Мой младший брат Артем молчал как партизан до трех лет. А все вокруг нервничали. Мама читала медицинскую литературу. Каждый вечер она часами занимала телефон, обсуждая эту тему со всеми знакомыми. Папа периодически изрекал:
— Аня в этом возрасте читала стихи!
— Аня в этом возрасте пела песни!
— Аня в этом возрасте знала буквы!
Аня — это, естественно, я.
Бабушки и дедушки спешили сообщить моим родителям, как какой-нибудь мальчик, увиденный ими на детской площадке, уже вовсю тараторит. Хотя он на целых полгода младше моего брата. Я уж молчу о соседских детях, братьях-сестрах моих подружек, которые оказывались сплошь и рядом детьми-индиго и в год знали по несколько десятков слов. Артема без конца водили к психологам и врачам-специалистам.
И вот однажды мне поручили отвезти его к бабушке. На метро это всего три остановки. Мы спокойно сидели, когда в вагон вошла... собака.
Она была здоровая, лохматая и черная как смоль. Тихо охнула женщина, а мужчина, стоящий рядом с нами, схватился за стоп-кран.
— Граждане, — раздался в динамике голос машиниста, — не волнуйтесь. Собака выйдет на «Войковской». И оторвите мужчину от стоп-крана. Иначе будем стоять здесь до второго пришествия.
«Войковская» была следующей остановкой. Когда двери автоматически открылись, собака с достоинством вышла.
«Гав-гав,» — тихо сказал братик.
А потом подумал и крикнул на весь вагон: «Собака!» И снова: «Собака!» С «собакой» на устах мы ввалились к бабушке. Та от радости дала брату конфету. Потом позвонила дедушке, маме, папе и всем своим подружкам. Тем временем Артем как заведенный твердил: «Собака! Собака! Собака!» Вечером я везла его от бабушки домой, и в наш вагон ввалилась целая толпа парней с экзотическими гребнями на головах. Я просто засмотрелась. Это были панки. Волосы у них разноцветные, выбриты с боков. Ото лба до шеи на полосе шириной с ладонь поднималась вверх растительность как парус на лодке. Мне рассказывала одна моя подружка, что из мыла можно сделать густую кашу, натереть ею голову — волосы становятся как проволока, и из них можно соорудить все, что угодно. Наверное, эти панки и спят осторожно, на боку, чтобы не смять прическу.
Когда поезд начал движение, они, сбившись в кучу, запели. Из-за шума слов было не разобрать. «Волосы, — выдал Артем. — Волосы, волосы, волосы!»
К концу месяца на вопрос, как его зовут, брат уже отвечал: «Артем, принц московский».
А дело было так. Мама кормила Артема с ложки кашей. И папа возмутился: «Пусть ест сам! Он, что, принц?! Уже прямо корона с головы в тарелку падает!»
И сообразительный мальчик запомнил именно то, что ему надо. Тогда я впервые подумала, что мой брат — тоже, наверное, индиго. Если кто не знает, то это такие особенные дети — из будущего. И они хотят нас известить о приходе нового общества. У них особенный взгляд. Они погружены в себя. Они постоянно себя кем-нибудь воображают. И еще они не любят стоять в очередях. Ну, там много всяких признаков. Я специально наблюдала за Артемом. Все сходится!
Вчера он поцарапал ножку и потребовал, чтобы я ее забинтовала. Потом гордо рассматривал повязку и говорил: «Я — раненый боец! Мне нужно кресло-качалка!»
Папа настоял, чтобы Артема отдали в детский сад. Он рос эгоистом (как, между прочим, и положено детям-индиго), и ему требовалось влияние коллектива. В первый же день воспитательница пожаловалась, что Артем бил по голове одного мальчика.
— Зачем ты это сделал? — сурово спросил папа.
— Мы играли, — объяснял Артем. — Он должен был лежать, а все время вставал. И не хотел ложиться!
Папа поставил его в угол.
Потом целую неделю, возвращаясь из садика, Артем докладывал нам: «Я сегодня по голове никому не стучал, глазки не выковыривал...» Но на папу он затаил обиду.
Как-то я сидела в кресле у открытого окна. Артем подкрался ко мне, обнял за шею и зашептал в ухо: «Аня, здесь дует! Пересядь на диван, а на твое место пусть папа сядет!» А недавно я узнала, что для детей-индиго, оказывается, не существует авторитетов. И это меня очень смутило. Потому что для Артема я — самый главный авторитет. Когда он с кем-то спорит, то всегда говорит: «Да ты у Ани спроси!» Я глажу его белобрысый затылок и думаю о том, что если даже мой брат — не индиго, то все равно он лучше всех.
