я воодушевилась, даже материться и вправду перестала, но муж сказал, что, если я надену платок и стану святошей, вот тут он точно уйдет... А куда я без него? Мне и так снится, что он по улице уходит — ночь, фонарь горит, а я ему вслед из окна смотрю. А иногда он почему-то на лошади уезжает, и копыта так по мостовой цокают: цок, цок, цок... Вот вы знаете, к чему лошади снятся?
Какие у меня проблемы? Так мы ж с Ванькой к вам приходили с полгода назад, не помните? Слабоумный он у меня, Ванька-то, в спецшколе учится, в четвертом классе, тогда ни с того ни с сего вдруг драться начал, вот я к вам и пришла. Сейчас полегче стало, да, отец, как вы и велели, стал его с собой на рыбалку брать, мы с ним гулять, в торговые центры ходим. Ну, люди на Ваньку пялятся, конечно, по нему слабоумие-то его заметно.
Да я уж привыкла. Мне главное, чтобы муж не ушел — вы ж сами знаете, из семей, где ребенок больной и точно не поправится, мужики чаще всего уходят, я в Интернете читала, да и сама знаю. Я-то волнуюсь, его спрашиваю, а он говорит: «Ты еще спроси, спроси раз сто — тут я вас и брошу». Но я и сама вижу: подумывает, надоело ему, да я и сама себе надоела. А что делать?
Мама у меня с онкологией, когда получше, когда похуже. Операцию сделали, врач сказал: «Сердце у нее здоровое, настраивайтесь, организм будет долго бороться». Ну, я переживаю, конечно. Мама же капризная стала от болезни. Так вот я, когда плохое подумаю, потом виню себя: как ты могла, дрянь эдакая, матери смерти желать?!
И сестра у меня, погодка, так вот у нее теперь муж-алкаш — как чемодан без ручки: и нести тяжело, и бросить жалко. Всё она его лечит да спасает, а он то ей руки целует, то в морду даст. Это жизнь? Я за сестру, бывает, плачу, а бывает, и думаю: «Что ж она все с ним возится и с матерью мне совсем не помогает, у меня ж Ванька еще». А потом опять себя виню: у меня-то хоть и несчастья, но все мирно и понятно, а у нее каждый день как на бой. И так жалко сестру становится, просто вот — поверите ли — кусок в горло не лезет. Спать не могу, есть не могу, всё переживаю: то за мать, то за Ваньку, то за нас с мужем, то за сестру...
Сестра моя говорит совсем не то, что поп: «Да плюнь ты, говорит, жизнь одна, у всех свои заморочки, живи, как будто все нормально, развлекайся». Я попробовала, но тоже не могу — что ж я за человек такой, как же я тут развлекаюсь, когда... Неправильно это, я понимаю, но как посмотрю на мать, она там спокойненько носок Ваньке вяжет, а я сразу думаю: «Вот, она умрет скоро». Или на Ваньку взгляну, подумаю, какая его дальше-то жизнь ждет, — и опять слезы... И про мужа тоже. Он хороший мужик, за что же ему моя семейка? Ушел бы, жил нормально, но ведь и я без него одна с двумя детьми и больной матерью пропаду... А тут мне и старшая дочь сказала: «Мама, с тобой невозможно стало, на тебя посмотришь, поговоришь, и сразу настроение портится». Скажите вот, что же мне теперь с собой сделать? Разве удавиться? Да только кому с этого толк будет?
Решение
Как можно помочь этим женщинам? (Напоминаю: один прием для обоих случаев). Вот как все было с ними дальше.
Мой ход мысли был приблизительно таков: первой, за давностью проблемы, несомненно, нужна либо индивидуальная глубинная психотерапия либо какая-то групповая деятельность (например, для людей с такими же проблемами или, наоборот, благотворительность по помощи таким же или кому еще хуже). Но всё это опять отсылает ее к боли (ее собственной или чужой), от которой она никак не может отвязаться и начать жить.
Вторая живет в плотном кругу своих проблем и тоже «отвлечься» от них с помощью хобби, благотворительности, смены имиджа и т.д. никак не сможет.
Первая — одиночка, интеллектуальна и алгоритмична, ей нравятся четкие, понятные методы. В «разговорной» терапии она давно разочаровалась.
Вторая — семейственна, эмоциональна и совсем не интеллектуалка, ей ближе нечто типа катарсиса или вообще чуда. Ей, в сущности, понравились рекомендации священника, она готова пойти к экстрасенсу для снятия порчи. Уход в любую общину (включая долговременную групповую психотерапию), несомненно, облегчит ее собственное состояние, но тут же сформирует психологию сектантки, и тогда же уйдет муж (а это ее главный страх).
При этом обе — сильные женщины, способные успешно нести очень большую тяжесть и одновременно радоваться и достигать. Но для этого нужно освободить место, занятое сейчас виной, воспоминаниями, анализом, дурными прогнозами и т.д. Изгнать их страхи, боль и прочее прямо сейчас не представляется возможным. Значит, нужно их подвинуть.
Первой я сказала приблизительно следующее:
— Тот день был преждевременной инициацией. За один день вы повзрослели, и дальше жил уже взрослый человек, поэтому на вас и не подействовали разрушающе все поблажки, предоставляемые миром «несчастной сиротке». Как ни крути, но это ужасное событие — самое яркое и действенное, что было у вас в жизни. Ничего круче потом не было. Это ужасно, но этого нельзя забыть.
Так бывает. Часто. Например, тысячи, если не миллионы, людей десятилетиями психологически не возвращаются с войны, на которую они попали в 18–20 лет и где прошли ту самую инициацию. Если вы думаете, что это только про мужчин, ознакомьтесь с биографией поэтессы Юлии Друниной.
Итак, вы не вернулись до конца. Давайте примем это. Но уже давно идет другая, мирная жизнь. Ею тоже нужно жить. И мы просто поделим сферы влияния. Я предлагаю: два часа в сутки вы посвятите воспоминаниям, сожалениям и сокрушениям, выстраиванию альтернативной истории и т.д. Боль по погибшим на фронте товарищам; как сложилась бы жизнь, если бы не было войны; не случившаяся из-за войны любовь и всякое такое.
Вы понимаете? Два часа. Можете ставить будильник. Сели, налили бокал вина, зажгли свечи, включили военный марш — и время пошло. Все остальное время дня вы гоните всё это метлой в сторону намеченного вами на сегодня срока и живете обычной теперешней жизнью. Это честно и ни для кого не обидно.
Она пришла через неделю и сказала: это трудно.
— А вы что думали: проблеме два десятка лет, и будет легко?! — буквально рявкнула я. — Продолжайте!
Через месяц она светилась:
— Вы знаете, я не верила, делала, потому что просто прилежная от природы, но оно помогает! Я теперь их как будто навещаю в урочные часы, как старенькую тетушку. Здороваюсь, рассказываю, как прошел день, что-то спрашиваю, делюсь трудностями. Если они всплывают в другое время, я им говорю: не сейчас, не сейчас, ребята, подождите, вот сяду в машину...
Я от дома до работы приблизительно час еду. А если еще пробки, так и больше... Очень удобно. А остальное время — живу, вы представляете, действительно живу! Моя коллега заметила, сказала: не знаю, куда ты их дела, но там им и самое место.
Только вот мы собираемся в Таиланд (я заметила «мы», но не стала уточнять) — я заранее волнуюсь: как там?
— Везите с собой в чемоданчике. Изловчитесь и найдите для них время.
— Два часа — это много. Можно меньше? Мне кажется, мне теперь хватит, я научилась.
— Можно меньше, но каждый день.
— Хорошо, спасибо.
Про вторую женщину понятно? Все то же самое. Те же два часа всех жалеть, обо всех переживать, представлять себе ужасы ужасные, молиться Богу, перечислять грехи, каяться и все такое. Остальное время — мама еще жива, Ванька, в общем, приятный, незлой мальчишка, с мужем поболтать, в кино сходить, с дочкой посмеяться, всей семьей — на дачу или на пикник, сестру с сыном — с собой. Алкоголика, когда в ремиссии, — тоже. Если лезут в неурочное время — «ужас-ужасы, подождите до своего срока, придет час, я вас всех приголублю...» Никакой вины, все при деле.
Она вообще-то о чем-то таком и мечтала, еще со времен священника. Всем сказала: мне психотерапевт два часа прописал, чтоб у вас была хорошая жена, дочь и мамочка, так что не лезьте. Они согласились, и сразу легче стало.
Потом она мне говорит: «Два часа подряд что-то многовато, приходится заставлять себя думать. Можно я еще в это время чего-нибудь другое поделаю?». Я говорю: «Нельзя! Знаю я вас, дел у вас много — так вы постепенно всё на тормозах спустите, а потом чувство вины — раз! — и вернется. Нельзя. Два часа. Можно на кусочки разбить, разрешаю».
Она меня не послушалась — конечно, русский человек всегда всё наоборот сделает. Но у нее это было не как у первой — навсегда. Осталось потом, именно как прием: «Ага, чувство вины? И вообще — чего это я так распрыгалась, разрадовалась? Забыла, что ли? Здравствуйте, ужас-ужасы, я ваша — на полчаса!».
Вот так получилось. Вдруг кому пригодится?
