Я привез в Туру (кто не знает — этот поселок является административным центром Эвенкии) из омской деревни белоснежного крольчонка с темненькими ушками, которого мне подарил брат. Жена и сын тут же влюбились в это очаровательное создание. Назвали его Степкой.
Он ел все: хлеб, яблоки, капусту, хрупал сеном. Мало того, оказалось, что это кроткое существо с удовольствием уплетает сыр и колбаску!
Клетку для кролика построили большую, с решетчатым полом, обтянутую металлической сеткой. Степка дисциплинированно делал все свои отхожие дела только в одном углу клетки. Под этот угол поставили корытце — вот туда Степка и журчал тихонько, когда подходило время. Я был страшно горд за своего любимца.
— Смотрите, мерзавцы, и учитесь! — внушал я живущим у нас двум ленивым и шкодливым котам — Митьке и Темке. — Вот кто у нас настоящий чистюля. А вы дуете, куда ни попадя!
Коты в ответ лишь презрительно щурились.
Степка не выносил долгого сидения в клетке. Кролик вставал на задние лапки и начинал быстро-быстро скрести передними по сетчатой стенке или крышке клетки и был похож в такие моменты на рассерженного гномика в белых штанишках. Или начинал привлекать к себе внимание тем, что хватал зубами и швырял по всей клетке блюдце для воды. Причем все это проделывал молча.
Он вообще оказался молчаливым зверьком. А голос свой — отчаянный, пронзительный визг, больше похожий на свист, — Степка обозначил лишь дважды. Кто-то из домочадцев нечаянно наступил ему на лапку. От Степкиного вопля у всех тут же заложило уши. А другой раз крольчонок издал точно такой же вопль, но только ликующий, когда разогнался и покатился на лапках по линолеуму — как на коньках. Он стремительно скользил по полу, прижав ушки к спине, и восторженно свистел! Это надо было видеть.
Шкодил Степка не хуже котов, правда, по-своему. Во время прогулок по квартире ему понравилось обгрызать обои. Только его турнут от одной стенки — он улепетывает, смешно вскидывая куцехвостым задом, к другой. И опять за свое. Однажды, во время важного разговора, телефон у меня неожиданно замолчал. Я поклацал по рычагу, дунул в трубку. Телефон не работал. И тут из-под стола выкатился Степка. Я нагнулся, заглянул под крышку стола. Точно! Свисающий телефонный шнур был перерезан кроличьими зубами как ножницами.
Таким же образом Степка расправился с проводом зарядного устройства радиотелефона, обгрыз, где мог достать, оплетку шнуров к холодильникам, утюгу, проделал две внушительные дырки на жестких джинсах сына, неосмотрительно оставленных им на кресле, продырявил практически все домашние тапочки...
— Я не могу больше, что же он, гаденыш, делает! — чуть не плакала Светлана, выметая из зала веником (тоже обгрызенным!) ошметки от обоев, газетные клочья, штопая дырки в простынях, наволочках, футболках — Степка "брал на зуб" все, что ему подворачивалось и куда он мог запрыгнуть.
— Да его же когда-нибудь током убьет! Вы куда смотрите? Или не выпускайте его вообще, или привязывайте.
Но Степке все эти проказы прощались. Сама же Светлана и выпускала его погулять. Степку в доме полюбили все — за его живой нрав, за чудесную, ослепительно белую шубку, кокетливо "подведенные" темной краской глаза, очаровательный куцый пушистый хвостик... Да просто за то, что он есть.
Иногда я возвращался с работы раздраженный, усталый. И грозился в пространство:
— Брошу все к чертовой матери, надоело!
Но понаблюдав, как Степка носится кругами по квартире, совершая при этом немыслимые прыжки вверх или вбок, вокруг своей оси или даже назад, как он радуется жизни, как замирает под рукой, давая себя какое-то время погладить по спинке, и особенно — за ушками, оттаивал.
— Ничего, Степка, — говорил я. — Выживем! А ты знай себе, прыгай, зайчишка этакий...
В общем, мы уже не представляли свою жизнь без этого очаровательного, жизнелюбивого и озорного существа.
Беда пришла, откуда ее не ждали. В один из праздничных новогодних дней сын озабоченно сказал:
— Степку ноги не держат...
Все бросились к клетке. Кролик пытался встать и валился на голову, подворачивая ее.
— Ой, он же так шею сломает! — закричала Светлана.
Я вытащил Степку из клетки. Ладонью ощутил, что сердце у крольчонка стучит с удесятеренной силой, он старался вырваться, царапался. Все ломали голову: что могло произойти? Обзвонили знакомых ветеринаров. Те сходились на том, что крольчонок чем-то отравился. Но чем?
И тут вспомнили, что еще до появления Степки на кухне травили тараканов. Отраву наносили на клочки бумаги и раскладывали в тех местах, где обитали эти наглые насекомые. И хотя кухню затем тщательно промыли, видимо, какие-то из клочков бумаги с отравой остались за холодильником. А маленький Степка туда иногда пролазил. Вот, вероятно, и съел отравленный бумажный клочок.
Когда я поделился этими соображениями с ветеринаром, на том конце провода помолчали, покашляли и сказали:
— Может, умрет, а может, и выживет. Все зависит от того, сколько яда попало в организм вашего кролика.
— А помочь ему чем-то можно? — нервно спросил я.
— Ну, антибиотики дайте, ампициллин там, но-шпу, отвар череды...
А Степка все чаще и с натугой запрокидывал голову назад, раздвоенная верхняя губа его при этом открывала плотно стиснутые резцы. Крольчонок страдал молча, и поэтому его было невыносимо жалко.
— Степушка, милый, не умирай, прошу тебя! Я тебе разрешу все обои обгрызать, перекусывать все шнуры — только живи, маленький! — вдруг взмолился сын, поглаживая крольчонка по мелко дрожащей спинке.
Глядя на него, завсхлипывала жена, стал кусать губы и я. Сердца наши в тот момент просто разрывались от жалости к жестоко страдающему безвинному и бессловесному существу, так же, как и мы, имеющему право на жизнь. Но смятение наше длилось недолго. Народ бросился спасать жизнь своего любимца.
Необходимые лекарства нашлись, таблетки растворили в теплой воде и вспрыснули с помощью шприца (без иглы) в маленький розовый ротик. Потом туда же закачали растворенный активированный уголь, отвар череды. Степка стал похож на чертенка — белоснежная шерстка на его мордочке вымокла, почернела от угля, а на грудке и лапках стала розовой от пролитого отвара череды.
Но же через час-другой Степке стало лучше. Правда, передние лапки по-прежнему ему не подчинялись, и, укладываясь спать, я взял крольчонка к себе. Степка уткнулся подрагивающим носиком под мышку и засопел.
Боясь нечаянно придавить зверька во сне, я бодрствовал до самого утра. Под утро крольчонка пригрела уже Светлана. Вот так с ним нянчились еще сутки. А к исходу второго дня Степка смог устоять на еще дрожащих лапках. Затем он с жадностью съел половинку сочного помидора, спустя еще какое-то время аппетитно захрупал и морковкой.
И когда на третий день, выкупанный и высушенный, крольчонок уверенно припрыгал к обоям и мгновенно вырвал из них своими неутомимыми зубами приличный кусок, ни у кого не оставалось сомнений: жить будет!
И он продолжал жить у нас припеваючи, в холе и неге. Степку обожали не только мы, но и соседи, приходившие навещать его время от времени. Причем старались приходить не с пустыми руками, а кто с морковкой, кто с капустным листом, хотя у Степки этого добра было полным-полно (это кроме насушенных нами для него на долгую северную зиму нескольких мешков травы — преимущественно мышиного горошка и обычных гороховых плетей со стручками).
Когда ему исполнилось четыре года, и его, круглого и раскормленного, взвесили, он потянул на пять килограммов! Так что, гуляя по квартире, Степка трусил уже не так резво. Но если хозяева в это время трапезничали, кролик с топотом несся на кухню и замирал около холодильника ушастым столбиком — выпрашивая таким образом колбасу или сыр.
— Извращенец! — ворчал я, но колбаской своего любимчика обязательно угощал. — Ты хоть знаешь, что ешь?
Степка тыкался чутким носом мне в ладонь и покаянно лизал ее узким горячим языком.
— Ну, ешь, если нравится, — растроганно говорил я, поглаживая шелковую кроличью спинку.
Так бы мы и жили, радуя друг друга. Но оказалось, что у кроликов, как и большинство грызунов, век недолог. Нашему любимцу не было и шести лет (по человеческим меркам — лет 60-65), когда его сразил инфаркт — до сих пор терзаю себя подозрениями, что это я виноват в его преждевременной смерти, так как просто закормил ушастика. Мы с женой (сын-студент в то время жил в Красноярске), не стесняясь, в голос оплакивали безвременно усопшего и затем захороненного в укромном уголке эвенкийской тайги ушастого жизнелюбивого братца Степана.
Ну и что, скажете вы, дочитав эту историю, мало ли у кого были и есть такие же любимые и трогательные существа, как ваш Стёпка? На что я со стопроцентной уверенностью скажу: такого больше нет нигде. Потому что за короткую свою жизнь этот славный кролик стал самой настоящей медиа-звездой. А всё объясняется просто: он жил в семье журналистов, которые души в нем не чаяли и писали о своем питомце куда только можно. С той лишь целью, чтобы как можно больше людей любили кроликов просто так, а не за... (даже говорить об этом не хочется, за что).
О Стёпке написали и поместили его фотографии газеты "Эвенкийская жизнь", "Комок", "Сибирские байки", литературный журнал "День и ночь", "Омская газета", интернет-журнал "Krasland", русскоязычный интернет-альманах "Port-folio" (США), московская "Родная газета", санкт-петербургский журнал "Pets". Рассказ "Как братца кролика спасали", опубликованный на интернет-портале "Зверёк", завоевал приз санкт-петербургской компании "Зоомир". А рассказ "Житие братца Степана" был включен в лонг-лист всероссийского конкурса детской литературы "Заветная мечта".
Уже около десяти лет нет с нами Стёпки. Но он живет не только в наших сердцах: Стёпкин образ продолжает победное шествие по страницам средств массовой информации, сетевых изданий. Вот и на конкурс сайта "7я.ру" он попал. Так что жить братцу кролику Стёпке в веках!
