Как семьи приходят к идее усыновления? Насколько сложно стать приемными родителями с точки зрения бюрократической процедуры? Что меняется в жизни семьи, если в ней уже растут кровные дети? Подробно об усыновлении двух девочек к своим двум мальчикам рассказывает один из героев книги «Караван счастливых историй» финансист Алексей Машков.
У нас с женой двое кровных детей. Вместе с двумя приемными дочками получается четверо. Не могу сказать, что мы изначально мечтали об усыновлении или испытывали необходимость кого-то принять в семью. Но на определенном этапе жизни у нас появилась возможность помогать, что мы и стали делать.
Как-то я зашел на сайт одного российского фонда, который специализируется на помощи онкобольным, а после начал регулярно перечислять им условные 4% от своего дохода. Я понимал, что людям, которые столкнулись с болезнью, намного сложнее, чем мне, и для них можно что-то сделать. Это и было первое зерно, из которого потом выросло дерево.
Моя супруга Наташа очень близко к сердцу приняла истории подопечных фонда — кто-то из них выживал, кто-то умирал, и остаться безразличными к такому было невозможно. Это глубоко трогает, а как следствие появляется сочувствие, стремление помогать. Хотя бывает и обратная реакция — люди закрываются и ничего не хотят слышать о тех, кто оказался на грани жизни и смерти. В нашей жизни такое участие в благотворительности началось еще до рождения детей, кажется, даже до свадьбы.
В 2008 году мы поженились, в 2009 родился наш старший сын. Мне тогда было 25 лет, Наташе — 22. После рождения ребенка супруга не вышла на работу, посвятила себя семье, а через некоторое время у нас родился младший сын. И в это же время она самостоятельно начала помогать разным фондам, стала волонтером.
Сейчас волонтерит диспетчером на телефоне, активно участвует в организации благотворительных мероприятий, познакомилась со многими близкими по духу людьми. И в какой-то момент мы поняли, что совсем не обязательно рожать своего ребенка — столько детей, уже рожденных, которым многое можно дать.
Эта мысль пришла благодаря взгляду со стороны на систему, на то, как плохо социализируются вышедшие оттуда сироты и что бывает в интернатах с детьми-инвалидами. Мы посидели, поговорили и решили, что можно попробовать. Поскольку у нас уже было двое своих детей, мы примерно понимали, на что идем.
В последнее время усыновление, мне кажется, становится в некотором смысле трендом. Появилась определенная прослойка людей, которые сами себя неплохо чувствуют, благополучны и вполне могут себе позволить воспитать, поставить на ноги еще одного ребенка. Но все это прекрасно только в тех случаях, когда процесс происходит осознанно. Многие все-таки воспринимают этот шаг как еще один плюсик, дополнение к карме, будущий успешный проект и не всегда понимают, из чего именно состоит жизнь большой семьи.
Процедура усыновления
В нашей семье путь от момента, когда мы пришли к решению взять ребенка, до непосредственного принятия его в семью оказался долгим, растянулся года на полтора во многом благодаря бюрократизации процесса.
Чтобы стать кандидатом в усыновители или опекуны, всем без исключения необходимо пройти курсы — Школу приемных родителей. Очно нам сделать это было на тот момент трудно, поэтому мы учились в одной из немногих школ, где были онлайн-занятия и семинары по скайпу.
Не могу сказать, что от обучения я в восторге. Мы изучали материалы самостоятельно, слушали психолога и юриста, но практической информации было очень мало. При очном обучении разбирается гораздо больше полезного и нужного. Так что всем, кто задумывается о приемном ребенке, я бы советовал идти в хорошую очную школу, где рассматриваются реальные случаи из жизни.
Учились мы в 2013 году, а потом приступили к сбору документов... и столкнулись с непродуманной процедурой хождения по врачам. Все делается формально, но при этом ты обязан приехать туда, попасть сюда, потратить кучу времени. Помню, в психоневрологическом и наркологическом диспансерах были огромные очереди, и ни запись к определенному времени, ни право кандидатов в усыновители пройти без очереди не помогали.
Приходилось сталкиваться и с тем, что органы опеки тебе говорят, что детей нет, а учреждения при этом полны. А ведь мы не отсеивали детей с определенными ограничениями в плане здоровья. Мы смотрели московскую базу данных, ездили в федеральный банк, смотрели всевозможные профильные сайты в интернете. Иногда смотришь на изображение ребенка, например, мальчику по дате рождения уже 8 лет, а фотография сделана, когда ему было 8 месяцев. Как понять, что это за ребенок, как с ним общаться? Наташа продолжала быть волонтером и иногда встречала ребят, которых раньше мы видели на фотографиях в базе. Это просто небо и земля!
На самом деле мы думали взять одну девочку, но она нам никак не встречалась. Было очень много «паровозиков», братья-сестры, причем сразу по пять-шесть человек. Видишь, например, девочку хорошую, а узнаешь, что с ней плюс пять разновозрастных братьев. И понимаешь, что не потянешь, никак. По закону разделять детей в таких случаях нельзя, поэтому даже и не пытались брать направление на знакомство.
Или звонишь уточнить что-то, а тебя сразу начинают диагнозами пугать и отговаривать, что и смысла-то ехать нет, все равно не возьмете, зачем деньги и время тратить. Вот эту информацию надо делить на десять. Пока сам ребенка не увидишь, не пообщаешься, не понаблюдаешь в привычной для него среде, верить написанным где-то когда-то непонятно кем и с какой целью диагнозам не стоит. Все нужно проверять.
В какой-то момент мы решили, что хватит, пора остановиться. И так получилось, что практически сразу после этого и нашли своих девчонок, двух практически одновременно. Старшая дочка у нас из Красноярска — ей скоро исполнится 8 лет. А младшая — из Москвы, ей 3 годика, она ровесница нашего младшего сына. И они не сестры между собой.
У нас было сразу оформлено заключение на двоих детей из расчета, что вдруг понравится ребенок, а у него брат или сестра окажутся еще. А вышло иначе. На старшую девочку мы отправили запрос через федеральный банк данных, так как в Красноярске по телефону, мягко говоря, не очень хотели общаться. И пока ждали ответ, встретились с младшей, она была в Доме ребенка, который относится к нашему району проживания.
История младшей дочери
Она отказник с рождения, да еще непростой, с инвалидностью и сложными диагнозами. Знакомство проходило очень тяжело. Боялась она меня страшно. Мы даже подумали, что еще пару раз сходим, и если контакта не будет — что делать? — придется уйти. Такое тоже случается. Но решили, прежде чем отказываться, испробовать все возможные методы.
Наташа начала ездить без меня, сидела в сторонке, не настаивала на общении, малышка привыкала потихоньку. Потом уже перестала плакать и начала с большей охотой идти на контакт, стала играть. Супруга, когда почувствовала готовность Алены и доверие, стала рассказывать про папу, показывала фото, потом они вместе начали звонить мне по телефону, а я разговаривал сначала шепотом, чтобы не пугать громким низким голосом.
И когда она уже была готова к личной встрече, мы приехали знакомиться еще раз — вместе. Она уже не боялась и с радостью пошла с нами гулять. «Пошла», конечно, громко сказано, она не ходит, но на прогулки мы ее вытаскивали по возможности в коляске.
У нее много разных диагнозов, и справиться со всеми отклонениями так, чтобы они исправились навсегда, не представляется возможным. Когда мы впервые ее увидели, это был рыхлый хомячок — никаких мышц у нее в принципе не было. Да и в целом выглядела она не очень хорошо: маленькие зареванные глазки, в экземах и натертостях, постоянно описанная, несмотря на подгузник, с грязным, вечно в козявках носом. Подстриженная под мальчика явно самими воспитателями.
Сейчас, спустя полгода в семье, она уже выглядит совсем иначе, ведет себя иначе. Перестала раскачиваться из стороны в сторону, перестала биться головой о стенку кровати, научилась доверять людям и не впадать в истерики при виде кого-то нового. Научилась смеяться, играть, обниматься, целоваться. Теперь ее можно спокойно причесывать, гладить или вытирать ей нос — раньше любое прикосновение вызывало истерику. Она любит платья и все девчачье, ей нравится смотреться в зеркало, особенно после того, как чуть отросли волосы, и мы стали делать ей хвостики, цеплять красивые заколочки.
После того как она чуть пообжилась, вплотную занялись ее реабилитацией. Ставим ее на ножки, она уже пытается вполне уверенно ходить в ортезах с опорой — прогресс виден невооруженным глазом! А ведь говорили, что она не будет ходить. Проблем все равно, конечно, еще очень много, но теперь у Алены есть семья, ею занимаются, она любима.
История старшей
Со старшей девочкой история совсем другая — ее изъяли из семьи. Точнее, ее оставили у малознакомых людей и не забрали. Потом были полиция, больница, детский дом, потом другой детский дом, суд, лишение родительских прав. Все это наложило очень глубокий отпечаток.
У нее сильнейшее нарушение привязанности, огромное количество поведенческих проблем, вызванных системой. Исключительно потребительское отношение ко взрослым, вранье, воровство, пищевые расстройства, отсутствие эмоций и еще очень и очень много всего. И некоторые из этих моментов даются нам тяжело.
У нее прогресс виден не так, как у младшей, но она тоже меняется. Совсем понемногу, два шага вперед — десять назад, с неохотой, но все равно меняется. Перенимает у других детей и что-то связанное с поведением, и с играми, и с общением друг с другом, и с разговорами.
На многом из своей прошлой жизни она поставила сильнейший блок, стерла, предпочла запрятать. Ей просто жизненно необходимы занятия с психологом, который помог бы вытащить на свет все то, что забилось так глубоко, и суметь это перебороть — расправить плечи и идти дальше. А мы будем рядом и постараемся помочь во всем, чем сможем.
Еще одно интересное свойство, которое пока практически не меняется, — это отношение к вещам как к коллективной собственности. Они не жалеют ничего: ни одежды, ни игрушек, ни техники. Сломалось, порвалось — ну и ладно, никаких проблем, кто-то придет и заменит, новое принесет. У кровных такого не было никогда, они намного бережнее относились ко всему, что есть в доме. Если что-то ломали, то переживали из-за этого. Понятно, что дети не могут расти и ничего не ронять, не рвать, не бить. Вопрос не в этом, а в их отношении к происходящему.
Ну, и еще одна поразительная черта пока осталась — они все время, независимо от того, сколько съели, голодные, не могут остановиться. Мы спрашиваем: «Наелись?» — отвечают: «Да». Но если еда будет в доступе, они будут есть и есть. Такое пищевое расстройство. С младшей стараемся соблюдать диету, потому что она очень склонна к набору веса, а если она станет тяжелой, то держать равновесие и учиться управлять ногами ей будет гораздо сложнее.
Я считаю, самое важное в усыновлении или опеке — это осознанность шага родителей, их глубокая готовность принять ребенка любым, со всем его прошлым багажом, проблемами и травмами. Готовность работать с ними и помочь их пережить и принять.
Еще важно понимать, какого ребенка ты сможешь принять. Кто-то готов только к малышам, а кому-то и подростки по зубам. Даже кровные дети, которые родились и всегда росли в семье, время от времени проверяют родителей, пытаются установить новые границы и расшатать какие-то правила. И здесь уже, конечно, приходится становиться жестким папой, чтобы сохранить равновесие.
Я старшей дочери постоянно повторяю, что жалеть ее просто по факту того, что она «сирота бедная и несчастная», никто не будет — надо учить стихи, значит, надо, положено заниматься, значит, будем. Дальше жизнь становится только сложнее, и к этому надо готовиться.
Кстати, очень спасает в нашей ситуации то, что есть младшая. У старшей постоянно есть пример перед глазами, что сестра не может ходить, ей сложно в очень многих вещах, у нее совершенно реальные ограничения по жизни. Но она никогда не ревет и не требует ничего по факту своих немощей, не манипулирует этим. Так почему люди вокруг должны жалеть человека, у которого есть голова на плечах, у которого руки и ноги целы, и он может добиться всего, что захочет? Но она так привыкла, что достаточно поплакать, и все взрослые тут же побегут ее жалеть и делать все, что ей хочется, что отказаться от этого ой как сложно.
Отношение знакомых и родственников к усыновлению
На работе один из коллег, когда узнал о том, что у нас появились две дочки, спросил: «А тебе это зачем?». Стандартный вопрос, который задают все подряд. Некоторые еще добавляют: «Хочешь в рай попасть? И где же ты так нагрешил?». У людей вокруг вообще странное отношение — то как к героям, то как к придуркам, а некоторые ищут и скрытую, пока неизвестную им выгоду. Нет понимания, что это нормально, это обычно. Когда знакомые узнавали, что мы взяли ребенка с серьезной инвалидностью, часто спрашивали: «А что, здоровых не было?».
Родные и близкие, к счастью, хорошо восприняли новость, немного переживали, конечно, задавали много вопросов. Мы проводили с ними свою школу приемных родителей. Мама супруги сразу приняла наших некровных детей. Она хотела внучку. Моя мама тоже вполне спокойно отнеслась к новости. Поворчала только немного: «Придумали себе». С учетом того, что заранее мы мою маму не предупреждали и знала о наших планах только теща, я считаю — реакция положительная. Конечно, дома у нас теперь шум-гам-тарарам, бабушки подолгу его не выдерживают, но мы и не настаиваем. Когда хотят навестить внуков — тогда и приезжают.
Из минусов, которые пришли в нашу жизнь вместе с детьми, — стало меньше времени на себя. То есть его теперь нет совсем, как отщелкнуло. Постоянно в цейтноте. А из очевидных плюсов: у нас теперь дружная большая семья, и мне это очень нравится! Я люблю шум, мы сами по себе шумные. Мы часто возимся и дурачимся, смеемся. Это заряжает невероятной энергией и силой. Приходишь домой, а на тебя несется радостный ворох руконог с воплями «Папа! Папа пришел!».
