Почему мы увозим детей на лето из города — и чего от них ожидать после разлуки в несколько недель? Писатель Олег Батлук, как и многие сознательные отцы, отправил жену с сыном в деревню — и наступил на все полагающиеся в этом случае "грабли".
Наш педиатр как-то сказал о другом ребенке, еще одном своем пациенте: "Выбежал ко мне малыш, бледненький, худенький, с тонкой шейкой, типичный москвич..." Я после этих слов посмотрел внимательно на Артема. Я помню его еще таким румяным батоном вроде тех, которые в советских булочных красовались на лотках с привязанными к ним вилками. И те батоны, и моего сыночка одинаково хотелось помять, пожмакать. А сейчас что я вижу? Артем все больше становится похож на худосочный круассан или, того хуже, багет. "Типичный москвич".
От бледности и худобы, от тонкошеести и типичной московскости, короче, от греха подальше отправил я Артема с женой на все лето в далекую российскую провинцию, в настоящую деревню. Там у наших близких родственников свой большой дом. А помимо дома — собственный огород, цветы во дворе, кошка на заборе, курочки в загоне, одним словом, пастораль.
Конечно, мне пришлось принести в жертву несколько драгоценных месяцев общения с ребенком. Тех самых "вкусных" месяцев, когда гадкий утенок превращается в прекрасного лебедя. Ну, или в гадкого лебедя — тоже бывает. Но выбор у меня был небогат: между собственным комфортом на одной чаше весов и Артемом в виде багета — на другой.
В конце концов, Пушкина тоже ссылали в Болдино. И неплохо так в итоге получилось, утешал я себя. Плюс я планировал навещать семью время от времени, как позволят дела. От моего маленького Пушкина меня отделяла лишь ночь на поезде...
Несколько драгоценных месяцев общения с женой мне тоже, конечно, пришлось принести в жертву. Разве я об этом не сказал? (Мамма миа, какая неловкость!)
Лето в деревне: история повторяется
В детстве я сам каждое лето проводил в деревне. Моя мама хотела девочку. За неимением лучшего она наряжала меня (не в платья, конечно, хотя это многое бы объяснило в нынешнем моем поведении). Красивые рубашечки, шортики, кепочки, сандалики, фенечки. В таком виде меня торжественно выпускали пастись за ворота.
Я выходил из калитки нарядный и загадочный, как новогодняя елка, и усаживался в первую попавшуюся лужу. Если лужи не было, то в грязь. А грязи уж хватало — деревня как-никак. Чтобы прийти в негодность, мне обычно требовалось несколько минут.
Мама каждый раз выбегала на улицу, видела эту хрюшу в рюшах и заводила меня обратно во двор на дезинфекцию. Такие вот бессмысленно-короткие модные показы. Матушка очень страдала от этого, конечно.
На днях мы нарядили Артема. Я привез ему из-за границы восхитительный костюмчик. Мальчик получился — как с дореволюционной открытки. Напомаженный, розовощекий. Мой нарядный сынок вышел за ворота нашего деревенского дома и сел в феноменальную, непоправимую грязь.
И нет, это не гены. Это карма. Это возмездие.
Побыть барабашкой
Из деревни поступают тревожные вести. Там происходит что-то странное. Я вообще в эти бабьи сказки не верю. Но, по словам жены, в доме начали пропадать вещи. Бесследно. Причем пропадает все классически — один в один как в этих историях про домового. Носки, ложки, журналы, батарейки.
Наш домовой — абсолютно бессистемный. Нельзя предугадать, что он утащит в следующий раз. Умыкнул кусковой сахар — ага, значит, сладкоежка. Они прячут конфеты. А он тащит зубную щетку. Они убирают подальше зубные пасты и бритвы — исчезает мелочь в миске у входа.
Я бросил читать всякую ерунду, Бродского этого, Пушкина, и засел за серьезные монографии про домовых и барабашек. Начитавшись, написал жене про один верный способ: нужно положить тапок посреди пустой комнаты на ночь.
Жена так и сделала. Однако наш домовой оказался еще и безграмотным: монографий он не читал и тапок банально упер, как и все остальное. Я стал постоянно смотреть экстрасенсов по ТНТ, выбираю себе специалиста.
P.S. Жена пишет из деревни, что все пропавшие вещи нашлись. И она узнала имя домового. Его зовут Артем.
Сынок дорос до серванта. Научился снизу открывать дверцы. Отворял дверцу, клал в сервант носки, ложки, журналы, батарейки, сахар, зубную щетку, мелочь. И закрывал сервант обратно.
P.P.S. Пропажа обнаружилась, когда в доме собрались гости и теща при всех полезла в сервант за праздничными тарелками. Схрон Артема торжественно посыпался ей под ноги на глазах у изумленной публики.
Рассказывают, что в серванте остался лежать один сиротливый тапок. Тот самый, на которого я планировал поймать барабашку.
Почему деревенские не любят москвичей
Исторический день — мне наконец удалось взять отпуск, и вот я с цыганами и медведями с помпой появился на пороге деревенского дома.
Всю ночь в поезде я думал только о том, как бы мне побыстрее успокоить Артема, когда он разрыдается при виде меня после долгой разлуки.
Едва малыш выбежал мне навстречу из своей спаленки, я побросал и медведей, и цыган, и сумки с подарками и распахнул свои объятья навстречу сыну. Артем бегло взглянул на меня, сказал: "Мама!", указывая на жену, по-хозяйски хлопнул ее по ноге, потом схватил огурец и побежал мимо меня в другую комнату.
Еще не до конца опомнившись от такого горячего приема, я вышел с ним во двор погулять. И стал свидетелем, как теперь с ужасом осознаю, типового дня моего сына в деревне.
Артем сначала отнял у курочек всю их еду. Потом пытался связать хвостами двух местных котов. Затем отжал у 85-летней прабабушки ее палочку и начал носиться с ней за петухом. Теперь я понимаю, почему деревенские так не любят москвичей.
Папа снова лох
За несколько недель, что мы не виделись, Артем скачал из своего карапузного айклауда пару апгрейдов.
"Плач Ярославны". Картинное заламывание рук, вырывание волос, падение на пол и катание по нему, стон раненого вепря и отчаянный взгляд — это перформанс "мама ушла в магазин".
"Синдром Яровой". Малыш выбирает неверное решение и настаивает на нем. Например. Играем с дощечкой с вырезами, в которые нужно вставлять фрагменты соответствующей формы. Артем берет квадрат и вставляет его в круг. Аплодирует себе. Хорошо еще, что не стоя, скромный пацан растет.
Я несколько раз демонстративно отрицательно мотаю головой из стороны в сторону. Вынимаю квадрат из круга и вставляю его в квадрат. Артем еще более демонстративно мотает головой, да так интенсивно, что чуть уши не отлетают. Вытаскивает квадрат из квадрата и раскорячивает его обратно посреди круга.
"Скоростной спуск". Сижу, пардон, на унитазе. Артем пролазит в неплотно прикрытую дверь. Подходит ко мне и издает звук. Не просто звук, а резкий окрик.
В сигнальной системе Артема резкий окрик означает: "Пошел вон!". А мне жена говорила, что они начали приучать его к горшку. Я грешным делом подумал: а вдруг сейчас я присутствую при торжественном и неповторимом моменте, когда мой сын совершит эволюционный скачок от горшка до унитаза. И размечтался, как я утру нос всем этим ретроградным Темкиным мамам, бабушкам и тетушкам с их допотопным горшком.
Я резво вскочил и уступил сыну почетное место. Артем бросился к унитазу. В самый последний момент я успел перехватить этот его фирменный взгляд "папа снова лох". А вместе с ним — и свой мобильный телефон, который сынок швырнул в клокочущие недра унитаза. Как потом мне рассказали ретроградные мамы и бабушки, есть теперь у Артема такой полезный навык: "спускаю ценные вещи в толчок, быстро, стопроцентная гарантия".
Шесть способов разбудить родителей
Дело чести для Артема каждое утро — разбудить родителей. Он встает в своей кроватке, расположенной неподалеку от нашей, родительской, и начинается.
Сначала — артподготовка. "Папа, мама, папа, мама, папа, мама". И так десять минут. Ну, это на лохов рассчитано, сынок. Мы с женой — тертые калачи, лежим тихонько. Тут главное, как в саванне, — не пошевелиться. Иначе хищник отреагирует на движение и тогда — хана.
Потом — психическая атака. То же самое, но с модуляциями и ударениями. "Па-ПА! Ма-а-а-МА!".
После — дешевые спецэффекты. Как в фильме "Москва—Кассиопея". Обычно — рычание, типа мишка пришел, всем бояться. Мы с женой боимся, но другого, опять же, — пошевелиться.
Пару раз он громко пукал. Но это — не системное, скорее — случайность.
На этой стадии тактика Артема обычно приносит первые плоды. Мы полушепотом под одеялом начинаем препираться. Твоя очередь. Нет, твоя. Я вчера вставал. А я укладывала. И так далее.
Затем наступает черед Малого театра. Долгие тяжелые вздохи. Трагические, с надрывом. Как будто у парня за плечами три жены и пара стартапов. Следом — громкий смех. Причем такой специфичный, клоунский, с грассированием, я не знаю, как у малыша так получается.
Вот на этом этапе меня пару раз срубало. Я не мог сдержаться и начинал ржать. А это все, проигрыш, если папа ржет — значит, проснулся.
А последнее время Артем вообще стыд потерял. Прибегает к каким-то дешевым гэбистким приемчикам. Вот совсем недавно. Все чекпоинты прошли — и "мама-папа", и вздохи, и смех. Мы героически лежим, тихо, как шпроты. Я чуть руку себе не откусил, сдерживаясь, но не выдал себя.
И вдруг — молчание. Ни звука со стороны кроватки. Я несколько минут прислушивался. Все точно. Заснул опять. Лег обратно. У сыночка так бывает иногда.
Поднимаю голову над подушкой — и бац, game over: Артем стоит в кроватке в своей обычной позе суриката и, затаившись, молча поджидает жертву. Едва увидел, как я приподнялся, сразу: "Папа, папа, папа!". Это как очередь из автомата. И потом контрольный в голову: "па-ПА!".
