Сравнивая Россию и Америку, пытаясь докопаться до причин взаимного непонимания между нашими странами, журналист Михаил Таратута исследует в том числе и русский характер. Почему в России с таким трудом приживается понятие частной собственности? Откуда наша склонность к авралам, работе спустя рукава? Почему наши соотечественники скорее пессимисты, чем оптимисты? Что если география нашей страны сыграла в этом свою роль?
Рискну предположить, что первый мощный толчок, породивший цепочку событий, которые во многом предопределили трудные отношения между нашими странами, случился 1500 лет назад, когда ни Америки, ни России не было даже в проекте. Именно тогда группы славянских племен мигрировали из Европы на необъятные просторы Русской равнины. Именно Русская равнина, а не Европа римлян и эллинов, формировала характер, задав вектор развития народа, часть которого впоследствии станет называться русским.
Историк Лев Гумилев в своих чрезвычайно интересных, хотя и небесспорных, трудах утверждал, что климат и другие природные условия порой запускали цепочку событий, которые приводили к войнам, к взлету и гибели цивилизаций.
Но есть ли связь между климатом, рельефом местности и национальным характером? Можно ли утверждать, что северные народы принципиально отличны от южных, народы засушливых регионов — от людей, населяющих влажные тропики? А горы или равнины по-разному определяют характер, нравы, традиции? Многие исследователи отвечают на этот вопрос положительно.
Обычно мы описываем наш климат как суровый, не очень дружественный человеку. Но жизнь именно в таких условиях была результатом свободного выбора наших предков. Примерно 1500 лет назад часть славянских племен покинула свою прародину, простиравшуюся от Эльбы до Вислы, и, как предполагают специалисты, двумя большими потоками через Карпаты и вдоль берегов Балтии двинулась на восток, осваивая по пути гигантские пространства — бесконечные, малонаселенные, не имеющие ни мощных горных хребтов, ни непреодолимых водных преград. И то, и другое, и третье, и тем более новые климатические условия — все это нашло отражение в особенностях русской натуры.
Помимо метафизической связи необъятных российских просторов с широтой русской души — что не совсем понятно, но о чем любят у нас говорить многие — были и другие, более ощутимые следствия, которые повлекла русская география.
Ничто не мешало восточным славянам продвигаться все дальше и дальше на восток — ни естественные преграды, ни враждебность финно-угров, коренных жителей Центральной России. Колонистам не пришлось сражаться за новые места обитания, ни договариваться, ни как-то иначе выстраивать отношения с другими племенами. Это позволяло спокойно растекаться все дальше и дальше вглубь континента, ни в чем не меняя привычного хода вещей.
Малонаселенность территорий консервировала традиционные формы жизни. Труд был коллективным, отношения внутри группы общинными, хозяйство натуральным, и все оставалось таковым веками.
Всем миром — иначе не умеем
Отголоски общинного сознания мы слышим внутри себя и по сей день. Попробуем провести мысленный эксперимент. Представим перед собой группу самых обычных людей, не избалованных особым достатком, не повидавших мир, не имевших возможности или желания слишком долго учиться. И зададим им вопрос: справедливо ли устроено общество, когда одни считают деньги до зарплаты, а другие — катаются по заграницам, ходят по ресторанам, ездят на дорогих машинах, роскошествуют в шикарных особняках? Мирится ли с этим ваша душа?
Подозреваю, что ответ будет резко отрицательным, даже при условии, что этот достаток был не украден, а честно заработан. Этому есть объяснение, говорят специалисты. Этика общинного сознания не принимает имущественного неравенства. В отличие от европейских стран, где неприкосновенность частной собственности, закрепленная законом, стала основой, которая цементировала общество, Древняя Русь долго жила не по законам, а по понятиям, культурным и религиозным представлениям о том, что такое хорошо и что такое плохо.
В России этот вопрос так и остался до конца нерешенным. Внешние условия диктовали общинный уклад жизни. "Всем миром" строили жилище, сберегали от стихий урожай, заготавливали припасы на долгую и суровую зиму, охотились и рыбачили неводом, помогали погорельцам, спасали застигнутых паводком, а позже согревали и кормили путников, голодающих и каторжан. За все это плату не брали, распределяли расходы между собой поровну, поступать иначе считалось недопустимым. Так складывалась общинная психология.
Одним из ее следствий стала уравниловка как рычаг к самосохранению общин. Община ломается, если сосед разбогател. Разве не оттуда у нас особое отношение к ближнему, например, к соседям и сослуживцам — уж как бывает неприятно, когда у кого-то зарплата больше, дом лучше, а машина шикарнее! Разве не из общинной уравниловки идет и наше неуважение к частной собственности? "Отнять и разделить", а если и не разделить, то разгромить и покромсать, чтобы все, как у всех.
Как география творит историю
Различия в ландшафтах, почвах, климате и иных жизненных обстоятельствах направили Европу и Россию по разным историческим тропам. Если в странах Западной Европы уже к ХI веку общинность была изжита, а на смену пришло индивидуальное хозяйство, то в России общинное устройство, а вместе с ним и общинная психология сохранялись вплоть до ХХ века.
Отличия в укладе жизни, религиозных установках и культурном наследии ориентировали Запад и Россию на разные ценности. В Европе складывались ценности, обращенные к конкретному человеку, к личности, в России — ценности коллективистские, общинные. Соцопросы подтверждают эти различия: в европейских странах ценность личных прав и свобод находится в первых строках предпочтений, в России — плетется где-то в самом хвосте.
Разбросанность плодородных земель и их малая площадь, всего 3% чернозема, а также разбросанность природных ископаемых требовали хозяйственного освоения больших территорий, связь между которыми и жизнь на которых были возможны только при сильной государственной централизации.
Уже при Ярославе Мудром территория Руси была больше всей Западной Европы. Позднее она только расширялась. Чем дальше отодвигались наши границы, тем сильнее разрастался госаппарат, проникая во все клетки, заполняя собой все полости российской жизни. Но мы также знаем, что чем больше в нашей жизни государства, тем меньше прав и свобод остается у человека.
Без солнца
...Итак, русские просторы, наша география, но, быть может, еще более наш беспощадный климат формировали русский быт и русскую натуру. Каждый из нас, особенно жители Центральной России и уж точно регионов в широтах более северных, замечал, как сильно наше настроение, энергетика, отношение к происходящему зависит от времени года, от того, светит ли солнце или нависают свинцовые тучи.
В среднем по России, если мои подсчеты верны, мы имеем 170–180 солнечных дней в году, тогда как в Греции, Испании, Италии их чуть ли не в два раза больше. Даже если эти цифры не совсем точны, то и без статистики, на глаз и на ощупь, мы чувствуем эту разницу в количестве солнца. Но именно солнце, его лучи способствуют выработке серотонина, этого "гормона удовольствия" и хорошего настроения.
А между тем на большей части территории страны холода и ненастье продолжаются по полгода, а солнце балует, например, москвичей всего лишь 82 дня в году. В Питере за год набегает и того меньше — только 62 солнечных дня. То есть половину жизни люди проводят в неблагоприятных погодных условиях. Возможно, это объясняет неулыбчивость и меланхолию, свойственные русскому характеру и русской культуре.
Как-нибудь продержаться
Но если бы только это. Начиная с ХIV века, на протяжении пяти столетий Европа переживала малый ледниковый период. Особенно тяжело он сказался на России. Сельскохозяйственный год в те времена длился чуть более четырех с половиной месяцев, крестьянину надо было спешить, работать без сна и отдыха, днем и ночью. А между тем на западе Европы ни в эпоху Средневековья, ни в новое время такого напряжения сил не требовалось, там полевые работы могли вестись восемь, а в иных местах и десять месяцев в году.
Специалисты считают, что особенности российского климата просто не могли не оставить отпечатка в национальном характере. Прежде всего речь идет о способности русского человека к крайнему напряжению сил, концентрации всей своей физической и духовной потенции на сравнительно протяженный отрезок времени, за которым непременно должен последовать период расслабления. Не отсюда ли наша привычка к авралам с последующей работой вразвалочку?
И еще. В отличие от западного крестьянина, которому климатические условия позволяли гораздо тщательнее обрабатывать землю, русский человек работал в постоянном дефиците времени. А тут еще и неустойчивая погода, и скудные земли и, соответственно, отсутствие прямой связи между затраченными усилиями и полученным в итоге урожаем — все это не очень располагало к вырабатыванию таких качеств, как тщательность, аккуратность в работе. В этой связи философ, писатель и публицист Иван Ильин писал:
"Из века в век наша забота была не о том, как лучше устроиться или как легче прожить, но лишь о том, чтобы вообще как-нибудь прожить, продержаться, выйти из очередной беды, одолеть очередную опасность".
Чтобы выжить, древним приходилось ловить каждый погожий день, каждый погожий час. Добавим к капризам суровой природы и климатической неустойчивости необузданную агрессивность соседствующих кочевых народов, с которой то и дело сталкивались наши предки.
Неуверенность в завтрашнем дне (урожай или недород, война или мир, дом или поход в чужие земли, воля или кабала и т.д.) — постоянная зависимость от этих обстоятельств, как отмечает культуролог Игорь Кондаков, глубоко укрепила в русской культуре и национальном самосознании фактор случайности, непредсказуемости. Особенности русского менталитета базируются на неустойчивом равновесии взаимоисключающих тенденций, где любое неуправляемое стечение обстоятельств может оказаться решающим.
В этой связи историк Василий Ключевский делится интересным наблюдением, обращая внимание на российские избы. Вид этих человеческих жилищ оставался постоянным на протяжении многих веков: российские крестьянские поселения "своей примитивностью, отсутствием простых прозаических удобств создают, в особенности на путника с Запада, воспоминание о временных, случайных стоянках кочевников, не нынче-завтра собирающихся бросить свои едва насиженные места, чтобы передвинуться на новые".
От нас мало что зависит
Постоянные пожары, неустойчивый климат, неизменное ожидание разорительных набегов — очевидно, отсюда произрастало неумение и нежелание строить долгосрочные планы. Иными словами, русский человек в те далекие времена, да и более поздние тоже, мог быть уверен только в одном — от него мало что зависит в этой жизни, все во власти высших сил. Это как упряжка без вожжей — куда вывезет, туда вывезет.
Специалисты считают, что такое постоянство изменчивости заложило основу для появления таких характерных для нас черт, как стойкость в перенесении выпадающих страданий, лишений и тягот жизни, примирение с утратами и потерями как неизбежными или даже предопределенными свыше, упорство в противостоянии судьбе. А также терпение и пассивность в отношении к внешним факторам жизни.
Именно за ними, внешними обстоятельствами, признается ведущая роль в развитии событий. В самом деле, русский человек ведь скорее пессимист, чем оптимист. А его взгляд на мир часто окрашен фатализмом. Такое смиренное мироощущение, конечно же, связано еще и с особенностями православия. Но каким же образом со всем этим в русской душе уживаются такие известные качества, как бесшабашность, удаль, отчаянная смелость, безрассудство, стихийность?
Если вдуматься, в этом нет особых противоречий. Коли вы безоглядно верите в судьбу, можете смело бросаться под автобус. Вам незачем думать о последствиях — кому суждено быть повешенным, не утонет и под машину тоже не попадет.
Однако фатализм — совсем необязательно плод сознательного восприятия мира. Эта убежденность вполне может жить и в подсознании, просто человек так чувствует. Вот она, психологическая основа безрассудной удали и отчаянной смелости. Или — что тоже свойственно русской натуре — склонности принимать судьбоносные решения путем бросания жребия.
Русскому человеку свойственно горячее желание верить в чудо. Потребность чуда, как подметил Иосиф Бродский, проявилась даже в отношении к двум главным религиозным событиям — Рождеству и Пасхе. Для западного человека главное событие — факт рождения Христа. Для русского — Воскресение Христа, свершение чуда. Есть ли какое-то рациональное объяснение такой жажде чуда? Попробую предположить, что это как-то связано с ощущением собственного бессилия в борьбе с силами природы и жизненными обстоятельствами.
