Хочу рассказать о том, как полюбила читать моя старшая дочка Наташа. Похвастаться успехами младшего сына пока не получится — он читать не любит.
Дочке я всегда читала на ночь, мы брали книги в поездки и в поликлинику, чтобы скоротать время. Так получилось, что самой первой книгой, которую Наташа прочитала сама и после которой стала читать «запоем», стала «Первоклассница» Евгения Шварца.
Дочке было 7 лет, она закончила 1-й класс. Мы приехали отдохнуть на косу Долгая на Азовском море. В обед, в самую жару, отдыхали в номере. Мы с мужем читали книги на телефонах. Все бумажные книги, что брали в дорогу, Наташа уже прочитала. У меня в телефоне была залита «Первоклассница», которую я хотела читать детям перед сном. Наташа попросила телефон, чтобы самой почитать эту повесть. Эту историю она прочитала за несколько дней и стала просить еще что-нибудь. Потом мы подарили дочке на день рожденья электронную книгу, с которой она прочитала очень много детских книг.
Я покупаю детям и бумажные книги, у нас несколько книжных шкафов. Однако Наташа читает очень быстро, и если бы не электронная книга, то книги в квартире уже не помещались бы... При этом мы продолжаем наше традиционное вечернее чтение. Перед сном я около часа читаю детям. За эти годы открыла для себя так много замечательных детских писателей!
Мне очень понравилось, как написал про чтение Даниэль Пеннак в своем эссе «Как роман». Хочется закончить свою историю этими прекрасными словами:
«Вечерний ритуал чтения, когда он был маленьким, был сродни молитве. Каждый вечер в один и тот же час после дневной кутерьмы наступало затишье, непременная встреча, вопреки любым обстоятельствам, миг сосредоточенного молчания перед первым словом рассказа, голос, наконец-то наш, настоящий, литургия эпизодов... Да, вечернее чтение выполняло самое прекрасное предназначение молитвы — самое бескорыстное, наименее отвлеченное, чисто человеческое: оно освобождало от обид. Мы не каялись в грехах, не пытались обеспечить себе толику вечности, мы вместе причащались словом, получали отпущение и возвращались в единственный рай, который чего-то стоит: близость. Сами того не подозревая, мы открывали для себя едва ли не главное назначение сказки, и даже шире — назначение искусства: устанавливать перемирие в битве жизни».
