Будь я сто лет назад русским царем, я бы перенес столицу в Севастополь, единственный город империи, за который не стыдно. Когда Николай Второй шел гулять по царской тропе в Новом Свете (туристу надо сюда заехать скалистые хаосы, грот Шаляпина с дивной акустикой, транслирующей скороговорку экскурсоводов и шум полураздетой толпы), он в немом сопровождении князя Голицына (автор крымского шампанского, стоит попробовать), возможно, именно об этом думал. Начать сначала. Обновить нацию. Офицеры свезут сюда красивых женщин со всех уголков страны. Женщинам нравятся загорелые, в тельняшках, моряки. От них народится красивое потомство. Одна беда: не загуляют ли дамы?
Революционная мысль: сдвинуть столицу из комариных чухонских болот на солнце и море, в синеву небес. Николаю Второму к тому времени уже давно надоело, что его величали Вашим Величеством. Для него эта кличка стала похожа на "Василий Иваныч". Ему хотелось совершить подвиг. Столица в Крыму — ход ферзем. На царской яхте "Штандарт", отделанной со скромным английским шиком, он часто всматривался в карту полуострова. Крым напоминал ему масонский знак. Это возбуждало. У Николая Второго замирало сердце. Вот я и стану новым Петром Великим. Сорву замыслы бунтовщиков. Удивлю Европу. Запугаю Турцию. Из Севастополя все видно как на ладони. Возведем белый город. А жить буду в Ливадии. Кто владеет Крымом, тот владеет миром. Здесь, на земле греческих и итальянских колоний, Россия обрящет новое дыхание. Отдохнет от бурь. Но не слишком ли много восточной экзотики? Крым, как большая цикада, звенит от татарских названий. Справимся. Не говоря никому ни слова, царь принял решение перенести столицу в 1924 году (см. тайные неопубликованные записи монарха). Схватив в охапку князя Голицына, он тут же на царской тропе стал танцевать Севастопольский вальс. (Похоже, что этот абзац — плод несколько вольной фантазии автора. — Ред.)
Красота
Настоящим патриотом Крыма считается тот, кто, не задумываясь, скажет, что Крым красивее Италии, даже если он никогда в Италии не был. В этом азартном заявлении есть доля правды. Италия — сложившаяся страна и уж тем более завершенная культура. Красоты Италии находятся под колпаком Passe’ Compose’, состоявшегося прошедшего времени. Они перемешаны с общезначимым гением итальянского зодчества. Всякий кипарис становится продолжением мраморной колонны, а розовый куст или оливковый сад полны устойчивых человеческих значений. В Крыму, напротив, ничто не доведено до конца, ничто не собрано воедино, многое брошено на полпути, оборвано, разбито, а кое-что вообще не началось. Нет даже приморской железной дороги. Дикая, не обузданная человеком красота, не подчинившаяся несчастной истории, — вот что такое Крым.
Вот все говорят об ауре, ауре, ауре. Но только в Крыму проникаешься этой темой. Когда солнечным майским днем где-нибудь между Симеизом и Форосом спускаешься с горы в окружении фитонцидов по неровной тропинке к морю среди мелколистных каменных дубов, которые росли здесь всегда и везде, ты чувствуешь, как углубляется твое дыхание, как расширяются глаза — ты оказался во власти чистой первозданной ауры. Такое, мне помнится, случалось встречать на южном скалистом берегу ЮАР, но согласитесь: где страна Лимпопо и где мы?
Остров Крым
Самая глубокая тайна, связанная у меня с Крымом, постыдная. Пришел много лет назад ко мне в гости Василий Аксенов, еще до "Метрополя" (знаменитого литературного альманаха, вышедшего в 1979 году в Самиздате. — Ред.). И сказал, что хочет писать книгу "Остров Крым". Мне стало страшно. Потому что у меня тоже были мысли написать что-то подобное. О русской Формозе (параллелях между Тайванем и свободном от большевиков Крыме). Но он сказал — и все, уже поздно. Я с женой по этому поводу говорил — темы спускаются с небес. Кто первый поймает. Я Аксенову до сих пор в этом не признался. Он написал — Крым получился золотопогонный, плейбойский, совершенно западный. Крымофил.
Крымофилы и крымоскептики
Есть две антагонистические партии людей: крымофилы и крымоскептики. Они похожи на свифтовских лилипутов с их фанатичным размежеванием на тупоконечников и остроконечников в зависимости от того, как разбить яйцо. Крымофил убьет за Крым. Крымоскептик высмеет и Крым, и крымофила. Борьба этих партий нарастает из года в год. Если раньше в советские времена она касалась легких — бытовых, эстетических, климатических — измерений, велась на основе курортных противопоставлений, то теперь она углубилась, проникла в политические, ностальгические, межнациональные сферы и загноилась.
Cегодняшний крымофил с его непоколебимой верностью полуострову — реликтовая порода. Верность настояна на старомодной болтовне: Крым бесподобен, уникален, неотразим, он имеет богатейшую историю, сказочную археологию, самоцветные пляжи, мистическую составляющую легенд, пещер, гротов, монастырей. Однако у староверов возникли и державные мысли: Крым — святая земля. Здесь, в Херсонесе, крестился князь Владимир, здесь первому русскому туристу Пушкину пришла мысль об "Евгении Онегине", здесь поручик Лев Толстой защищал Севастополь, здесь шли кровавые бои против фашистов и Сталин на Ялтинской конференции продвинул свои идеи поствоенной советской империи. Крымофилом может быть и поэтический поклонник Киммерии, и московский градоначальник, друг Севастополя, и просто любитель доступного отдыха, и поклонник секс-туризма. Однако в основе крымофильства лежит, как правило, семейная быль поездок: я здесь первый раз увидел море!
Портрет крымоскептика изначально близок портрету его противоположника. Крымоскептик тоже в детстве ездил в Крым, возможно, в "Артек", затем пил на ялтинской набережной портвейн из цистерны и в ту же ночь потерял девственность. Но прошло время, и крымский романтик разочаровался. С высоты сегодняшнего времени он увидел тяжелые изъяны Крыма: набережная — не та, еда — не та, климат тоже испортился. Такого крымоскептика, если он знаменит, используют турагентства кавказского направления для вербовки клиентов. Но дело этим не ограничивается. Несовершенный крымский сервис и вообще разрушенная курортная инфраструктура — это только первый шаг к мысли об исторической неверности и фальшивости Крыма, от потемкинских деревень до всесоюзной здравницы, от бандитского лихолетья 1990-х до нынешней неразберихи с украинизацией и татарскими претензиями.
Крым сверху вниз
Черное море, как всякое удачное название, стало ударным брендом масс-культуры, перемешавшись с черными очами и очками. Как посмотреть на Крым, пользуясь методом отстранения по Шкловскому, не подвергая память насилию и в то же время не отказываясь от нее? Крым по-прежнему остается "жемчужиной" местного значения, его обаяние почти не выходит за границы СНГ. В иностранном сознании Крым существует как расплывчатое пятно: кто-то слышал о Крымской войне как пробном шаре мировых войн, кто-то пил крымское шампанское, кто-то что-то читал о Ялте, о Чехове. Крым — лоскутное одеяло. Иностранная речь в Крыму до сих пор слышится редко, на нее оглядываешься. В основном это польская речь. Небогатые молодые люди. Иногда немцы. Совсем редко слышится английская речь. Негусто. Иностранцы, с которыми я говорил о Крыме в Европе или Америке, представляют его себе на конце света — как туда добраться?
Между тем один час скрадывается благодаря разнице временных поясов, и в Ялту или Коктебель, если вылететь из Москвы с утра, можно попасть к обеду и предзакатные часы провести на пляже. До недавнего времени в Крым летали только советские самолеты, либо слишком тесные, либо слишком дребезжащие летательные аппараты, в которых удобно думать о преждевременной смерти. Теперь появились альтернативные решения, и в Симферополь, случается, летишь на цивильном самолете нового европейского поколения. Сам полет — если безоблачно и сидишь у окна — чистое бегство из северных лесов в степные вольные юга. На подлете к аэропорту зачерпываешь взглядом неожиданное серебро Черного моря, которое неуловимо снизу, и затем видишь землю лилового, ярко-баклажанного цвета.
Еще недавно из-за своей изношенной формы пограничники Симферополя выглядели дезертирами Советской Армии. Теперь их американизированные мундиры (особенно темно-зеленые широкополые техасские шляпы на пограничницах) становятся первыми встречающими тебя знаками украинских намерений потесниться к Западу. Впрочем, эти первые знаки в Крыму могут оказаться и последними. Если у тебя есть лишние доллары, можно, минуя толпу, отправиться в VIP-зал аэропорта (предварительно созвонившись). Опустившись в мягкие кресла под звук каблуков высоконогих официанток, бросившихся принести тебе местное пиво, ловишь носом из форточки запах вечнозеленых кустов (они в твоей молодости, впрочем, почему-то пахли куда более впечатляюще), чувствуя первое курортное расслабление.
Симферополь
В Крыму были все, от князя Владимира до Марка Твена и немецких фашистов. Но было бы самым опрометчивым поступком взять машину и поехать осматривать Симферополь. Иначе путешественника ждет тягостное разочарование. Симферополь (по шкале воображаемого путеводителя: минус ***) на редкость безобразен. Он представляет собой административную изнанку Крыма, негатив крымских красот. Скопище дешевой советской архитектуры, уставшей стоять на ветрах и под солнцем, может стать лишь удачной кинодекорацией той "бездарной страны", о которой еще в год революции пел Вертинский. Архитектурный Симферополь — скелет бюрократии, шмыгающей по длинным коридорам Совета министров автономной республики. Ни зелень садов, ни веселые лица симферопольских студентов не скрашивают бренности существования. Случай привел меня в большую симферопольскую больницу навестить знакомого. Это было травматическое отделение, где все лежали в тесных палатах с высоко поднятыми сломанными ногами. Сосущие взгляды выздоравливающих больных на костылях, курящих на лестницах, запахи больничной кухни и морга... Короче, не ломайте ног в Симферополе!
Дороги
Все дороги в Крыму ведут в море. В машине можно заранее надеть плавки. Сегодня поедем в сторону Феодосии. Это не лучшее шоссе, не правительственное, как дорога на Ялту, но сносное. Поначалу едем в индусском варианте вечного пригорода: вокруг мелькают куры, сидящие на корточках мужчины, кладбища, бензоколонки, белые мазанки с синими рамами. Это — третий мир.
Далее пошли религиозные новшества: придорожное соревнование христианских крестов и мечетей — теперь каждый заявляет о своей единственной истине. На бетонных балках, стенах недостроенных домов попадаются политические выкрики промосковского толка. Правда, на выезде из Симферополя я увидел кучку людей с выгоревшими оранжевыми флагами — они выглядели, как злоумышленники: крымская действительность оттеснила их на обочину.
После бесконечного, растянутого вдоль шоссе Белогорска дорога веселеет. Преображение внезапно. Вы о чем-то задумались, как вдруг, посмотрев в окно машины, видите, что за вас взялись горы и долины. Природа превращается в романтизированное пространство разнообразных обещаний. За поворотом готов блеснуть рукав Амазонки, вот-вот появится туча слонов. Но, раскрывшись, природа скромно складывается в лесной перевал, где растут грибы и цветут цветы, а затем уже следует Старый Крым — поселок городского типа, включающий в себя невидимое глазу цветущее татарское прошлое, хрустящий половицами Музей Александра Грина и бывшую столицу-здравницу советских туберкулезников. Начинаются виноградники и степи Восточного Крыма. В конце концов, стокилометровая дорога предлагает вам нехитрый выбор: ехать налево смотреть Феодосию или направо — на коктебельский пляж. На повороте милицейские машины — они равнодушны к дорожному движению (сумбурному, с рискованными обгонами, нередкими авариями), но имеют политическое значение. Время от времени здесь возникает татарский табор. Эти люди хотят присвоить себе Тихую бухту — гордость Коктебеля. Почему-то им ее не дают.
Юго-восточный Крым
Феодосия — это вам не Симферополь. У нее фирменные серебристые тополя. Этот маленький человек с тщеславным усатым лицом — тонкая загадка человеческой природы. Айвазовский осчастливил Феодосию железной дорогой и галереей девятых валов и кораблекрушений. Картины висят в его собственном дворце, находящемся в аварийном состоянии. Айвазовский куда более примитивен, чем Пиросмани. Крымский основатель китча неотразим: его классическое ремесло и придворный конформизм обеспечили ему вечную дружбу мирового снобизма, который изнывает от желания приобщиться к его шедеврам хотя бы в репродукциях. Снобы видят в морском примитивизме бескрайние горизонты человеческой ограниченности. Убедившись в этом, можно выйти на набережную.
Из Крыма, как из пыльного ковра, выбили всю историю. Остались следы. Мне попался рисунок средневековой Феодосии: прибрежный город, похожий на итальянский. Странным образом он совершенно не сохранился. Это одна из загадок Крыма. История так отутюжила Крым, что остались одни черепки и обломки. Воспоминания о воспоминаниях. Есть, правда, Херсонес. С несколькими колоннами. Я пробую представить себе, как князь Владимир здесь крестился. В греческом городе. Приехал в греческий город, где стоят языческие храмы и цветут маки, и крестился... В общем, наслушавшись о том, что Феодосии больше двух тысяч пятисот лет, нужно сразу стереть это знание, оно нематериально, но зато виллы, особенно табачника Стамболи, — материальное доказательство утраченного будущего: Россия рухнула вместе с виллами.
Мне рассказали, что после ухода белых в Феодосии собрали всех поваров и прочих слуг и — расстреляли восемнадцать тысяч человек. Это больше, чем польских офицеров в Катыни. Но мы же удивительный народ, забывающий о собственном уничтожении. Прислуге только теперь поставили памятник как жертвам красного террора, однако в последний момент из осторожности выбросили слово "красный".
Феодосия — не только порт, но и климатическая развязка. Полупустыня начинается уже в восточных пригородах города и тянется до самой Керчи. Но если развернуться и поехать в сторону Коктебеля, Крым немедленно превращается в цветущий край.
Коктебель
Коктебель ошарашивает природной театральностью. Когда над потухшим вулканом Карадаг встает луна, кажется, сейчас запоют минералы. Окруженный голыми библейскими горами с востока и южнокрымской "зеленкой" с запада, Коктебель вбирает в себя слишком многое, чтобы быть единым для всех. Каждый придумывает его и баюкает в своей душе. Кто не обладает фантазией, тот следует культурной традиции. Она не дремлет. Профиль Волошина, вырезанный ветрами на Карадаге еще до его рождения, служит не столько эмблемой Коктебеля, сколько путеводной звездой. Коктебель начинается с этого профиля, продолжается домом Волошина (его только что отремонтировали так, что, считай, построили заново) на набережной в центре бухты и заканчивается его могилой на горе, куда стекаются тысячи паломников, многие из которых о Волошине никогда и не слышали.
Если на ЮБК ты ходишь по вертикали, карабкаешься, запыхавшись, по переулкам Гурзуфа, то здесь бери лошадь и скачи за горизонт. Сухой морской воздух даст тебе бодрость на год вперед.
Последняя суровая зима уничтожила в садах инжир, гранатовые деревья, кипарисы и вечнозеленые кусты. Ну, прямо не зима, а советская власть! Но никакая зима не уничтожит дело Волошина. Андрей Белый писал, что одна пятая поэтов и художников Серебряного века перебывала в Коктебеле, и я убежден, что русская культура стала менее северной и куда более солнечной, чем ей суждено было быть, из-за коктебельского солнца.
Коктебель, пожалуй, единственный курорт Крыма, где не водятся проститутки. В остальном — здесь каждый найдет себе все, что захочет. Это самый горячий ночной клуб Крыма. Казантип на Азовском море тоже "зажигает", да еще как, но только в богемные дни фестиваля — Коктебель гуляет напропалую весь сезон. Там есть татарские яндыки, бешбармак и уединенные бухты для сексуальных романтиков. Повсюду целуются, а с утра едят белые персики. Те же, кто любит экстрим, летают по небу и морю на всем подряд (неподалеку — дельтапланерная база). Будущая судьба пока что еще глубоко совкового Коктебеля просматривается уже сегодня — дорогие гостиницы, приморская роскошь. Хорошо, что я строюсь в горах, подальше от будущего.
В сторону ЮБК
Я дал обещание друзьям навестить их в Симеизе, где они воссоздали "пионерскую" организацию и откуда возможны экскурсии в разные стороны. Хотя между Восточным Крымом и ЮБК существует соперничество, душевный конфликт, я поехал туда без предубеждений.
Каждая гора в Крыму на что-то похожа: одна — на верблюда, другая — на медведя, третья — на голую женскую задницу. Дорога через Судак и Новый Свет нуждается в очередных поэтических метафорах. Не раз видишь, как из остановившейся машины выползает изнуренный живописными зигзагами призрак ребенка или женщины. Доехав до Щебетовки, есть смысл свернуть налево и заглянуть в Лисью бухту — это крымская Калифорния. По ночам дикари надевают рваные свитера и спят в низких палатках на берегу; в солнечную погоду они бродят голыми по пляжу или сидят в кружок, бьют в барабаны. Но триумф конопли-марихуаны (здесь ее курили, из нее варили кашу — в общем, балдели по-всякому), на который нервно реагировала милиция, уходит в прошлое. В последнее время растаманы переженились, обзавелись детьми, из кочевников превратились в мирное оседлое племя. Еще — здесь самые крупные в Крыму звезды.
Генуэзская крепость в Судаке внутри поросла травой. Но свято место пусто не бывает: в курортный сезон в ней идут рукопашные рыцарские бои, стенка на стенку. Стреляет крепостная пушка, кони со всадниками кружат по полю, плачут дети в рыцарских доспехах. Все, как везде, портит дешевая архитектура советских здравниц.
Основное население и большая часть отдыхающих считают себя обманутыми, под оккупацией. Правда, марионеточная Автономная республика Крым является неким буфером (защита прав русского языка, протесты против западного влияния, вера в дружбу с Россией навеки — приоритеты его правительства), но это только подливает масла в огонь. Сдерживающим фактором до поры до времени оказываются татарские претензии. Они выражаются в наивных формах экономического и морального возмущения. Мои знакомые татары недовольны тем, что их степные помидоры уступают приморским и возмущаются заезжими женщинами с голыми пупками. Молодые татарки надели длинные платья и спрятали волосы под косынкой — на крымской набережной это выглядит модно. Но что стоит за всем этим, покрыто тайной, которую татары и сами не понимают. Татарский самозахват земель — поступь будущего хозяина? Одни преуменьшают эту угрозу, другие преувеличивают, видя в татарах завтрашних властителей Крыма, но уже теперь ясно: Крым — пороховая бочка.
Вилла "Ксения"
В эту поездку я наконец понял, что значит для меня ЮБК. Прогулка в поисках утраченного времени. Чем не Пруст? Ливадия, Алупка, Мисхор, бывшая брежневская дача, на которой до сих пор живут дельфины. Это — ласточкино гнездо, из которого улетели все ласточки. Брежнев — самая большая наша ласточка! Остались стреляные воробьи. А советские объекты — Фонтан слез. Вот уже, было, достроили санаторий Академии наук под Симеизом, даже сантехнику завезли, туннель прорыли, чтобы к пляжу спускаться напрямик — и смотрю с пляжа: в середине дыра — внутри щепки в воде плавают — одна дыра. Рядом обсерватория с кипарисами. И тоже — руины. И дореволюционная вилла "Ксения" в центре Симеиза — бывшая коммуналка, с разбитыми стеклами. Мои товарищипионеры говорят: "Вилла "Ксения" — с привидениями". Да не с привидениями! С мертвыми душами! Все поникло. И цифры старых построек кричащие: 1908, 1911, 1913. Недолго кутили обитатели мавританских вилл, среднеазиатских особняков, купеческих дач с башенками, недолго. На три года дольше, чем в Питере и Москве. Сносить дорого, достраивать еще дороже.
Однако живучий, как кошка, Крым снова зашевелился. Красота ищет новых жертв. Повсюду идет индивидуальное строительство, кто во что горазд. В Симеизе меня приняли в пионеры со всеми вытекающими отсюда последствиями: горном, линейкой, медосмотром, зарядкой, знаменами и пионерскими песнями. Это не просто тоска по молодости: успешные люди среднего возраста в основном из Москвы получают удовольствие от пионерского формата как идеала радостного коллективизма. Именно эта форма дает людям расслабиться и отнюдь не способствует извращениям. В приморском Крыму постепенно складывается коммуна московской элиты, которая уже насладилась прелестями Лазурного берега и Тосканы, ей там стало скучно, и она возвращается сюда в надежде отдохнуть среди своих по-нашему.
Когда наш отряд под красными знаменами посетил Севастополь, его встретили всеобщим ликованием. Если бы на Приморском бульваре был открыт прием в пионеры, галстуки повязала бы добрая половина города. Более того, в той же веселой компании я посетил "Артек", свято хранящий свои сады и легенды. Экскурсовод вдохновенно рассказала и о ВОВ, и о Гагарине. Ничто не забыто. Крым законсервировался коммунистическим зверинцем.
У меня в детстве марка такая была — я ею очень гордился: севастопольский памятник затонувшим кораблям. На самом деле исподний Крым (исходная ментальная матрица полуострова) со своими названиями, повадками — татарская закусочная, чебуречная. В одной чебуречной — вкусно, но все чужое, манерное, на стене изображены женщины в прозрачных шароварах, одалиски. В другой — отравишься, побежишь в туалет, и там все чужое, унитазов нет, в Турции есть, а здесь — орлом. Провинция. И думаешь: вон красавица сидит с кавалером — и ей тоже орлом? Куда Ющенко смотрит? В сортирную дыру уйдут все мечты о возрождении Крыма.
Черноморский флот
Я побывал на одном из наших линейных кораблей в Севастопольской бухте. На его корме красуется герб уже несуществующей страны. Широкоплечий капитан не скрывает, что гордится гербом. Я испытывал смешанные чувства. Я быстро понял, что этот усталый корабль — чудо военной техники. Я поразился, как просто и складно все придумано. Как будто Левша сделал. Я вспомнил, как мне в Калифорнии рассказывал американский астронавт, что он тоже был поражен простотой дел на Байконуре. Пришел в зал, там лежит ракета, что за ракета? Она завтра полетит в космос. Русский мир основан не на соплях, а на полном доверии к простоте мира, без осложнений. То же самое с кораблем. Пушка — 100 выстрелов в секунду, распилить может вражеский корабль, а выглядит — как будто самострел. Ракеты (их, кажется, восемь) крылатые — пол-Земли уничтожат, ядерные, а посмотришь на них — железки. И капитан — такой милый, чистенький. Насквозь советский, прозрачный до мозга костей. И офицеры — такие застенчивые! Правда, грубили немного друг другу, когда думали, что я их не слышу, но по-доброму, как некультурные девушки. И все худенькие. Хотя говорят, что едят хорошо. Но худенькие. Даже жалко. А моряки тоже худенькие и тоже застенчивые, даже глаза отводят. И все у них чистенько, кроватки застелены, как девичьи. Но капитан пожаловался, что с образованием у моряков не очень. "Неужели не умеют читать и писать?" — встревожился я. Он умно улыбнулся. Умеют, конечно. Но по интеллекту двадцать пять процентов от того, что имели советские моряки. Гуд бай, Ленин!
У них там в коридоре висит самодельная карта: за сколько минут ракеты противника долетят до Москвы. Какого противника? В городе мне понравились плакаты. "Здравствуй, НАТО!" На них моряки Дейнеки изо всех сил бросают гранаты — но тот край отрезан. Фашистов не видно. "Здравствуй, НАТО!" Мне снова стало жалко и флот, и капитана, и все остальное. Вот ведь повезло Украине! Все лучшее забрала. И Львов польский, и Севастополь русский, и Одессу еврейскую. За что такое счастье? Они, конечно, скажут: за голодомор. И что ответить? Но все равно: мне было наших жалко. Они — одни, без союзников, а НАТО — их там двадцать шесть, как бакинских комиссаров. И еще Украина к ним соседится. Как справятся, если мы постепенно умираем от редкого деторождения? А рядом Балаклава — тоже кровью умытая. Мы там пошли по набережной, которая превращается в южнофранцузское комфортное захолустье, с разными магазинчиками, а с западной стороны дырки в скале — настежь. "В славную пристань вошли мы: ее образуют утесы, Круто с обеих сторон подымаясь и сдвинувшись подле Устья..." Лучше не скажешь. Гомер в переводе Жуковского. Правда, крымоскептики за свое: это Гомер не о Балаклаве, а о бухте Мезапос на острове Крит. Но все равно похоже! Там подземная гавань стоит, под ремонт субмарин создана... "Объект № 825 ГТС". Туннели, куда входили суперзасекреченные подводные лодки, там, в скале, им атомные бомбежки были не страшны — а теперь все двери нараспашку.
Бахчисарай
В Бахчисарае я оказался под вечер. Милиционер не хотел пускать в ханский дворец ни за какие деньги. Вокруг стояли татарские торговки. Одни предлагали чурчхеллу. Другие советовали идти в ресторан есть чебуреки. Но все-таки двери открылись, и Фонтан слез открылся. Такой скромный дворец, новодел, на месте сгоревшего в XVIII веке, но об этом не пишут, предлагают как старый, аутентичный. Гарем, мечеть. Что в этом слышится? Я прошел во внутренний двор, к кладбищу. Красивое мусульманское кладбище принцев и принцесс, надгробия красивые, с розами. Отравились. Все горе — от чебуреков. Или отравили. Чебуреками. Веротерпимость. Тут же по близости старый город караимов. И русский монастырь в горе. Братство иноверцев. Я дал милиционеру двадцать гривен, сел в "Фольксваген" и уехал. Вот "Фольксваген" — это и есть будущее Крыма.
Есть ли там какие-то знаки европеизации? В Севастополе средь бела дня мы искали книжный магазин — все закрыто. И в Бахчисарае — закрыто. Никакой культуры. Зато долина на обратном пути в Ялту — дивная! Но путь через Ай-Петри закрыт, и правильно: надвигался вечер. Я остановился в ресторане около Фороса. Опять шашлыки — татарское, кстати, слово — и чебуреки! (надоело). А внизу под искусственной черепицей объект "Заря" — здесь когда-то томился "шильонский узник" Горбачев. Конечно, по здравому рассуждению, Ельцин зря Крым сдал, так нельзя. Но, с другой стороны, считает оранжевый Киев, европейский мир будет без границ, какая разница, с кем Крым, если мир пойдет в одни ворота. Но зачем им пока что идти с нашей непредсказуемой страной, уж лучше в НАТО. И получается: на русской стороне — непуганые пенсионеры, население, которое верит слухам и завтра вымрет, а на другой — подрастающее поколение, русскоговорящая команда, да не слишком русская. Я дал милиционеру двадцать гривен — нет, я об этом уже сказал. В сущности, взяточники.
Крымский разврат
В Крыму всегда процветало распутство. Что это — влияние климата, розового масла или аморальность русской души? Современники Империи писали, что, когда в Ницце все закрывалось к десяти вечера, в Ялте только начиналась гульба. Татарские проводники, возившие дам в горы, становились любовниками. Об этом подробно сообщалось в столичных газетах. Дама с собачкой — не исключение, а стиль ялтинской жизни. Теперь, при отсутствии аристократии, нравы еще более опростились. В Крым приезжают отдыхать девушки из восточных районов Украины, некоторые из них — хорошенькие, они быстро спускают свои маленькие деньги (как и хипари Лисьей бухты), споры из-за денег среди девушек слышны на каждой набережной Крыма, и девушки становятся легкой добычей для мужчины со средствами. Ресторан-деньги-секс — азбука курортного марксизма. Крым постепенно станет центром мирового секс-туризма.
Пьяный авианосец
Всякий раз, когда я не пишу в течение какого-нибудь отрезка времени, будь то месяц или даже неделя, а затем сажусь писать, мне ночью снятся чудовищные кошмары. Я просыпаюсь с колотящимся сердцем и долго не могу прийти в себя. Таинственная зависимость между включением в слово и последующим за ним наказанием, подчеркнутая постоянством, заставляет меня думать о каких-то неназванных соответствиях. Крым болен подобным явлением. Всякий раз, когда он просыпается от спячки, переборов свою негу, и обращается к действию, его накрывает волной кошмаров и его жизнь превращается в кольцо Сатурна с крутящимися сочленениями: нега — активность — кошмар.
О сходстве Крыма с авианосцем мне впервые поведал старый крымчанин Леня Петров, бывший директор коктебельского Литфонда, и я не сразу поверил ему. Но чем больше я думаю об этих словах, тем больше осознаю его правоту. В настоящий момент Крым стал одним из немногих мест на Земле, где может возникнуть конфликт, который приведет к новой мировой войне. Противостояние реально как на идущей из недавнего прошлого оси Восток — Запад, так и на растущей из будущего оси Север — Юг. Крыму снятся кошмары не зря.
Когда мой украинский строитель (строитель моего "чего-то" в Коктебеле) уезжает из Крыма в Киев, он говорит:
— Я поехал на Украину.
...Вечерней линейки не будет. Будет пьянство. Украинская водка победила первой, это важное завоевание. Русской не видно и не слышно. Аюдаг с годами еще больше похож на медведя. Нужно купить две пальмы в Никитском ботаническом саду. Суук-су. Повеситься на Суук-су. Там возводили казино, а получился "Артек" — так и весь Крым. Но немцы — не дураки. Гитлер велел отдавать крымские земли своим лучшим эсэсовцам. По кусочку торта. Они уже обжились, думали навсегда, я видел на фотографиях их улыбающиеся лица на пляже: отдых офицера. Странно все-таки выглядит полуостров Крым (см. карту). Похож на глубоководную рыбу с хвостом там, где Керчь. Или на тайный знак: раздавленную пентаграмму. Арабатская стрелка трепетно бьется как жилка на шее. Пионерские песни перед сном. Авианосец. Пьяный авианосец. Нет капитана. Плывет куда-то. Лишь бы не было войны.
