Много лет назад, когда я была девушкой, обдумывающей житье, у меня на стене висел портрет хмурого некрасивого человека с внимательным и зорким взглядом из-под насупленных бровей. Портрет Николая Ивановича Пирогова.
Есть люди, вклад которых кажется незаметным на первый взгляд именно потому, что он огромен. Поспешным и невнимательным взглядом его не охватить. Легко войти в историю и в память конкретным, четким делом. Операция по Спасокукоцкому... Болезнь Боткина... Симптом Блюмберга... Что сделал Пирогов для хирургии как науки? Он ее создал.
Что мы представляем себе, когда думаем о хирургии? Стерильная чистота операционной... Больной, спящий мирным наркотическим сном под присмотром анестезиолога... Хирург, уверенный в своих действиях, четко знающий, что он обнаружит при очередном разрезе... И кажется — разве может быть иначе? Иначе было веками.
Трудно поверить, но до Пирогова анатомия была, по сути, теоретической дисциплиной, почти не имеющей приложения к непосредственной практике. Лучшие хирурги того времени не знали анатомии. Рядом с знаменитым Грефе (тем самым, который описал глазные симптомы при заболеваниях щитовидной железы) во время операций стоял анатом, чтобы предупреждать хирурга о том, не окажется ли под скальпелем какой-нибудь сосуд. Да и то сказать — из анатомических атласов того времени хирурги могли извлечь немного пользы. При вскрытии человеческое тело разнимали на части, разделяли их, лишали связи друг с другом. И в итоге уже невозможно было восстановить исходное взаимное расположение сосудов, нервов, мышц...
Пирогов сводил воедино знания анатома и нож хирурга, требовал, чтобы "голова не была ни тяжелее, ни легче руки". Пирогов представлял человеческое тело не разъятым на отдельные отпрепарированные члены, а именно таким, каким оно, живое, предстает перед хирургом в ходе операции. "Хирургическая анатомия артериальных стволов и фиброзных фасций", "Иллюстрированная топографическая анатомия"... По схемам из этих книг учились я и мои однокурсники, по ним учатся нынешние студенты. Они не устареют — разве что анатомия человеческого тела когда-нибудь изменится.
"Госпитальной казнью" веками называли гнойно-септические осложнения. Свою дань сепсису, гангрене, роже платили все — от деревенских лекарей до университетских клиник. Мы привыкли связывать понятия асептики и антисептики с именами Пастера и Листера, и это заслуженно. Но Листер опубликовал свой труд "Об антисептическом принципе в хирургической практике" только в 1867 году. А уже в начале
В те же
Еще занимаясь кожной пластикой, ринопластикой в частности, Пирогов писал о важности восстановительной хирургии. Костная пластика же не просто избавляла человека от внешнего уродства — она позволяла сохранить конечность, сохранить работоспособность.
Сейчас в арсенале костнопластической хирургии есть множество приемов, включая искусственные суставы. А ведь саму идею искусственного сустава первым высказал тоже Пирогов — и был поднят на смех, и сам смеялся этой "нелепице". Идея не была нелепа, просто она на много десятилетий опередила свое время...
Гипсовая повязка. Кажется — что может быть проще, ведь идея-то лежит на поверхности. Но понадобился гений Пирогова, чтобы в мастерской скульптора обратить внимание на засохшие тряпки, пропитанные гипсовым раствором. Прежде переломы фиксировали лубками. Фиксировали — громко сказано. Лубки не обеспечивали полноценного обездвиживания, при этом давили и натирали. Простые, неосложненные переломы нередко срастались с искривлениями. Сложные оскольчатые переломы, открытые переломы, огнестрельные повреждения костей практически всегда приводили к ампутации. Гипсовые повязки многократно уменьшили частоту ампутаций, расширили возможности сохранительной хирургии.
В осажденном Севастополе, под непрерывным обстрелом, когда раненые поступали сотнями ежедневно, врачи смогли оценить все достоинства гипсовой повязки — быстроту наложения и засыхания, прочность, а главное — надежность фиксации. И во время перемирий французские врачи спрашивали, как это Пирогову удается так мало ампутировать...
А вот эфирный наркоз придумал не Пирогов. Его придумали в 1846 году два американца, Мортон и Джексон, и потом до конца своих дней судились о том, кто из них был первым, вконец разорив этим друг друга. Один из них умер в психиатрической больнице, другой — в полнейшей нищете, буквально на улице.
Более того, даже и в России не Пирогов первым применил эфирный наркоз — первым был Иноземцев, яркий, блестящий, удачливый Иноземцев. "Если больному надо показать профессора, то зовут Иноземцева, а если больного надо показать профессору, то зовут Пирогова". Эта присказка не вполне справедлива, Иноземцев оставил в истории медицины достойный след — и все же не зря молва противопоставляла их. Иноземцеву нужен был яркий успех, а решению Пирогова предшествовало тщательное обдумывание. Это нам очевидны плюсы операций под обезболиванием, Пирогов взвешивал минусы. Операцию под наркозом он сделал на неделю позже Иноземцева. Ему не было нужды думать о приоритете.
И все равно общий наркоз в человеческой памяти связан именно с его именем. За
Человек сугубо штатский, никогда не носивший никакого мундира, кроме студенческого, Пирогов по много месяцев не снимал солдатской шинели. Добровольно и зачастую на собственные средства ездил он на войну — на кавказскую, крымскую, франко-прусскую. Наконец, уже
Пироговские "Начала общей военно-полевой хирургии" были актуальны в Великую Отечественную войну, да и теперь многие из них не устарели. Кстати тут будет заметить, что наша военно-полевая медицина во II Мировую была лучшей в мире — в частности, такой показатель, как соотношение санитарных и невозвратных потерь, был у нас вдвое лучше, чем у немцев...
Малой части перечисленного было бы достаточно, чтобы навсегда заслужить "славу в жизни и в искусстве и память у людей на вечные времена". А ведь названо еще далеко не все. Были еще годы работы в Санкт-Петербургской медико-хирургической академии. Была внедренная им в академии система обучения студентов у постели больного. А ведь до него обучение врачей было чисто теоретическим — по книгам, по лекциям, даже показ анатомических препаратов был редкостью. Не зря в старости Пирогов с горечью вспоминал, что за годы студенчества почти не видел настоящих больных, не сделал ни единого разреза не только на живом человеке, но даже и на трупе. Были сотни молодых врачей, называющих его своим учителем. Была эпидемия холеры. Было 11 месяцев работы в осажденном Севастополе, где месяц службы считался за год. Была педагогическая работа, были статьи о педагогике, прежде всего "Вопросы жизни", которые обсуждала вся Россия. Были годы вроде бы покоя, а на самом деле напряженной работы в маленькой операционной в тихом украинском имении, куда приезжали больные чуть ли со всей страны... А главное — были тысячи и тысячи людей, спасенных Пироговым. В одном только Севастополе, под непрерывным обстрелом, им было проведено около 10 000 "значительных" операций!
В Болгарии, где проходили сражения русско-турецкой войны, Пирогову поставили 26 памятников. На них изображен пожилой человек в потрепанной солдатской шинели. Таким его и запомнило человечество...